Страница 15 из 35
Невольная улыбка тронула губы Петра Петровича.
— Да, вроде бы.
— Вот и отлично.
В этот момент в фотографию зашел какой-то полицай.
Не меняя выражения лица, не повышая голоса, Вася продолжал:
— Я всегда плохо выхожу, даже сам не знаю почему.
— У вас очень подвижное лицо, — сказал Петр Петрович.
— Значит, я надеюсь, что вы меня сделаете хоть немножко попригляднее, — сказал Вася.
— Буду стараться!.. — Петр Петрович повернул голову к вошедшему полицаю: — Слушаю вас…
Вася небрежно кивнул и закрыл за собой дверь.
— Кто это? — хмуро спросил полицай, пожилой, невысокого роста, с бычьей шеей и угрюмым лицом.
— Клиент, — сухо отозвался Петр Петрович. — Так, слушаю вас. Что угодно?..
Глава одиннадцатая, в которой рассказывается о том, как артистка Михальская приобрела новое амплуа
Алла Степановна Михальская пользовалась заслуженным успехом. Красивая женщина, хорошая актриса, игравшая первые роли. Удача сопутствовала ей в жизни и на сцене.
Началась война. Театр закрыли. Муж Аллы Степановны, доктор Газарьян, в первые же дни ушел из города. Она не знала, где он, но, очевидно, находился он неподалеку от нее и был связан с партизанами, потому что изредка ночью неожиданно появлялся дома, приносил хлеба, немного крупы, соли и снова уходил.
Однажды, в очередной свой приход, он сказал, что партизанскому отряду необходима ее помощь.
Она знает немецкий язык. Хорошо, если бы она сумела устроиться на работу к немцам, таким образом она могла бы принести пользу своим. Вскоре отряду могут понадобиться медикаменты, а работая у немцев, Алле Степановне, может быть, удалось бы кое-что раздобыть для своих.
— Но как это сделать, каким образом? — спрашивала Алла Степановна.
— Что-нибудь придумаем, — заверил ее муж. — Жди нашего сигнала.
Так оно и случилось. И вот она сидит возле Петра Петровича, в его фотографии.
— А я помню, что должна вам картошки, — говорит Алла Степановна, и черные, цыганские глаза ее улыбаются.
— Отдадите после победы.
— Договорились.
Лицо Петра Петровича снова становится серьезным.
— Мы хотели устроить вас в местную больницу, но пока никакой возможности туда попасть не предвидится. Есть еще одно место, где вы могли бы оказаться полезной, — оформиться на работу в ресторан. Там бывают офицеры и можно услышать что-нибудь полезное… Значит, так. Сегодня же я поговорю с моим квартирантом, он, как вы, наверно, знаете, шеф-повар в ресторане для немецких офицеров.
— Хорошо. Так я зайду завтра.
— Буду ждать.
Разговор с Раушенбахом был недолгий. Утром, когда Раушенбах пил кофе, Петр Петрович постучался к нему.
— Приятного аппетита.
— Спасибо, — благосклонно ответил немец. — Вы знаете, я получил письмо.
— Письмо? От кого?
— От моей невесты. Она восхищена моей карточкой, пишет, что я необыкновенно хорошо выгляжу, похудел и помолодел.
— Я очень рад.
— Все это благодаря вам, — великодушно произнес немец.
Петр Петрович понял: сейчас самый благоприятный момент.
— Не могу ли я попросить вас о небольшом одолжении?
Маленькие глазки немца приняли настороженное выражение. Он не любил, когда к нему обращались за каким-либо одолжением.
— Что такое?
— Понимаете, вот в чем дело. У меня была когда-то невеста; я любил ее, но в жизни не всегда все получается так, как хочешь. Она была блестящей женщиной, я был незначителен для нее; она стала актрисой, а я… я женился на другой.
— Ну, и что дальше? — в голосе Раушенбаха сквозило чуть заметное нетерпение.
