Страница 24 из 35
Однако два партизана были тяжело ранены. Товарищи подобрали их и укрыли в развалинах «замка» на окраине города.
Вася встретился с Митей на улице и велел ему передать матери, чтобы та достала лекарства, медикаменты, бинты, йод, вату и, разумеется, еду.
Что было делать? Еду Катя могла достать, это было для нее не очень сложно. А как быть с лекарствами? Где раздобыть их?
Она улучила свободную минутку в ресторане, рассказала обо всем Алле Степановне.
— Как быть?
У Аллы Степановны задрожали губы. Сразу же подумала о муже. Не он ли? А вдруг и в самом деле он?
Потом она собралась с духом.
— Надо что-то решить.
— Что? — спросила Катя. — Посоветуйте, что делать…
Они стояли и беседовали в небольшой комнате-подсобке, в которой отдыхали официантки и кухонные работники.
В этот миг к ним подошла Соня.
— Устала, — сказала она, опустившись на стул. — Сил нет… — Вытянула вперед руки. — Нынче досталось мне: раз пятьдесят туда и обратно, и всё тяжелые подносы, с бутылками, с блюдами. Надоело до черта!
— Такая у нас работа, — сказала Катя.
Соня молча кивнула.
В дверях выросла осанистая фигура метрдотеля.
— Девушки, на работу, на работу! — строго воскликнул он.
Соня и Катя вскочили.
— Чтоб ты пропал, гитлеровская образина! — шепнула Соня Кате…
Как и обычно, ночью, когда ресторан закрыли, обе они возвращались домой.
Ночные улицы казались притихшими, как бы настороженно прислушивающимися к чему-то, слышному только им. В облачном небе светила луна.
— Тебе снятся сны? — спросила вдруг Соня Катю.
— Иногда, не часто.
— А мне каждую ночь, какой бы усталой ни легла. И знаешь, что снится? Как будто бы никакой войны нет, все хорошо, все мирно и я работаю в больнице. И главный врач мне говорит: «Сегодня ваше дежурство…»
Соня замолчала, потом заговорила снова:
— Кажется, все бы отдала, лишь бы опять очутиться в своей больнице, увидеть больных, наших, советских, и чтобы ни одного фашиста, и чтобы все говорили только по-русски!
Катя искоса глянула на нее. Лицо Сони казалось мраморным в бледном свете луны, глаза возбужденно блестели.
— У тебя есть какие-нибудь лекарства? — вдруг спросила Катя.
— Лекарства? — удивилась Соня. — А что тебе нужно? Или заболела чем-нибудь?
— Нет, я вообще спрашиваю.
— Вообще? Могу достать. Наша больница, как ты знаешь, теперь немецкий госпиталь. Но я там кое-кого знаю. А что?
Катя молчала. Сказать или нет? Сказать или не надо?
Теперь уже Соня пристально, настойчиво вглядывалась в ее лицо.
— Катюша, миленькая, скажи, почему это тебя интересует? Что случилось?
Позднее, вспоминая об этом разговоре, Катя еще и еще раз признавалась самой себе: правильно сделала, что сказала Соне. Нет, неправ был Вася, который никому не верил, который подозревал всех и каждого. Не прав. Так жить нельзя. Если дружишь с человеком не день и не два, если вся его жизнь проходит на твоих глазах, как же не довериться? Как же таиться и молчать?
И Катя рассказала. О том, что в развалинах «замка» спрятаны двое раненых, которых надо вылечить и потом переправить к своим, в партизанский отряд.
Соня даже остановилась, схватила ее за руку.
— Я все понимаю, все, — быстро, взволнованно заговорила Соня. — Я тебя ни о чем не спрашиваю, ничего знать не хочу. Тебе нужно достать лекарства, вату, йод? Да, правда? Достану! Все сделаю!..
На следующий же день она принесла в комнату Кати вату, бинты, йод, аспирин и мазь Вишневского.
— Вот. Хватит?
— Еще бы!
Катя быстро, аккуратно упаковала драгоценные подарки в маленький чемоданчик.
— А ты сумеешь все сама сделать? — спросила Соня.
— Попробую.
— Смотри, — внушительно произнесла Соня. — Это не такое простое дело. Знаешь, недаром говорят: дело мастера боится!
Катя молча кивнула головой. И тут ей пришла мысль, простая и доступная мысль, которая сразу же принесла облегчение.
