Страница 10 из 65
— Какая традиция?
— Гудит, — выходит, спасибо тебе, друг.
Вася задумчиво посмотрел вслед теплоходу:
— Вот и все.
Петрович недовольно повел на него глазом:
— А тебе мало? Думаешь, легкое это дело — тащить с мели этакую махину? Это нам с тобой на берегу все это пустым делом кажется, так, нестоящим, а попробуй сам попотей, тогда узнаешь. Тут надо прежде всего здесь иметь, — он постучал костяшками пальцев по своему лбу, — все рассчитать, на какое место стать должно, откуда канат забросить, в какую сторону тащить, да еще так тащить, чтобы не лопнул…
Вечером, сидя с Петровичем и попивая пиво, капитан не мог надивиться на Васю — до чего услужлив, до чего ласков парень, что ни попроси, в один миг сделает!
Петрович подмигнул капитану, сказал тихо:
— Он тебя нынче, Данилыч, по-новому увидел.
— Как это по-новому? — не понял капитан.
— А так вот. Сам понимать должен. То ты для него был дядя Данилыч, старик и старик, как все, а тут, видишь ли, глядит, а старик-то еще и командовать в силе. Что, неверно говорю?
— Уж ты скажешь, — пробормотал капитан.
11
Зимой, когда «Ястреб» был на ремонте, капитан чаще оставался дома. Вечерами вместе с Васей они любили сидеть у горящей печки и беседовать о всякой всячине.
Сухие дрова горели дружно, треща и рассыпая искры, потом, прогорая, превращались в огненные, похожие не цветы угли, переливающиеся алым и голубым.
В комнате было тепло, Мурка лежала возле печки, потягиваясь и громко мурлыча, на дворе неутомимо лаял Тимка, а замерзнув и налаявшись вволю, прибегал обратно, открывал лапкой дверь и ложился рядом с Муркой, холодный как льдинка. В углу, на старой фуфайке капитана, попискивал щенок, подобранный Васей в канаве. Щенок был смешной — весь черный, а одно ухо белое. Вася уже успел придумать ему кличку — «Жучок».
— Как думаешь, дядя Данилыч, — спрашивал Вася, — собаки всё понимают, как мы, люди?
— Должно быть, всё, — отвечал капитан.
— И я так думаю, — отвечал Вася. — Вот, например, прихожу я из школы, скажу Тимке — плохо, брат, дело, опять пару схватил. А Тимка так поглядит на меня, только что говорить не умеет…
— Конечно, — серьезно говорил капитан, — Тимка и в самом деле все понимает, только что не умеет разговаривать…
Он смотрел на Васино лицо, розовое от огня, на его глаза, в которых отражались крохотные искорки. За несколько месяцев парень вырос, возмужал. Не сравнить, каким был тогда, летом…
Скоро, должно быть, и бриться начнет. Еще год, два, ну, от силы три…
Однажды, когда они оба сидели у печки и толковали о том, что быстрее — крылатый теплоход или «ТУ-104», неожиданно пришли Иван Иваныч и Камиль.
Иван Иваныч был одет в короткую бекешу, обтягивавшую его широкие плечи. Он вошел, едва не касаясь головой притолоки, огромный, румяный. За ним стоял Камиль, опустив девичьи загнутые ресницы.
— Мы к тебе, Данилыч, — сказал Иван Иваныч и как бы между прочим взглянул на Васю. — У нас разговор серьезный, не для детей.
Вася понял, послушно встал, но тут Камиль махнул ладонью и сказал негромко:
— Не надо, Иван, никакого такого особенного секрета нет. Пусть останется.
— А детям можно слушать про это? — строго спросил капитан.
— Можно, — ответил Камиль. — По-моему, можно.
Он сел на низенькую скамейку, протянул к печке узкие розовые ладони и, не сводя глаз с пылающих углей, начал:
— Беда у меня, Афанасий Данилыч. Не хочу с женой жить. Не хочу и не буду.
— Опостылела она ему, — пояснил Иван Иваныч.
Капитан молча, внимательно разглядывал свои руки.
— Я на ней пять лет как женился, — продолжал Камиль. — Я с одной девушкой гулял, мы с ней еще вместе в школе учились. Я на ней жениться хотел, все как следует, и тут она, Катя, приезжает, у ней в нашем доме родственники жили. И она мне совсем не нравилась, я худых таких не люблю, а она, конечно, ко мне, все ко мне, ну и вот…
Он опустил голову. Нежные щеки его пылали.
— Дети у вас есть? — спросил капитан, глядя на него с несколько брезгливой жалостью.
