Пепел и крылья

Чудесным образом Зурри преобразился: расправил плечи и побежал к остальным детям, теперь уже не как один из них, а как старший защитник.

Торговец закрыл дверь и вернулся к своему креслу, на котором много часов, молясь Интару, и отгоняя мрачные мысли, ждал пробуждение элвинг.

Ашри заметила глубокие тени, что пролегли под глазами биста. Даже паутинки морщин, лучиками разбегавшиеся при улыбке, сейчас не светились радостью, а опутывали лицо сетью времени. Он вмиг постарел на кварту века.

– Думаю, он из них, – многозначительно произнёс Стурион, облокотившись на спинку.

Эше подумала, что она впервые видит биста таким печальным. И что причина этого не только в ней.

– Обратная эволюция? – неуверенно спросила Эша.

Торговец кивнул, пододвинул кресло и сел. Бист посмотрел на свои когтистые руки, покрытые сетью линий ладони.

– Когда разной крови так много, что уже не найти корней, происходит редукция, и бист становится зверем. Это проявляется не сразу. Обычно малыши в детстве наоборот более смышлёные, но чем старше они становятся, тем больше звереют, пока совсем не одичают. Может, Зурри повезёт, и он станет зверем лишь к старости. Но то, что он услышал тебя…

Стурион вздохнул.

– Элвинги теряют разум от чистоты крови, а бисты от того, что совсем о ней не заботятся, – грустно покачала головой Эша.

– Но будь он обычным, то не пришёл бы к тебе на помощь.

– Слабость и сила.

– Да, в каждом из нас.

– Есть варианты как-то это отсрочить или избежать?

Стурион покачал головой. Эша закусила губу. В молчании они думали об одном, и старались разглядеть хотя бы тень надежды в глазах друг друга. Головная боль вернулась, заставив элвинг зажмуриться.

– Долго я так провалялась?

– Зурри прибежал поздно ночью, я сразу пошёл за ним. Он тайком провёл меня, пока весь приют спал. Но как ни старался, я не мог освободить тебя от пут. И тогда я увидел шкатулку. Словно вернулся на сто лет назад, когда голопопым бистенышем бегал по оазису Азура, стараясь урвать сочных чавуки. Из родни у меня тогда была лишь приёмная бабка. Мы звали её БабаЗу. У неё таких, как я, было почти две кварты – всех не прокормить, и каждый зарабатывал на жизнь, как мог. Но вечерами мы собирались вместе у костра, делили поровну ужин, и БабаЗу рассказывала нам истории. Страшные и захватывающие, какими могут быть сказки лишь в пору, когда ты столь мал, что говорить толком не можешь и, не пригибаясь, проходишь под столом.

Стурион кашлянул, потянулся к кувшину и налил пряного отвара себе и Ашри. Он специально тянул время, чтобы не дать этой отчаянной ушастой голове сорваться и кинуться в очередную авантюру, из которой он уже может и не дождаться её живой. А ещё воспоминания уносили в прошлое – далёкое, безопасное, нереальное. Именно этого он хотел сейчас всей душой.

– И одна из историй, – сделав глоток, продолжил бист, – была о Пожирателе душ. Сотканном из мрака незнакомце, что приходит лишь во снах и только когда звучит Песня Чёрного Цветка. Эта песня, мелодия – по сути своей заклинание. Но магия эта особого толка. Кровавая, запретная, беспощадная. По легенде, никто из живых не может прочесть это заклинание. Никто из смертных не в силах повторить Песнь Чёрного цветка, что растёт на границе нашего мира и Бездны, по ту сторону Врат. Но если поймать мелодию в ящик на той стороне и с помощью ключа выпустить на этой, то заклинание сработает. Оно пробудится, голодное и жаждущее плоти. Найдёт того, кто ближе всего, и поглотит его душу. Пожрёт изнутри. БабаЗу всегда говорила, что Бездна отпирается с двух сторон. С нашей – ключи у Хранителей Пламени, а с той – у Пожирателя.

Эша поёжилась.

– Я думал, что это всего лишь бабкины сказки, – продолжил Стурион, – но как только увидел шкатулку, в мыслях как живая возникла БабаЗу. И я грохнул что было сил по чумной коробке, не заботясь больше о тишине. Да так лихо грохнул, что ключ и шестерёнки разлетелись во все стороны! И тогда ветки осыпались прахом, точно морок. Я потащил тебя к выходу. На улице ты на миг открыла глаза, светившиеся, как два фонаря, и потом опять потеряла сознание. Ну а после ты весь день пролежала как мёртвая, а затем жар усилился, твои ладони засветились, и тебя начало трясти.

