Воин Бога

Вечереет. Сил идти практически не осталось. А впереди, совсем недалеко, стоит церковь. Лучи уходящего солнца нежно, словно пальцами, касаются золотых куполов. И вот, наконец, я подхожу к ней. Двери открыты, внутри горят свечи, и красивое песнопение разносится по округе. С одной стороны от двери стоит батюшка в нарядной ризе, с другой – старушка.

– Мы вас так ждали, – улыбается батюшка, протягивая мне навстречу руки, но сам стоит на месте словно вросший ногами в землю.

– Начали бы службу без меня, – выдохнула я, подходя поближе.

– Без вас никак. Только с вами, проходите.

Я попыталась было пройти в церковь, но не смогла сделать и шага. Непонимающе посмотрела на батюшку.

– Ах, да! Верхнюю одежду надо снять.

– Конечно, сейчас.

Я попыталась сбросить плащ, но не тут то было, он словно прирос к моей коже. Начинаю с силой срывать его. Безрезультатно. Беспомощные слезы накатились на глаза. Мне обязательно надо войти в эту церковь! Я ж не для себя, я для старушки! А может и для себя?

– Святой отец, помогите мне снять его, – взмолилась я.

Он так, по-доброму, посмотрел в мои глаза, что сразу стало тепло и спокойно.

– Да, конечно, дочь моя.

Он ухватился за полы плаща и дернул. Жалобно затрещала кожа. Батюшка срывал ее кусок за куском, а я кричала и рыдала от боли, словно живьем срывали мою плоть.

– Терпи, дочь моя, еще чуть-чуть, – успокаивал он.

Мне казалось, что я сейчас потеряю сознание. Рывок… еще рывок… еще… Обессилевшая я упала на снег. Мое нагое тело кровоточило и горело огнем. И тут я как будто увидела себя со стороны. Худощавая, бледнокожая, с огромными синяками под глазами и со спутанными длинными волосами – я лежала на снегу. Истерзанное тело было покрыто множеством кровоточащих ран, и теплая парящая кровь рубиновыми каплями стекала на девственный снег.

Мой взгляд скользнул по скрюченной фигуре, по согнутой спине. Именно на ней, в области лопаток, зияли две глубокие раны. Складывалось такое впечатление, что там росли крылья и их отрезали… отрубили… отсекли… В груди защемило. Воспоминания знакомые, но такие далекие мелькнули в голове и унеслись прочь. И это уже не в первый раз. Я хотела что-то вспомнить, но не могла. Воспоминания были подобны воздушному змею… Пытаюсь ухватить их за нить, но они уносятся в небо, гонимые ветром времен. И уже в который раз руки сжимают пустоту.

Я растерянно, как ребенок, посмотрела на батюшку. Он плакал. Огромные слезы катились по красным щекам, и терялись в пышной бороде. Я попыталась встать, дрожащими руками прикрывая свою наготу. Старушка и батюшка подхватили под руки, и волоком потянули к двери. Пальцы ног бились о мягкий снег, но мне казалось, что меня избитую и опозоренную волочат по каменной дороге. От нестерпимой боли я то и дело теряла сознание.

Иногда я приоткрывала тяжелые веки и видела рядом с собой не батюшку и бабульку, а двух сильных мужчин с очень серьезными лицами. Их зубы были крепко сжаты, мышцы вздулись на голых плечах, как будто они тянули не женское тело, а неподъемную каменную глыбу. (Я их точно знала, правда, не помню откуда).

Меня подтянули к открытой двери. И тут я увидела его! Отца Нашего. Он смотрел на меня с лика иконы. Взгляд был добрый, мягкий, прощающий. Я упала на колени и зарыдала громко и истошно. Я выла как раненый зверь, как осиротевшее дитя. Выла и тянула дрожащие руки к лику Отца Своего. Сквозь пелену слез на меня смотрели знакомые черты лица, а в родных глазах светилась любовь, с легким оттенком грусти. Папа! Папа! Прости…

Только сейчас я осознала главное, эта мысль ударила по моему сознанию подобно шаровой молнии! Мой земной папа был Им. " Ибо в каждом из нас живет Бог. Он всегда рядом, даже если мы сами этого не осознаем. Он всегда с нами, он всегда в нас," – сразу в памяти всплыли папины слова. Это стало последней каплей. Я легла на пол, не в состоянии даже поднять головы.

