Страница 12 из 65
— У вас, Катя, характер неистовый, — осторожно начал капитан. — По-моему, часто получается так: не вы своим характером владеете, а он вами…
Катя широко раскрыла глаза и внезапно снова разрыдалась.
— Истинная правда, — всхлипывая, говорила она. — Золотые ваши слова!
— Ну-ну, — сказал капитан. — Успокойтесь, зачем вы так?
Однако Катя уже не могла остановиться. Она била себя в грудь и раскачивалась из стороны в сторону, причитая и растравляя себя все больше.
— А как мы раньше-то жили, — причитала она. — Как жили! Люди кругом на нас радовались, налюбоваться на нас не могли…
— Вот видите, — заметил капитан. — Стало быть, если хотите, вы можете себя взять в руки.
Но Катя не слушала его.
— Ведь такого, как Камиль, поискать, — кричала она тонким надрывным голосом. — Это ведь самый на свете лучший человек, цены ему нет. И меня как любил, души не чаял, и к сыну моему всем сердцем, это я одна во всем виноватая, одна я — никто другой!
— Вот и отлично, — сказал поучительно капитан. — Вы сами все сознаете, а это тоже, знаете…
Она вскочила с дивана и, как капитан ни упирался, схватила его за руку.
— Что, бросит он меня или нет? Не бросит, нет?
Она была и жалка и неприятна в одно и то же время. Петрович даже глаза отвел в сторону, чтобы ненароком не взглянуть на нее.
— По-моему, все образуется, — уклончиво сказал капитан.
Но от Кати нелегко было отделаться.
— Бросит или нет? — Она все время повторяла одни и те же слова, словно заклинание. — Бросит, да? Или нет?
Капитан вздохнул. Что он знает и что может ей сказать?
— Все от вас зависит, — начал он медленно, взвешивая каждое слово, — с ней следовало говорить осторожно, чтобы не вцепилась, не поймала на слове. — Постарайтесь быть с ним мягче, уступчивей, добрее.
— Да, да, — сказала Катя, глядя на капитана расширенными глазами. — Верно, добрее…
— Он же по природе человек мягкий, добром вы с ним все сделаете…
— Да, — сказала Катя, — добром, конечно…
Внезапно она бросилась к дверям и мигом выбежала, словно ветром ее сдуло.
— Характер у нее трудный, в первую очередь для нее самой, — сказал капитан, подняв с пола Жучка и гладя его по черной головке.
— Вот она и побежала добро поскорее делать, — усмехнулся Петрович. — А тебе бы, — добавил он с улыбкой, — укротителем в цирке быть, в самый раз.
Капитан не сдержал улыбки.
— Почему укротителем?
— Шутка ли, такую лютую бабу в один миг обратил. Тише ягненка стала, — восхищенно сказал Петрович и, помолчав, заключил: — Конечно, с бабами тоже не каждый может. Ты, видать, умеешь…
— Ну, это как сказать, — ответил капитан, помрачнев.
Петрович встал, надел шапку.
— Пора. Пойду в главный «Гастроном».
— Счастливо, — отозвался капитан.
Стоя у дверей, Петрович оглянулся:
— Поглядел я сейчас на нее, послушал и думаю: а все-таки хорошо, что я тогда с той бабой не связался.
— С какой бабой? — позабыв, спросил капитан.
— Ну, с той, что в Одессе была. От них, от баб, видать, все-таки одно расстройство да шум.
Едва капитан приготовил завтрак, явился Вася. Вошел, немного смущенно глянул на капитана, прижимая руки к груди.
— Что еще такое? — спросил капитан.
Не говоря ни слова, Вася отпустил руки и вывалил из-за пазухи двух котят — серого и белого с рыжими пятнами.
— Вот, дядя Данилыч, — сказал он. — Возле нашего дома нашел в сугробе. Еще немного, и замерзли бы… — Виновато шмыгнул носом. — Наверно, подбросил кто-нибудь…
Он не сводил глаз с капитана, ожидая, что тот скажет.
— Давай их поближе к печке, — сказал капитан. — Живо отогреются. — И усмехнулся.
— Что, правда, хорошие? — спросил Вася. — Замечательные, правда?
— Это само собой, — ответил капитан.
Когда-то, когда капитан был еще один, он мечтал завести собаку. Теперь дом полон «живности», как говорит Петрович. Но если бы Вася принес не двоих, а десяток котят, все равно он не мог бы ему отказать.
