Страница 4 из 12
– Пап! – вдруг подает голос Гектор, оторвавшись от созерцания облаков за иллюминатором. – Дедушка оставил нам сарай? А там есть игрушки?
– Я первый пойду туда! – теперь и Том влезает в разговор, вызывая у Олега очевидное раздражение.
Он так хотел додавить меня с вопросом наследства, а тут ему помешали. Сжимает пальцами подлокотники и строго смотрит на детей. Сначала на одного, потом на другого.
– Я кому говорил не вмешиваться во взрослые разговоры? Вечно лезете, когда не надо. Уши закрыли и отвернулись.
Понимаю, что действительно нехорошо и неправильно мешать взрослым разговаривать, что нельзя подрывать авторитет отца перед детьми. Я должна молчать и позволить Олегу воспитывать сыновей. Но мне так хочется объяснить их неправоту мягче, по-матерински, потрепать их по вихрастым макушкам и просто одобряюще улыбнуться, чтобы стереть с наивных лиц выражение страха и замешательства.
Я так и вижу, как в их маленьких головках роятся вопросы, а внутри зудит любопытство. Исследовать старый сарай – это же такое приключение! На территории владений деда он и правда есть. А еще есть пруд и домик на дереве, где мы с сестрой часто играли. Воспоминания детства захлестывают с головой, и я сглатываю комок в горле.
И в этот момент по коридору идет высокая длинноногая стюардесса, на лице которой будто приклеилась голливудская улыбка. Вижу боковым зрением, как муж поворачивается в ее сторону и чуть ли не облизывает с головы до ног. Стискиваю зубы, почти кроша эмаль. И прикрываю глаза, чтобы не видеть этот позор и не демонстрировать напоказ собственное женское унижение.
– Милая, – раздается елейный голосок Олега, вмиг превратившийся из злобного в ласковый, когда он обращается к стюардессе, – у меня к тебе просьба…
– Слушаю, – по голосу сразу понятно, что она улыбается.
Стараюсь размеренно дышать, чтобы не слушать его бесстыдный и бесцеремонный флирт. В этом весь он… Сын французского миллиардера и русской манекенщицы – Оливье Дюран, в миру Олег. Голубоглазый блондин, привлекающий заинтересованные взгляды женщин от пятнадцати до семидесяти. Жмурюсь, пытаясь вспомнить, как и сама когда-то запала на его заигрывания и бессовестные комплименты. Молодой была, дурой беспросветной…
– Успокойся, – всё же сухо обращаюсь к Олегу, и он осекается, замечая выражение моего лица.
Опускает взгляд и отворачивается. Чувствует, что я на грани точки кипения, и еще одно слово – и назад пути не будет.
– Я передумал, – резко говорит стюардессе, у которой на секунду словно трескается лицо, настолько резко появляется хищное выражение.
– Я всегда тут, – возвращает она былую доброжелательность и, вот тварь, касается пальцами плеча моего мужа, и только потом уходит, обдавая нас приторным ароматом лавандовых духов.
– Прости, – обращается уже ко мне и качает головой муж, затем поглаживает меня по руке, – я просто нервничаю, понимаешь же.
Раньше я бы прыгала до потолка, услышав такие извинения, но сейчас они меня не трогают. Единственное, что я чувствую, так это отвращение и омерзение. И особенно это чувство усиливается, когда ему приносят то, что он так хотел – в прозрачном бокале. Вот же неугомонная девка, сказано же было, что клиент передумал. Смотрю ей вслед прищуренным взглядом, еще не зная, что с ней мне вскоре придется увидеться вновь.
Вижу, как радостно пригубляет напиток Олег, и с кривой усмешкой отворачиваюсь к иллюминатору, делая вид, что мы незнакомы. Можно же помечтать об этом хотя бы во время перелета, правда?
***
Самолет прибывает в срок. И как только я впервые за последние шесть лет ступаю на родную землю, меня охватывает мандраж. Запоздалый, неуместный, но будящий во мне неприятные воспоминания.
– Быстрей, Ев, – ворчит, как обычно, Олег, подгоняя меня и мальчиков вперед к стойке вызова такси.
Вид у него сонный, глаза прищурены, словно он вот-вот снова их закроет. Понятно, почему ворчливый такой. Муж из той породы людей, которые превращаются в раненых бизонов, если не выспятся.