— Пойдем туда вместе со мной. Поможешь мне.
— С тобой куда хочешь, — горячо отозвалась Соня.
Случилось так, что Катя не сумела связаться с Васей, спросить его разрешения. А раненые, как она понимала, ждать не могли. Для раненых каждый час равнялся дню.
И они вместе отправились на окраину города, к «замку».
Катя смотрела, как Соня ловко промывает раны, перевязывает раненых, как бережно и умело кормит их, и мысленно радовалась тому, что не побоялась, открылась Соне.
— Какая же ты молодчина! — сказала она.
Соня улыбнулась:
— Разве я напрасно пять лет работала в больнице?
Они вернулись домой. Митя уже спал. Соня позвала Катю к себе:
— Пойдем посидим, хоть чайку вместе попьем…
Они сидели вместе в маленькой Сониной комнатке, вспоминали о том, как хорошо, беззаботно проходила жизнь раньше, до войны.
Соня вдруг расплакалась.
— Ненавижу, — сквозь слезы сказала она, — ненавижу проклятых фашистов! Подаю им, обслуживаю, а сама только об одном думаю: всех бы взять и перестрелять, всех до одного!
— Успокойся, — сказала Катя, — нельзя так думать, просто нельзя!
Соня возмущенно блеснула на нее глазами.
— Почему нельзя? Ведь этот самый фашист, что жрет отбивную, может, это он, тот самый, что твоего мужа убил или покалечил!.. — Она вытерла слезы, сказала тихо: — Я тоже с одним до войны дружила… Хороший такой парень был. Как мы любили друг друга!
— Где же он?
— Где и твой муж, на фронте…
Катя обняла ее, подумав про себя: надо сказать об этом Васе.
И спустя два дня Митя передал Васе на улице короткую записку: Катя просила встретиться с нею.
— Хорошо, пусть придет к развалинам, — согласился Вася.
Ночь стояла на дворе, глухая, осенняя ночь, когда Катя добралась до развалин.
Вася неслышно подошел к ней:
— Что случилось? Рассказывай…
И она рассказала.
— Соня очень славная, — горячо говорила Катя. — Она помогла раненым, достала ваты, бинтов, лекарства, перевязала раны, она обещала вылечить…
Вася перебил ее:
— Это против всяких правил. Кто разрешил тебе?
— Никто, — виновато призналась Катя.
— Зачем же ты призналась ей? Ты ее хорошо знаешь?
— Конечно!
— И все же это твоя самодеятельность. Может быть, она и самая лучшая девушка на свете, и действительно окажется полезной для нас, а если это не так?
— Я ручаюсь за нее.
— Ручаешься?
— Да, ручаюсь.
Вася помолчал немного.
— Теперь уже поздно о чем-либо говорить, но в следующий раз прошу сперва советоваться со мной. Поняла? И еще одно запомни: не называй ей ни одного имени, никого! Пусть она, раз так случилось, знает одну лишь тебя!
Он ушел. А Катя, возвращаясь домой, думала о том, как резко изменила война людей, какие все стали недоверчивые, подозрительные, во всем сомневаются, а ведь надо было бы именно в такое тяжелое время жить дружнее, с открытым сердцем, больше верить друг другу, больше любить друг друга…
Глава шестнадцатая, которая сообщает о внезапно возникшей опасности
Митя возвращался из ресторана домой. В руках он нес судок с супом и немного хлеба, которые дала ему мать.
Чьи-то шаги послышались позади него.
Он обернулся. Старый, согнутый человек с бородой следовал за ним.
Старик поравнялся с Митей, шепнул:
— Передай Петру Петровичу, — и незаметно сунул ему в руку тонкую, свернутую трубочкой бумажку.
Петр Петрович развернул бумажку. Там было написано всего несколько слов:
«Раненые в развалинах исчезли».
И все. Больше ни одного слова.
— Передай маме, — сказал Петр Петрович, — пусть зайдет ко мне завтра.
Весь день, фотографируя полицаев и немецких солдат, произнося обычное свое «Сядьте, пожалуйста, вот сюда, повернитесь, улыбнитесь, поднимите голову», Петр Петрович все время настойчиво думал об одном и том же: куда исчезли раненые? Неужели их обнаружили немцы? Почему? Каким образом?