13
В первый день весенних каникул Вася заболел. У него болело горло, ломило голову, и, когда капитан позвал старейшего в городе детского врача Скворцова, тот сразу определил — стрептококковая ангина…
Доктора Скворцова знали в городе все, взрослые и дети. Он был высокий, очень толстый, ходил всегда с палкой и сопел при ходьбе.
Когда-то он посещал Ардика, Ардик страдал гландами.
Это был превосходный диагност, знающий и опытный врач. Его толстые пальцы умели на диво легко и быстро ощупать тело ребенка и найти то самое место, которое болит.
Доктор велел давать Васе полоскание грамицидином, стрептоцид, компрессы на горло и, кроме того, аспирин.
— Возвращаемся к методам Боткина: аспирин — самое радикальное средство, — сказал доктор.
Он был немногословен, говорил отрывисто, задыхаясь и сопя.
Капитан полагал, что Скворцов, конечно, забыл, что некогда лечил его сына. Но в прихожей, надевая большие, тяжелые, похожие на него самого боты, доктор неожиданно спросил капитана:
— Это что же, отпрыск того молодого человека с гландами?
— Нет, — ответил капитан, мысленно дивясь памяти доктора. — Это — другой.
Доктор не стал допытываться.
— Значит, уход и лечение, — сказал он на прощанье. — Думаю, что через несколько дней наступит облегчение.
Но надо было пережить эти несколько дней! Капитан не мог спокойно смотреть на красные, горевшие нездоровым румянцем щеки мальчика, на его лихорадочно блестевшие глаза.
Он давал ему стрептоцид, аспирин, полоскание, то и дело спрашивал:
— Как тебе, полегчало?
Вася качал головой. Ему было трудно говорить.
В ногах на его постели гнездилась вся его гвардия — Мурка, Жучок, два котенка. Время от времени прибегал с улицы Тимка, капитан гнал его — он был холодный, мог застудить Васю, но Вася слабо махал рукой, и Тимка ложился возле Мурки.
А на спинке кровати сиднем сидел голубь, сунув голову под крыло.
Пришел Петрович. Увидел Васю и до того расстроился, что, всплеснув руками, с простодушной горестью воскликнул:
— Как бы парень концы не отдал…
Капитан выпроводил его на кухню и велел надавить клюквы для морса.
Петрович так старательно давил, что вскоре робко сунул голову в дверь:
— Данилыч, поди-ка…
Оказалось, фарфоровая миска хрустнула пополам, не выдержав напора.
— Что теперь делать будем?
— Поплачь, — может, полегчает, — сурово ответил капитан.
— Я у тебя на ночь останусь, — сказал Петрович. — Мало ли что, все не один…
— Как хочешь, — сказал капитан.
Вечером у Васи начался бред. Привстав с кровати, он кричал:
— За мной, быстрее!
Петрович сокрушенно качал головой:
— Вот беда, вот напасть какая!..
Капитан силой укладывал Васю, клал ему холодные компрессы на голову, зло шипел на Петровича:
— Замолкни! Слышишь?
Вася забылся, замолчал. Капитан поминутно подходил к нему, прислушивался к его дыханию.
— Ему бы сейчас чаю с малиновым вареньем, — озабоченно сказал он.
— Дело! — согласился Петрович. — Пропотеет за милую душу, всю хворобу как рукой снимет.
Капитан виновато вздохнул:
— У нас только сливовый джем…
Петрович сверху вниз посмотрел на него:
— Эх ты, отец называется…
Он встал, натянул свое пальтишко.
— Куда? — спросил капитан.
— Тут, поблизости, — ответил Петрович.
Он вернулся скоро, довольный и поставил на стол поллитровую баночку.
— Вот тебе оно самое, малиновое…
— Где купил? — спросил капитан.
— Купил! — Петрович саркастически усмехнулся. — Где его купишь! Катя выручила. У нее целые бочки всего запасено — и соленья, и варенья.
Капитан напоил Васю чаем с малиной, тепло укутал его, положил сверху одеяла свой старый тулуп.
Вася заснул, а Петрович рассказывал о том, как он пришел к Кате и как она даже слушать его сперва не хотела, а потом поняла, наложила варенья и сказала: «Если еще что надо, приходи, не стесняйся…»