— Так вот… Прошли годы, жена моя, как вы знаете, умерла, а та, бывшая моя невеста, тоже оказалась одинокой. Ей трудно живется; мы, разумеется, не собираемся соединять наши жизни, для этого я уже немолод и нездоров, но мне хотелось бы помочь ей.
— А я при чем здесь? — воскликнул Раушенбах. Эти русские все-таки удивительно сентиментальны, послушаешь их — и любые страдания молодого Вертера покажутся совершенно незначительными.
— Вы могли бы помочь ей, — настойчиво продолжал Петр Петрович. — Устройте ее к себе в ресторан. Кем угодно: официанткой, буфетчицей, помощницей повара — все равно.
Раушенбах саркастически усмехнулся:
— Официанткой? Для этого годятся более молодые, а ей, наверно, столько же лет, сколько и вам?
— Примерно, — ответил Петр Петрович.
Немец задумчиво сощурил глаза.
— Ладно. Попробую вам помочь.
Спустя несколько дней Алла Степановна была принята в ресторан на должность судомойки.
— Пожалуй, самая необычная роль в моей жизни, — призналась Алла Степановна, зайдя в фотографию.
— Я тоже так думаю.
Черные глаза Аллы Степановны слегка затуманились.
— Представить себе только — я буду мыть посуду за этими подонками.
— Я понимаю вас, — сказал Петр Петрович. — Но что же делать?
Она посмотрела на него и вдруг расплакалась. Слезы текли по ее худым щекам, она не вытирала их.
— Боже мой, за что это все? За что? Как же это все тяжело, если бы вы только знали!..
Он знал. Он понимал ее, как никто другой. Как мучительно было ему проходить по знакомым улицам, слышать чужую, ненавистную речь, встречать врагов в своей фотографии, улыбаться, говорить какие-то вежливые, безличные слова и притворяться, притворяться все время, каждый час своей жизни, даже, кажется, во сне не забывать притворяться…
Он подошел к ней, обнял ее за плечи, и они стояли так в молчании…
Прошло две недели с того дня, как Алла Степановна поступила работать судомойкой в ресторан.
Работала она хорошо, старательно, даже сам Раушенбах как-то заметил Петру Петровичу:
— Ваша бывшая невеста, должно быть, привычна к работе в ресторане.
— Она была артисткой, — сказал Петр Петрович, но Раушенбах не обратил никакого внимания на его слова.
— Я доволен ею…
Петр Петрович не смог сдержать улыбки.
— Очень рад за нее.
Раушенбах заметил снисходительно:
— Русские, когда их заставишь, умеют быть достаточно исполнительными и аккуратными. Она вполне прилично справляется со своими обязанностями.
Петр Петрович невольно отвел глаза в сторону. Он был добрый, миролюбивый, но сейчас ему так захотелось наотмашь ударить это жирное, самодовольное лицо, что он едва сдержал себя.
Поздно вечером, когда Раушенбах еще не вернулся из ресторана, кто-то тихо стукнул в окно Петра Петровича.
Он вышел на крыльцо. Джой слабо тявкнул и замолчал.
— Привет, — сказал негромкий голос.
Петр Петрович вгляделся. Призрачный свет молодого месяца осветил темные брови, крепкий подбородок, поднятый воротник куртки.
Это был Вася, тот самый, что недавно приходил к нему в фотографию.
— Ну, рассказывайте, как дела, — сказал Вася, усевшись на стуле в комнате Петра Петровича.
— Пока все ничего. Алла Степановна работает, и даже хорошо. Во всяком случае, мой квартирант заметил, что она вполне прилично справляется со своими обязанностями.
— Что еще?
— Снимаю, проявляю, делаю карточки… — В голосе Петра Петровича сквозила явная насмешка. — Как видите, я тоже неплохо справляюсь со своими обязанностями. Сумел приспособиться к новым властям.
Вася спросил настороженно:
— Вы чем-то недовольны?
— Как вам сказать? Недоволен? Не то слово. Просто хотелось бы быть хотя бы чем-нибудь вам полезным, а выходит, живу себе мирно, тихо, зарабатываю деньги…
— Вот об этом и будет разговор. Должно быть, вы накопили некоторое количество денег?