Земля

— Доброе утро, Важа. Присядь, — отозвался Карда и выдернул вилку репродуктора. — Невмоготу слушать, а все слушаю. И когда все это кончится?

— О чем только думает немецкий народ!

— Кто спрашивает народ? Гитлер всех поставил на колени.

— Но не может же народ молчать и бездействовать бесконечно.

— Немецкая армия поражена бациллой фашизма. У нее полностью атрофирована способность самостоятельно думать и действовать. Она превратилась в слепое орудие дьявольских замыслов фюрера. Но что происходит с немецким пролетариатом?! Вот этого я уж никак понять не могу! — Тариел надолго замолчал. — Ты был вчера на строительстве моста через Хобисцкали?

— Нет, вчера не удалось. Может, вместе поедем сегодня, а? Кто знает, этот мост еще понадобится нам для войны. От этого маньяка Гитлера всего можно ждать, — сказал Важа и горько нахмурился.

Ция в первый раз пришла проведать Учу. Палил июньский зной. Вагончик прогрелся насквозь. Уча только что вернулся со смены и умывался, когда без стука распахнулась дверь ив проеме неожиданно возникла Ция. Уча был голым по пояс, и бисеринки пота блестели на его дочерна загорелой коже.

— Ция, откуда ты, какими судьбами! — не верил своим глазам Уча, быстро вытирая лицо и руки. — Как тебе нравится наша квартира? Недурно устроились, правда, совсем как в поезде!

Ция молчала, не сводя печальных глаз с искрящегося радостью лица Учи.

— Что случилось, Ция?! Может, неприятности какие? — накинув рубашку, встревоженно обратился к ней Уча. Потом взял ее за руку, подвел к столу и бережно усадил на стул. — Так что же стряслось, Ция?

— Уча, говорят, что скоро война начнется.

Уча каждый день только и слышал что об этом...

— У меня даже сон пропал...

— Не надо говорить о войне, Ция, — вот и все, что сумел выдавить из себя Уча. Он и сам не знал, как можно избежать разговоров о войне. Он не желал говорить о войне, не желал видеть бледное от тревожных ночей лицо любимой, не желал, чтобы Ция не спала ночей из-за страха перед войной.

— Как тебе наш канал, Ция?

— Ой, какой он широкий и глубокий! — ответила Ция. — Туда, наверное, не меньше чем в Риони воды поместится.

— Вся вода из болот, каждый дождевой поток, любая росиночка вольются в канал. Вот так и осушится наша земля.

— «Наша земля»! — сказала Ция. — Дождемся ли мы ее, Уча?

И на этот вопрос не смог ответить Уча.

— Как поживает Цисана?

— Она со мной приехала, к Антону пошла. Вся извелась, бедняжка.

— Теперь у всех одна забота, Ция, — сказал Уча.

— Что с нами будет, Уча?

— Здесь жарко, Ция. Давай выйдем на воздух.

— Да и там не прохладней.

Некоторое время они посидели молча, стараясь не глядеть друг на друга. Тревога не покидала их. Наконец Ция встала.

— И вправду здесь очень жарко. Давай выйдем, Уча. — Ция быстро направилась к двери.

К дверям вагона была приставлена деревянная лесенка. Ция прямо с верхней ступеньки спрыгнула на землю. От засухи вся земля высохла и окаменела, листья на деревьях пожухли, горячий воздух был недвижим. В воздухе пахло болотными испарениями. Издали доносился грохот и лязг экскаватора.

— Это грохочет наш с Бондо экскаватор. Кстати, ты его видела?

— Нет.

— Но ты же пришла этой дорогой?

— Да, этой, но я его не видела.

— Пойдем, навестишь Бондо.

— Не хочу, Уча.

— Бондо хорошо работает.

— Бондо и в школе учился хорошо. Лучше всех нас.

— Со дня на день он ждет повестки в армию.

— А может, войны не будет, а, Уча? — с детской надеждой спросила Ция. — Бондо ведь танкист. Если бы война была неизбежной, его бы уже призвали. Может, нас минует война, Уча?

— Все может быть, — уклончиво ответил Уча.

— Ой, какой длинный ваш канал, Уча!

— Еще бы, как-никак тридцать четыре километра.

— Что за руки вырыли такой длинный и глубокий канал! — с восторженным изумлением произнесла Ция.

— Сколько лет роем, и все конца-краю не видно. Ждем не дождемся его окончания.