Стурион вздохнул и развёл руками.

– Я не понимаю, что произошло? Зурри привёл несколько ребятишек и попросил приютить. Он просто сказал, что Маан – не та и пугает его. Мне сердце подсказало, что он говорит правду. Но её я не видел, хотя грохоту от нас было немало. Вэлла Гаруна не появилась.

– Она что-то вколола мне, и я отключилась.

Эша вкратце постаралась рассказать о случившемся, не вдаваясь в подробности видений, ограничившись событиями в доме Сиолы и приюте. Голова раскалывалась, и приходилось делать паузы. Но сколько торговец ни предлагал ей отдохнуть, она отказывалась. При упоминании Критару по лицу Стуриона пробежала тень.

– Какое несчастье, – Стурион покачал головой. – Я знал её. Прекрасная женщина. Отличная семья. Верные друзья.

Эша вздохнула и накрыла руку старого биста своей, затянутой в перчатку.

– Пожиратели, страшилки из детских сказок… Сроду такого не было в Аббарре, защити нас Интару, – удручённо покачал головой торговец.

– Я сделаю всё возможное, – элвинг поморщилась от боли. – Чтобы выяснить, что произошло.

– Этого я и боюсь, Птичка, – горестно сказал Стурион. – Оставь это дело, не ввязывайся.

– Слишком поздно, – Эша попыталась встать, но голова закружилась и, чтобы не упасть, элвинг ухватилась за кресло. Другие дома и дети… Неизвестно, какой масштаб приняла эта беда, и сколько времени у нас есть, чтобы спасти тех, кто ещё жив, и предотвратить новые случаи, – девушка нахмурила брови и сжала кулаки. – Кроме того, у меня свои счёты с этим Пожирателем.

Эша огляделась:

– Вэл Сту, у вас найдётся надёжная кошка, чтобы передать послание, а лучше – несколько?

Ответ торговца потонул в оглушительном рёве рога. На его зов откликнулись ещё несколько, и ещё, пока все они не слились в единый рокот, подобный сходу лавины в горах.

– Мама, мама, посмотли, какая класота!

В светлую просторную гостиную ворвался маленький бист. Одежды из тонкого льна с изысканной вышивкой и золотая роспись на пока ещё маленьких рожках выдавали знатное происхождение, а вот горящий взгляд и счастливая улыбка были точь-в-точь как у любого ребёнка в любом уголке мира.

Вихрем пробежав по белому мрамору с золотыми прожилками, малыш вкатился на шёлковый ковёр и чуть не врезался в высокую золотоволосую элвинг с глазами ясными, как чистый изумруд.

Парме Илламиль, любимая и единственная жена правителя Аббарра Вэл Тар Орму, поправила букет белых лилий, которые только что доставили в её покои, и улыбнулась сыну.

Маленький бист лучился счастьем. Элвинг села на белоснежную софу с тонким золотым узором и жестом пригласила сына.

– Что там у тебя, Рибу?

Малыш шустро устроился рядом и протянул матери маленький резной ящичек.

Илламиль осторожно взяла шкатулку и покрутила, рассматривая витой узор в виде стеблей и листьев, сходившийся на крышке к сомкнувшему лепестки цветку. Работа настоящего мастера!

– Где ты это взял, милый?

Рибу засопел, протянул маленькую пухлую ручку с зажатым ключиком, вставил в замочную скважину на коробочке.

– Мне подалила это доблая тётя с глустными класивыми глазами цвета Овалу. Вот смотли!

Ключик, повернувшись, щёлкнул, крышечка открылась, и комнату наполнила мелодия.

– Плавда, волшебно, мама?

Илламиль хотела спросить, что это была за тётя и, возможно, даже пожурить Рибу за то, что он принимает подарки от незнакомцев. Ещё ей хотелось спросить у стражи, почему незнакомки общаются с наследником, и ещё что-то, чего она уже не помнила.

Мелодия звучала, пробирая до самого сердца – печальная, но вместе с тем успокаивающая. Родная и обволакивающая, как объятия матери, которых Илламиль почти не помнила. Отгораживающая и защищающая от всех бед, как сила отца, который оставил её давным-давно. Сладкая и пленяющая, как поцелуй мужа, который стал её единственной опорой и спасением в новом мире бескрайних песков…