– До отеля «Гранд», пожалуйста, – вежливо улыбаюсь парню за стойкой, и тот быстро вызывает нам машину.
– Отойди, – толкает меня в плечо Олег и встает на мое место, закрывая при этом обзор на симпатичного работника.
Внутренне усмехаюсь, понимая, что им движет. Слепая ревность, свойственная тем, кто и сам нечист на руку. Жаль, что меня давным-давно это не трогает.
– Спать хочу, – канючит Гектор, потирая кулачками глаза.
Том тут же подхватывает псевдоплач и строит жалобный взгляд, выпячивая нижнюю губу. Если бы не усталость, может, на меня и подействовало бы.
Всю дорогу до отеля молюсь, чтобы не встретить никого из знакомых. Не хочу ничего знать о семье. Достаточно того, что придется видеть их на оглашении завещания. Особенно его… А если встречу кого-то из друзей семьи или сестры, вряд ли смогу слушать о ее семейном счастье. Это выше моих сил…
– Мы приехали, мам, – теребит меня за рукав Том, отвлекая от бередящих и истязающих душу воспоминаний.
Дети смотрят на меня темными глазами, в которых читается вопрос. Его глазами…
***
Лазурное побережье
Шесть лет назад
– Что подарим? – с улыбкой спрашиваю у Олега.
Он стоит возле зеркала и поправляет свой галстук, двигая его то влево, то вправо, пока окончательно не выходит из себя. Лицо его искажается от злости, а сам он с силой выдергивает галстук из-под воротника рубашки и кидает резким движением куда-то в угол.
– Ничего! – рычит, не сдерживая свой гнев.
Я делаю шаг назад и обхватываю рукой живот. В такие моменты, когда он открыто проявляет агрессию, мне хочется забиться в угол и не отсвечивать, но я стою в ступоре и не могу пошевелиться.
Когда на меня кричат, я всегда так реагирую. Защитная реакция, будто прячусь в воображаемом домике. По-детски, но ничего поделать с этим не могу.
– Заладила со своим подарком, уже плешь мне проела, дура! – пучит на меня глаза, экспрессивно махая руками, затем проводит демонстративно ребром ладони вдоль горла. – Вот ты мне где уже со своей заботой и милотой. Ты что, не можешь оставить меня в покое?
– Но, Олег, – жалобно обращаюсь к нему, протягивая руки, – это же твой друг, ты сам говорил, что…
– Вот именно! – перебивает меня, брызжа слюной, затем скидывает пиджак, разрывая пуговицы. – Мой, а не твой. Короче, дома сиди, я пошел.
И уходит, громко хлопая входной дверью. Я же остаюсь смотреть ему вслед. Перевожу взгляд на пол и вижу, как одиноко лежит одна пуговица. И так горько мне становится оттого, что мы с ней похожи и никому в этом мире не нужны.
– Почему так? – вскидываю лицо к потолку, обращаясь неведомо к кому. – Что со мной не так?
Чувствую, как к лицу приливает кровь, из глаз текут горькие слезы, вкус которых ощущается на губах. Прикрываюсь ладонями, заглушая истеричные всхлипывания, но продолжаю реветь от обиды и непонимания, что же именно делаю не так. Вся жизнь у меня наперекосяк. Всегда я в чем-то виновата, не такая, неугодная.
– Боже, – гляжу на свое опухшие от плача щеки и хлопаю себя по ним, – и что теперь?
Не знаю, для чего спрашиваю это у своего отражения, но оно лишь качает печально головой. Чувствую, что начинает гореть тело и мне явно нужно охладиться.
– Всё будет хорошо, – говорю вслух, уговаривая себя найти ему хоть какие-то оправдания.
Он ведь не был таким всегда, просто сейчас сложности. Трудности с тендером выматывают ему все нервы, а он так грубо срывается на мне. Такое ведь редко происходит, разве тебе сложно перетерпеть, Ева?
– Не сложно, правда? – шепчу своему заплаканному отражению. Принимать Олега не только добрым и ласковым, но и в плохом настроении – тоже. Иначе что я за партнер такой? Так нельзя…
Но всё равно на душе тяжко и гадко. Я столько времени убила на выбор наряда и этого злосчастного, никому теперь не нужного подарка! С досадой швыряю упакованную коробку в угол и, бессильно ударяя кулаком по зеркалу, снова начиная рыдать.