Превосходство этажерок

В силу того, что экипаж и арсенал линейного крейсера были куда больше такового легкого крейсера, из девяти атаковавших «Гебен» аэропланов два оказались сбиты на подлете, канув во тьме холодных вод, а еще два получили повреждения заставившие пилотов искать спасения в скорейшем приводнении. Так ведшийся с линейного крейсера пулеметный и ружейный огонь оказался столь плотным и губительным, что, не смотря на прикрытие в виде радиального двигателя, заходивший в атаку последним лейтенант Фриде получил смертельное ранение в шею и, сбросив мину, не нашел в себе сил, чтобы отвести аэроплан в сторону. Продолжив полет по прямой, он протаранил борт корабля, после чего рухнувшие в воду обломки аэроплана затянуло под корму «Гебена», где их окончательно перемололи винты, превратив в щепки и жалкие обрывки. А его ведущий загорелся еще раньше и упал, даже не успев нанести удар. Подбитый же считанными секундами ранее Михаил оказался спасен своей машиной, что приняла весь губительный свинец на свое пламенное сердце. Хотя и сам пилот, попав под обстрел, не сплоховал и весьма вовремя задрал нос своего самолета, тем самым прикрыв себя от обстрела двигателем.

Буквально захлебнувшись, после того как пулеметная очередь разбила два цилиндра и расколола картер, мотор У-1М тут же окутался черным масляным дымом и даже языками пламени, что стали прорываться из образовавшихся трещин. Это не позволило Михаилу выйти на достаточную дистанцию сброса мины, потому она, либо не дотянулась до корпуса дредноута, растеряв по слишком длинному пути всю преданную ей скорость, либо просто ушла в сторону. В любом случае, на сей раз один из наиболее результативных пилотов Российской империи не смог похвастать успешным выполнением поставленной задачи. Более того, с трудом отвернув в сторону, он оказался вынужден сесть на воду метрах в ста за кормой рвущегося вперед линейного крейсера. Благо палить из орудий главного калибра по покачивающейся на волнах побитой этажерке немцы не стали. А с десяток упавших поблизости 88-мм снарядов противоминного калибра не смогли поставить крест на его существовании, хоть один фугас и прошел насквозь, с легкостью прорвав перкалевую обшивку хвостовой оконечности и сорвав попавшиеся на пути расчалки. Да и осколки неслабо так испятнали, как крылья, так и фюзеляж аэроплана, не задев пилота только по той причине, что тот успел сигануть в воду уже после падения второго снаряда и держался под правым поплавком до тех пор, пока море вокруг не перестало вскипать от вражеского огня. И вдвойне Михаилу повезло, что удачно поразивший цель лейтенант фон Эссен, на сей раз решил задержаться, чтобы оценить нанесенный линейному крейсеру урон. Спустя почти четверть часа он совершил посадку на воду, чтобы подобрать выбравшегося из-под воды на поплавок и привлекшего его внимание размахиванием рук наставника. За что впоследствии Раймонд Федорович получил золотое оружие из рук самого государя и новенький гидроплан типа У-2М непосредственно от спасенного заводчика. А сам спасенный две последующие недели провалялся в госпитале с тяжелейшей простудой, лишь чудом не закончившейся воспалением легких. Да и от переволновавшейся супруги геройский летчик впоследствии получил столь знатную отповедь, что впредь зарекся охотиться на вражеские корабли над стылыми водами омывавших Россию морей.

А вот также подбитому и приводнившемуся примерно в четырех милях от «Гебена» лейтенанту Дорожинскому повезло куда больше. Его, то ли не заметили с борта линейного крейсера, то ли посчитали незавидной мишенью, но ни одного снаряда рядом с его аэропланом так и не упало, отчего он смог дождаться помощи, не промочив ног, благо море оказалось сравнительно спокойным. Более того, на борт подошедшего спустя час «Алмаза», которому в этой операции отвели роль спасателя, даже умудрились поднять его поврежденный самолет, тогда как машина Михаила навсегда затерялась где-то меж волн.