— У нее есть, — поспешно ответил Камиль. — У Кати. Сын у нее, не от меня, от другого. Ему уже десять лет.
— Ну, а с тобой, стало быть, ее сын уже шестой год живет?
Камиль кивнул:
— Да, пять лет.
— Он Камиля папой кличет, — усмехнулся Иван Иваныч. — Папа и папа. Я думал сперва — его.
Капитан встал, прошелся по комнате, осторожно обходя безмятежно спавшую Мурку.
— А когда женился, любил ее? — спросил капитан Камиля.
Камиль улыбнулся слабой, виноватой улыбкой:
— Любил? Я ту девушку любил, ту, с которой в школе учился, красивая девушка была…
— Красивая, некрасивая, не об том речь, — грубо оборвал его капитан. — Тебя не об том спрашивают…
Камиль робко вскинул на него свои девичьи ресницы:
— А о чем же?
— А о том, какого черта ты женился, если любил совсем не ее, а другую?
— Постой, Данилыч, — вмешался Иван Иваныч. — Не кипятись, выслушай до конца.
Капитан сверкнул на него глазом, но промолчал.
— Даже и сам по знаю, как это получилось, — медленно начал Камиль. — Женился я как-то удивительно, вовсе и не думал, что так получится. Сперва на одной собирался, а потом Катя вмешалась. Она умная, она очень умная, и потом старше меня…
— Ну и что с того? — спросил капитан. — Что с того, что старше?
Камиль вздохнул:
— Жили мы сперва неплохо. Я привык к ней. Она хозяйка хорошая, все умеет. И сын ее ко мне привык, Алик, он хороший, только заикается.
Едва заметная усмешка загорелась в глазах капитана и тут же погасла. Он бегло взглянул на Васю — мальчик слушал Камиля, по-видимому, очень внимательно, стараясь не пропустить ни слова.
Капитан нахмурился — вот уж не дело мальчишке о таких вещах слушать, совсем не дело. Но теперь уже поздно…
— Не знаю, что делать, — сказал Камиль, страдальчески сдвинув тонкие и длинные свои брови. — Думаю и ничего придумать не могу!
Он замолчал.
— Нет, ты все-таки скажи, что думаешь, — вставил Иван Иваныч.
— Что ж тут говорить? Она мне вдруг опротивела, видеть ее не могу, ввек бы не знал! — почти выкрикнул он. — Не знал бы ее и не видел!
— А ну, тише, — внушительно сказал капитан и положил руку на его плечо. Камиль невольно согнулся под рукой капитана. — Здесь мы не одни, — капитан выразительно поднял бровь. — Понятно?
— Он все понимает, — вступился за Камиля Иван Иваныч, — просто на душе накипело.
Капитан сверху вниз посмотрел на Камиля.
— Иди домой, — коротко сказал он.
— Домой? — растерянно спросил Камиль. — Почему домой? Я ведь к вам, как к отцу…
— Вот я, как отец, тебе и говорю, — сказал капитан и задохся от волнения. — Я тебе, как отец, говорю, — уже более спокойно повторил он. — Иди, разберись, подумай обо всем, а потом решай. Только имей в виду: рубить сплеча — самое легкое. Тут думать надо, понимаешь, думать…
— Я думал, — робко заметил Камиль, но капитан махнул на него рукой.
— Думать надо, — сказал он еще раз. — Не забывай, ты — взрослый человек, мужчина, ты — отец, у тебя сын растет!
— Да не мой же это сын! — с отчаянием воскликнул Камиль. — Я же вам говорю, это ее, Катин!
— Замолчи! — сурово сказал капитан. — Твой это сын, ты за него отвечаешь, никто другой. Он у тебя шестой год живет, отцом тебя называет, — что тебе еще надо? Справку о рождении? Метрику? Ну, говори!
Камиль не ответил.
— Говори, — продолжал капитан и посмотрел на Ивана Иваныча: — У тебя, Иван, трое детей, хоть ты скажи — можно так делать?..
Иван Иваныч пожал плечами.
— Дети, они, конечно… — начал Иван Иваныч, но капитан перебил его:
— Слышишь, Камиль, не руби сплеча, обдумай все как есть, ты ведь не только за себя, ты и за сына теперь в ответе.
Камиль молчал, не поднимая глаз. Длинные ресницы бросали тень на его пылавшие щеки.
— Ну, а если в самом деле, Данилыч, он с ней жить не может, что же он должен, ради ребенка свою жизнь калечить? — серьезно спросил Иван Иваныч.