Звезда надежды

Остающимся в корпусе товарищам выпускники дарили свои записи лекций, карандаши, перья, тетради, линейки с удобной разметкой, самодельные шахматы, самодельные перочинные ножички, сделанные из обломков железа и заточенные при многодневном старании о ступень лестницы до остроты бритвы, и другие вещи, в новой жизни им уже совершенно не нужные.

Рылеев большую часть своего кадетского хозяйства отдал Чижову. Тот давно уже не был таким, каким пришел в корпус. Первоначальное покровительство Рылеева помогло ему в самый кратчайший срок пройти путь от зеленого боязливого новичка до настоящего «доброго» кадета. На второй год пребывания в корпусе он уже входил в число отчаянных. Теперь он хладнокровно ложился на лавку под розги, спокойно шел в карцер.

Но сейчас Рылеев опять чувствовал себя по отношению к Чижову более взрослым и опытным.

— Пора и тебе, Чижов, кончать с отчаянностью и браться за ум, — говорил Рылеев. — Годы до выпуска пролетят незаметно. А одной отчаянностью науки не осилишь. По собственному опыту знаю.

— Да я, Рылеев, и так уж думал поднажать, — отвечал Чижов. — Как переведут в гренадерскую роту, с отчаянностью — всё. Пусть младшие отчаянничают. Я, как и ты, буду стараться попасть в конную артиллерию.

— Вот что, брат Чижов, эту тетрадь я хотел взять с собой, но оставляю ее тебе, — расчувствовавшись, сказал Рылеев. — Раскроешь, почитаешь и вспомнишь меня. И разговор наш сегодняшний вспомнишь.

И Рылеев отдал ему тетрадь кадетских сочинений.

Наконец 10 февраля 1814 года последовал приказ о производстве выпускников в чин.

Рылеев, как и все определенные в конную артиллерию, получил назначение в Первую резервную артиллерийскую бригаду, входившую в авангардный отряд Чернышова, который со дня на день должен был достичь границы Франции, перейти ее и далее двигаться на Париж. Пополненные новыми мобилизациями, наполеоновские дивизии теперь снова представляли собой грозную силу, они отходили с упорными боями, иногда останавливали войска союзников и даже порой заставляли их отступать.

В тот день, когда выпускникам объявили приказ о производстве, в Петербурге было получено сообщение о сражении при Бриенне — первой крупной битве на территории Франции. Это сражение выиграл Наполеон.

В корпусе сообщение о Бриенне обсуждали с жаром, особенно оно взволновало выпускников.

— Говорят, армия Блюхера и корпус Остен-Сакена разбиты совершенно, — сказал Фролов. — Один столоначальник в департаменте у брата читал об этом в немецких газетах.

— Да-а, у себя дома француз не тот, что был на Березине, — проговорил Боярский.

— Значит, и на нашу долю еще кое-что останется! — воскликнул Рылеев. Он взмахнул рукой и вскочил на скамью.

Рылеев видел устремленные на него восхищенные взгляды младших кадетов, отыскал в толпе Чижова. Рядом с Чижовым, блестя глазами, стоял его приятель Миша Пущин.

Рылеев снова взмахнул рукой. Он чувствовал непреодолимую потребность высказать всем переполнявшие его чувства и не находил слов, и вдруг слова пришли. Он даже не сразу понял, что читает собственные стихи «На погибель врагов»:

— Ура! — закричали кадеты. — Ура Рылееву!

— Спасибо, товарищи, — дрогнувшим голосом ответил Рылеев. — Следите за газетами: если наш полк будет в деле, на приступе первым — я.

Часть вторая

КОННОЙ АРТИЛЛЕРИИ ПРАПОРЩИК

1

Никакая радость не может сравниться с той радостью, которую испытывает кадет, окончивший корпус, получивший офицерский чин и едущий в свой полк.

Долгие годы постоянного подчинения строгому и мелочному распорядку, надзор учителей, надзирателей, начальников в один день сменялись опьяняющей свободой. Свободой от уроков, от раннего вставанья, от страха возмездия за неизбежные школьнические грехи.

«К черту! Все — к черту! Старое — забыть! Начинается новая жизнь!» — думал Рылеев, сидя в глубине кибитки, которая везла его к месту службы.

Рылеев ехал и мечтал о том, каким подвигом он прославит свое имя. Как потом, с Георгием, а может быть, и с Анной, раненный, с рукой на черной перевязи, он вернется в Петербург, придет в корпус и при всеобщем восхищении будет читать свои стихи, а в них обязательно будут слова: «Я не поэт, а воин…»

Из состояния мечтательности Рылеева вывел вопрос Федора:

— Кондратий Федорович, может, озябли? Так я тулупчик достану. Маменька велела и его с собой взять.

— Спасибо, Федор, не надо, — ответил Рылеев. Он еще не привык, что у него, как у взрослого самостоятельного человека, есть слуга, и, по правде говоря, смущался его.

Товарищи, назначенные в одну с ним армию, все разъехались из Петербурга для положенного свидания с родными. Он тоже должен был ехать в Киев к отцу, но, уже когда была выправлена подорожная и назавтра отправляться в путь, получил из Киева письмо о том, что отец скоропостижно скончался и погребен.

«Увы, все мы смертны, и вы, мой родитель, перешли из мира бренного в мир вечный», — подумал Рылеев книжно и выспренно, потому что настоящего, острого горя не почувствовал.

Единственно, в чем изменились его планы, это в том, что теперь не надо было по пути к месту назначения заезжать в Киев, а можно следовать прямо в армию. Тем более, в том же письме сообщалось, что на имущество отца наложен арест по иску Голицыных, имениями которых он управлял, и поэтому Рылеев не мог даже вступить в права наследства.

Подорожная офицера, следующего в действующую армию, и уменье Федора ладить со смотрителями почтовых станций способствовали тому, что на станциях только ночевали, а весь день проходил в пути. Подорожная была выписана до Дрездена, где находились штабы многих русских гвардейских частей. Через Дрезден осуществлялась связь между всеми армиями союзников.

При виде огромного, раскинувшегося на обоих берегах реки Эльбы Дрездена, этого необычайно живописного конгломерата тесно стоящих разноэтажных многооконных домов с острыми разноцветными крышами, над которыми возвышались могучий корпус Фрауенкирхе, шпили множества колоколен, башни и стены старой крепости, Рылеев ощутил растерянность и тревогу. До этого все заботы лежали на Федоре: он узнавал, устраивал, и Рылеев чувствовал себя за ним как за каменной стеной, теперь же, как он понимал, наступило время, когда надо все это делать самому. В Петербурге дежурный офицер, отправлявший его, сказал: «В Дрездене узнаете, где находится ваша бригада». Рылеев кивнул, не решившись спросить, у кого надо узнавать.

Коляска прибыла на почтовую станцию.

Рылеев спросил у хозяина гостиницы комнату, но тот клялся, что нет ни одной свободной.

— Эка беда! — сказал Федор. — Мы и в сарае на сене можем переночевать.

Рылеев заговорил с хозяином про сарай. Немец замахал руками.

— Здесь это не принято, — вздохнув, пояснил Рылеев Федору.

Они вышли во двор.

— Ну и ладно, не пропадем, — подбодрил Федор Рылеева и вдруг, сорвавшись с места, побежал за ворота. Несколько минут спустя он вернулся, ведя с собой русского солдата.

— Вот, Кондратий Федорович, мы сейчас у земляка все разузнаем.

Солдат вытянулся.

— Здравия желаем, ваше благородие!

— Здравствуй, приятель. Не знаешь ли ты, где находится штаб резервной артиллерийской бригады графа Чернышева?