Возможно, поставь моряки себе целью отыскать затерявшуюся на морских просторах машину, они смогли бы обнаружить ее. Но после подъема из воды третьего по счету аэроплана, на палубе небольшого крейсера не осталось свободного пространства. И так машины пришлось ворочать, чтобы уместить их на площади, отведенной под базирование всего двух У-1М. Зато, на три побитых гидроплана на борту «Алмаза» набралось аж четыре пилота — промокшего до нитки Михаила командир 1-го корабельного отряда не стал эвакуировать в Севастополь, а сдал на борт спасателя, опасаясь не довезти замерзающего пассажира до берега. Тогда же у них состоялся короткий, но судьбоносный разговор.

— Раймонд Федорович, — заметно трясущийся от холода с принявшей фиолетовый цвет кожей, Михаил все же нашел в себе силы совладать со сведенными мышцами и, вытянув вперед руку со скрюченными пальцами, постучал кистью по плечу пилота, привлекая его внимание. — «Гебен» должен быть уничтожен. Сегодня. Любой ценой. — Посмотрев прямо в глаза лейтенанта, максимально твердо произнес он, хотя лязгающие друг о друга зубы несколько испортили должный эффект. — Слишком многое зависит от успеха данной операции. — Кинув взгляд на почти подошедший к покачивающемуся на волнах гидроплану гребной катер с «Алмаза», он постарался поскорее закончить свою речь, — я не имею права посылать вас всех на верную смерть. Но он не должен уйти на сей раз. — Закашлявшись, пилот-охотник жестом попросил слегка обождать с его извлечением из кабины уже перебравшихся на поплавки аэроплана моряков. — Я на сегодня, похоже, отлетался. Потому вся надежда на вас, дорогой мой Раймонд Федорович. На вас и ваших сослуживцев.

— Я все понимаю, Михаил Леонидович, поскольку хорошо помню нашу недавнюю беседу перед атакой на Зонгулдак. — Прекрасно осознавая, что этот вылет может стать для них всех, как последним в жизни, так и трамплином в карьере, лейтенант постарался успокоить своего главного наставника в непростой науке — «Побеждать». — И мы постараемся все сделать как надо. А вы поправляйте свое здоровье и поскорее возвращайтесь в строй. Это таких, как я, у России наберется не одна сотня, только свистни. А вы у России один единственный. Всегда помните об этом. И помолитесь о нашем успехе. А уж мы приложим все силы. — Ободряюще похлопав по плечу только лишь слабо кивнувшего в ответ Дубова, он, как мог, поспособствовал извлечению пассажира из задней кабины и последующему пересаживанию его в катер.

Проводив взглядом удаляющееся плавсредство, он тихонечко попросил Господа о даровании здоровья этому великому человеку, что вместе с друзьями поставил на крыло львиную долю русских летчиков. Слишком уж сильно лейтенант переживал за промокшего насквозь, а после и продрогшего до мозга костей пилота-охотника, что минуту назад попросил его сыграть с судьбой в русскую рулетку еще один раз. Причем сыграть не ему одному, а втравив в это дело еще, как минимум, с десяток душ. Но и насчет цены победы тот был всецело прав. Ведь на кону, с одной стороны, стояли жизни всего лишь десятка офицеров Российского Императорского Флота, а с другой — возможность вовлечения в войну на стороне России немалого числа новых союзников с их армиями. Про демонстрацию всему миру возможностей отечественного флота, изрядно растерявшего все свои позиции после разгромного поражения от японцев в отгремевшей десять лет назад войне, можно было даже не упоминать. Впрочем, куда более многочисленные представители этого самого флота отнюдь не сидели в сторонке, сложа руки, а гибли под градом вражеских снарядов как раз в тот момент, когда морские летчики еще только вели свои машины к Севастополю после второго налета. Даже изрядно задержавшийся и потому шедший замыкающим Раймонд не знал, что в тот самый момент, когда он, покачивая крыльями, пролетал над флагманом Черноморского флота, за его хвостом начал разыгрываться очередной смертельный акт этого спектакля под названием «Погоня за Гебеном». Но, если бы не оглушающий рокот двигателя, он, возможно, смог бы расслышать приглушенный расстоянием грохот артиллерийской канонады — это вступили в действие орудия главного калибра «Гебена» отбивающегося от пошедших в атаку русских эсминцев, с бортов которых смогли разглядеть агонию немецких кораблей.