Страница 15 из 65
— Здесь живет Алексич? — спросил человек.
— Здесь, — ответил капитан.
Человек открыл калитку.
— Вы что, сам Алексич? — спросил он, подойдя к капитану.
— Сам, — сказал капитан.
Незнакомец расстегнул плащ, вынул пачку «Беломора» из кармана.
— Моя фамилия Костомаров, — сказал он, сложив ладони коробочкой и закуривая. — Федор Костомаров.
— Как? — спросил капитан и вдруг понял. Разом, в одну минуту.
— Федор, — повторил он. — Федор Костомаров.
В этот миг из-за калитки выскочил Тимка, с лаем набросился на незнакомого человека.
— Тимка! — прикрикнул капитан.
— Ничего, — усмехнулся Федор. — Я не боюсь собак.
Он не был похож на Васю, ничего общего: Вася синеглазый, с круглым подбородком, с толстыми губами, — типичное славянское лицо.
А Федор — смуглый, с тонким, удлиненного овала лицом, черными продолговатыми глазами. Но когда он усмехнулся, слегка приоткрыл рот, когда брови его дрогнули и сощурились глаза, он сразу стал похож на Васю — та же улыбка, та же манера щурить глаза.
— Идемте в дом, — предложил капитан.
— Посидим лучше здесь, — сказал Федор. — Здесь стружками пахнет. Хорошо.
Он присел на доски, а капитан стоял и смотрел на него, на его худую шею, на впалые щеки, на полузакрытые, немного печальные глаза; стоял и молчал, ждал, что скажет Федор. Ни разу он не вспомнил о нем, и Вася тоже никогда не говорил о брате, а он жил где-то и помнил, что у него есть брат…
И вот теперь капитан ждал, что-то он скажет?..
— Я был в Огурчиках, и там мне все рассказали, — начал Федор, обхватив колени рукой.
— Вот как, — неопределенно заметил капитан.
— Да, все, — повторил Федор. — Спасибо вам за брата.
Он произнес эти слова очень просто, как бы мимоходом, и вдруг, раскрыв глаза, посмотрел в упор в лицо капитана.
Капитан спокойно выдержал его взгляд. Это был непонятный для него взгляд, злой не злой, может быть, скорее насмешливый, словно зачеркивающий слова «Спасибо за брата…».
Или это просто казалось так?..
— Ты что, за ним приехал? — напрямик спросил капитан.
Он признавал только один разговор, по-мужски открытый, глаза в глаза, без уверток и лишних намеков. И как ни боялся он прямого ответа, но ждал его.
Федор ответил невозмутимо и твердо:
— Да, за ним.
— Так… — сказал капитан и сел рядом с Федором. — Дай закурить.
Федор тряхнул перед ним пачкой.
Они закурили, машинально следя за синим, медленно тающим дымком.
— Это что же такое будет? — спросил Федор, кивнув на недостроенную будку.
— Конура собачья.
— Конура? — Федор отбросил от себя окурок. — Ну и ну! Так сразу и не угадаешь!
Он встал, взял топор в руки.
— Отойдите-ка немного…
У него были умелые, что называется, золотые руки. Это капитан увидел сразу. Топор словно бы ожил в его ладонях, а доски, казалось, пели. Он работал с красивым, отчаянным азартом, но капитан понимал, что Федор просто старается сколько возможно оттянуть начавшийся разговор.
Внезапно Федор закашлялся, выронил топор, согнулся, как бы под невидимой тяжестью. Все его худое гибкое тело содрогалось от кашля, впалые щеки порозовели, на глазах выступили слезы.
— Пойдем-ка в дом, отдохнешь, полежишь, чаю выпьешь, — сказал капитан, сочувственно глядя на него.
— Погоди, — задыхаясь, ответил Федор, присел на доски, сердито вынул пачку, закурил снова.
— Простыл? — спросил капитан.
— Нет, — ответил Федор и с жадностью затянулся. — Это у меня давно.
Помолчал, прищурив глаза.
— Третий год болею. Не отстает от меня хвороба проклятая.
— Лечиться надо, — заметил капитан.
Федор махнул рукой:
— Лечился уж, все без толку.
— Ты женатый? — спросил капитан.
— Был женатый, — коротко ответил Федор.
— Понятно, — сказал капитан.
«Еще молодой, а больной, — подумал он. — Может, потому и с женой разошелся…»
Федор повернул к нему голову.
— Жена ушла от меня, — сказал он, словно прочитал мысли капитана. — Мы с ней вместе на одном сейнере плавали, она у нас буфетчицей была.
— Вот как, — сказал капитан.
— А теперь я один остался.
— Ты еще молодой, — сказал капитан. — С какого года?