Не знаю сколько я так пролежала, может час, а может вечность, но постепенно ко мне стали возвращаться силы. Раны на теле затягивались, фигуру обволокла мягкая ткань. Легкость и чувство радости наполнили тело, мышцы налились силой. Я встала, за спиной ощутив приятную тяжесть. Скосив глаза через плечо, я увидела два огромных белоснежных крыла. Я подняла глаза. Он улыбался. Я поняла, что прощена.

Среди ночи я проснулась с четким намерением пойти в церковь. Естественно, хозяйки я ничего говорить не стала.

Прослушав всю службу, я, наконец, подошла к батюшке. Каково же было мое удивление, когда я увидела, что батюшка из сна, и батюшка из реальности оказался одним и тем же человеком. Он ждал меня сегодня, это я поняла с первых его слов.

– Здравствуй, дочь моя. Я – Отец Алексий. Мне сегодня приснился странный сон, и ты имела там место быть. Я видел тебя израненную и отвергнутую Богом. Но я так же знаю, что ты была прощена Им.

– О да, Святой Отец, – покорно склонив голову согласилась я.

– Я знаю, тебе тоже явился этот странный сон. Я так же знаю, что ты хочешь помочь затерявшейся душе. Ты хочешь чтобы я отпел старушку.

– Да, Святой Отец.

– Но дело в том, что делать этого в их доме нельзя. Веры они другой. Я здесь, в церкви отпою, свечи за упокой поставлю. Ты же дома все углы святой водой окропишь, молитву почитаешь. Пора уже этой душе покой обрести.

– Хорошо, Святой Отец, я сделаю все как вы сказали.

Придя, после посещения церкви, домой я сделала все как сказал батюшка. Прошло два дня, а старушка все еще была со мной. Неужели не помогло? Может я что-то сделала не так? Нет, все как было сказано, так и сделала. Тогда почему она все еще здесь?

Сегодня я специально вышла пораньше из дому, хотелось пройтись, а не толкаться в душной маршрутке. Приятный теплый ветер играл с волосами. Мысли в голове сталкивались и разбегались перепуганными тараканами. Ни о чем не хотелось думать. Ничего не хотелось делать. Я шла и рассматривала красочные витрины магазинов, консервативные и лаконичные – банков, и бледные цементные постройки многоэтажных домов. Хотелось идти просто так, в никуда, подальше от ненужных вопросов и таких же ответов.

Я и не заметила как подошла к месту работы. На секунду странное сомнение остановило мой порыв открыть входную дверь. Но это лишь на секунду.

Девчонки веселые и расфуфыренные в пух и прах при моем появлении притихли, но это длилось недолго, и они вновь защебетали как синички. Я подошла к зеркалу, поправила растрепавшиеся волосы, и собрав их, перекинула через плечо. Девичьи головы развернулись в мою сторону.

– Вот скажи, дорогая, как же так получается? Мы покупаем килограммы косметики и прилагаем массу усилий чтобы выглядеть сногсшибательно, но достойных мужчин не встречаем. А ты одеваешься обычно, даже я сказала бы – пресно, практически не пользуешься косметикой, а они вьются вокруг твоих ног как преданные собаки вокруг хозяина.

На злые слова я лишь иронично улыбнулась.

– Эх, Лена, не надо быть такой завистливой, и такой … сногсшибательной. Ты ж как танк прешь напролом. Мужчины боятся тяжелой техники.

Лена – невысокая, но с прекрасной фигурой и не очень прекрасной внешностью, недовольно фыркнула, как обиженная кошка, которой наступили на лапу. Лена не любила, когда ее ставят на место, и тем более не любила, когда это делали в шутливой форме.

– Представляете! – сразу ко всем громко обратилась она. – Даже наш дражайший директор, мужчина очень серьезной душевной организации, и тот как-то выдохнул: "Какой нежной и трогательной красотой обладает эта девочка". Тьфу! Мышь серая!

Я посмотрела на Лену и улыбнулась. Ну, что я могу сделать против женской зависти? Женская зависть – это вам не кулаками махаться. Я проигнорировала ее выпад, не превращая разговор в базарные разборки. Девчонки тихо захихикали, а Лена встала и демонстративно вышла из кабинета. Успокойся, Лена, я вовсе не претендую на твоего мужчину с серьезной душевной организацией.

Я села за стол и попыталась сосредоточиться на работе. Но не тут то было. Девчонки весело щебетали рассказывая о своих новых ухажерах. Вот уже и обсудили всех, и косточки всем перемыли, и опять очередь дошла до меня.