— Дали бы нам закончить его, — с мольбой в голосе сказала Ция.

— Еще одно усилие, и вот он — конец.

Они шли по дамбе вдоль канала. Солнце клонилось к морю, и косые его лучи светили им прямо в лицо, но они шли, ничего не замечая, шли, крепко держась за руки, шли долго-долго навстречу грохоту экскаватора. Дамба, словно горная цепь, тянулась берегом по всей длине канала.

— Боже мой, какие руки перерыли столько земли! — не переставала изумляться Ция.

— Человеческие руки, Ция.

— Что только не делают человеческие руки, Уча.

— Да, Ция, когда знают, во имя чего они трудятся.

— Где дадут нам приусадебный участок? — спросила Ция, выжидательно глядя на Учу.

— Где только пожелаем.

— Дожить бы до этого дня, Уча.

— Доживем, Ция. Недолго уже ждать осталось.

Солнце неуклонно приближалось к морю, и его лучи уже не касались их лиц.

— Ция!

Ция встрепенулась и взглянула на Учу.

— Ты знаешь, Бондо ждет нашей свадьбы.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Да он сам сказал.

— Доброе сердце у Бондо.

— Он было уезжать собрался, но все же остался, не смог дело на полпути бросить.

— У него доброе сердце. Другой бы на его месте давно уже уехал.

— Еще бы.

— Нет ничего лучше на свете доброго сердца.

— Ты права, Ция.

Вдали послышался приглушенный треск мотоцикла, а вскоре из-за деревьев показался и он сам. Переваливаясь, ныряя и выныривая вновь, несся к ним «конек» Лонгиноза. Длинный шлейф пыли лениво и причудливо стлался за ним.

На мотоцикле сидели Лонгиноз Ломджария и Васо Брегвадзе. Оба они были без головных уборов, и их лысые головы матово отливали в лучах заходящего солнца.

— На заднем сиденье Васо Брегвадзе. Он, наверное, ездил проведать Бондо. Беспокойный старик, не сидится ему на месте. Сдается мне, что мы гораздо меньше его ждем окончания канала.

— Ну это уж неправда. Никто больше меня не ждет этого дня, — сказала Ция.

— Знаю, Ция.

— Что с нами станется, если начнется война, Уча?

— Не знаю, Ция. Этого никто не знает.

Ция тут же пожалела, что вновь начала разговор о войне.

— Ты меня прости, Уча.

А Лонгиноз уже осадил мотоцикл в нескольких шагах от молодых и заглушил мотор.

— Приветствуем молодых! — в один голос поздоровались с ними Лонгиноз и Васо.

— Здравствуйте, — хором ответили Ция и Уча.

— Ты почему не спишь?! — с показным недовольством спросил Учу Васо и широко улыбнулся Ции.

— Как же, заснет он, глядя на этого ангела! — пошутил Лонгиноз.

— Верно сказано, Лонгиноз, молодым не до сна. Ну что, понравился вам канал, вырытый вашим женихом?

— Очень понравился. Даже у Риони нет такого русла.

— Вот закончим канал, и поселитесь вы здесь с Учей. Сыграем свадьбу, а там, бог даст, и детки пойдут... Я был на вашем участке, Уча, твой напарник идет вперед, что танкист. Впрочем, ведь это так и есть.

— Теперь все так работают, товарищ Васо.

— Да, дочка, правильно ты заметила: я по всей трассе проехал — драгеры повсюду от души работают, — поддержал Цию Васо.

— И на нашей опытной станции все так работают, товарищ Васо.

— Молодцы, теперь и вправду нельзя работать иначе.

— Вот мы и стараемся, товарищ Васо, — сказал Уча.

— Все только так должны поступать и думать. Хорошо вы трудитесь, спору нет, но можно ведь и лучше работать? Ну, в путь, Лонгиноз, больше нам задерживаться нельзя. Прощайте, друзья. Я должен к Антону Бачило наведаться. Что-то давненько не покидает твоей кабины переходящее Красное знамя, не слишком ли оно у тебя загостилось? И что это с Бачило произошло?

— А наша бригада и не собирается уступать знамя, товарищ Васо, — сказал Уча.

— Вот и отлично. Замечательно, — заблестели глаза у старого инженера.

Затрещал мотор, и мотоцикл, резво сорвавшись с места, понесся прочь. Он летел без дороги, оставлял за собой шлейф пыли и гари.