— С тридцать третьего. Не такой уж молодой. Вон, седина пробилась, глядите…
Он снял фуражку, наклонил голову. Макушка была совсем как у Васи — круглая, с хохолком, только волосы не светлые, а темные и в самом деле кое-где перевитые сединой…
Капитану вдруг стало жаль его. До того жаль, что он и слова не мог вымолвить, смотрел на его впалые щеки, на темные глаза, на бледные руки с тонкими, нервными пальцами.
— Скоро Вася придет? — спросил Федор.
— Скоро. У него нынче пять уроков.
— Помню, когда я уезжал, он совсем маленьким был, — сказал Федор. — Тогда еще отец жив был, пошел меня провожать и Ваську с собой взял. Смешной был парнишка, толстый, как налитой…
— Теперь он вовсе не толстый, — сказал капитан.
Федор кивнул:
— У нас в роду никого толстых нет. И дед был худой, и отец…
Он медленно провел ладонью по лбу.
— У вас весна, а у нас еще холодно, снег вот по сих пор…
— Понятно, — невпопад сказал капитан.
Он говорил еще какие-то слова, улыбался, смотрел на Федора, но одна и та же мысль колола его, не давала покоя, терзала и грызла, не оставляя: «Он приехал за Васей. Он заберет его…»
Федор молча курил.
— Вася у меня живет уже почти два года, — зачем-то сказал капитан.
Федор равнодушно пожал плечами:
— Я знаю. — Сощурил глаза так, что они превратились в две узкие щелки. — Мне комнату недавно дали. Сперва на берег списали, потом дали. Бери, дескать, только не рыпайся, — в голосе Федора звучала откровенная злоба. — Ну, я взял. Раз дают, почему не взять? Четырнадцать метров, с балконом.
— С балконом… — бессмысленно и печально повторил капитан.
Он обернулся, заслышав Васины шаги. Вася подбежал к нему, с размаху бросил портфельчик с книгами и тетрадями на доски.
— Дядя Данилыч, есть хочу — умираю!
И остановился как вкопанный, глядя на незнакомца.
— Это твой старший брат, Федор, — сказал капитан.
Вася подошел ближе, откровенно разглядывая брата, потом протянул руку.
— Здравствуй, — сказал Федор, встал, не обратив Внимания на Васину руку, обнял его, прижал к себе. — Здорово, братишка!
Из-за плеча Федора Вася бросил взгляд на капитана — удивленный, словно бы даже испуганный.
— Забыл меня совсем? — спросил Федор, отстранив от себя Васю и вглядываясь в его лицо. — Или не помнил никогда? Признавайся!
— Да нет, почему же, — неопределенно сказал Вася.
— А ты уже большой, — заметил Федор, покашливая. — Я бы тебя сразу и не признал.
Капитан повернулся, пошел к дому.
— Ты куда, дядя Данилыч? — крикнул вслед Вася.
— Чай поставлю, — не оборачиваясь, ответил капитан.
…Они сидели за столом, пили чай, чинно беседовали. Собственно, беседовали капитан и Федор. Говорили о погоде, о том, что летом на Москве-реке хорошо купаться, а зимой не каждый решится лезть в прорубь, что в Мурманске бывает северное сияние, когда, кажется, полнеба горит, и это очень красиво, а в Москве, конечно, такого не увидишь.
Вася молча переводил глаза с одного на другого. Больше глядел на Федора. Присматривался, следил за каждым его жестом, вслушивался в каждое слово, словно никак не мог поверить — это и есть его старший брат, единственная оставшаяся в живых родня.
А когда отпили чай, Федор повернулся к Васе, спросил, глядя ему в лицо черными прищуренными глазами:
— Как, поедешь со мной?
— С вами… с тобой? — запинаясь спросил Вася.
— Да, со мной. Будем вместе жить.
Вася молчал, опустив голову.
Федор глянул на капитана:
— Что скажете? Молчит. Боится меня, что ли?
— Не знаю, — сдержанно ответил капитан. — Не думаю.
Федор отодвинул от себя пустой стакан.
— Я в больнице всю зиму пролежал. И знаешь, о чем думал? — Он выждал мгновение и продолжал: — Только о тебе думал. Ты мне даже снился, честное слово. Только во сне ты меньше был, совсем еще пацан… — Федор вздохнул. — Одни мы с тобой, самые кровные. Нам друг за дружку теперь держаться надобно, потому что тебе ближе меня никого нету, а у меня тоже ближе тебя никого нет… — Он помолчал и добавил, сурово сдвинув брови: — А все кругом — чужие. Это ты помнить должен. Мы с тобой родные, друг от дружки не отдерешь, а все остальные — видимость одна. Чужаки…