Земля

Те же сомнения мучили и Антона: «Что-то нескладно получается, я сам обучал и направлял Учу, сам уступил ему «Комсомолец», а теперь сам стараюсь его обогнать. Нет, негоже так поступать...» И, подобно своему другу, Антон замедлял работу. Но дело торопило, и Антон с новой энергией вонзал ковш в неподатливую землю.

Переживания оставались переживаниями, а соревнование день ото дня набирало силу. Вся стройка с неослабным вниманием следила за его ходом. Каждый вечер в управлении вывешивали «молнии», извещавшие о делах соревнующихся.

За ужином Уча и Антон предпочитали не распространяться о своих успехах. Каждый боялся показаться хвастуном, боялся обидеть другого неосторожным словом. В общем, говорили они мало, а работали на славу. Оба понимали, что работают не для победы друг над другом, а ради успеха всей стройки, общего дела. Так что соревнование соревнованием, а любовь и дружба прежде всего. Тем они и жили.

Лишь раз в неделю, встречаясь со своими невестами, они рассказывали о своих успехах. Вот тогда и выяснялось, сколько кубометров грунта вынул каждый и на сколько метров продвинулся по трассе. И новая неделя начиналась новой жаждой работы и успеха.

Главный канал неуклонно двигался вперед.

О достижениях Учи Шамугия и Антона Бачило говорила вся стройка и весь город. Стенные газеты, районная и республиканская пресса публиковали их портреты и графики выполнения обязательств.

Тариел Карда каждый день без устали ездил по массивам участка. Пример Учи и Антона убедил его в жизненности и силе стахановского движения.

Начальник управления старался убедить всех работников стройки в силе социалистического соревнования. Вскоре в стахановское движение включилась вся стройка. Соревновались массивы и бригады, драгеры и трактористы, рабочие и инженеры.

— А мне с кем соревноваться, товарищ Тариел? — с обидой спросил Карда снабженец.

— Где мне найти еще одного снабженца, Лонгиноз?

— Да, но я не хочу оставаться в стороне, товарищ начальник управления, — как всегда по-военному чеканил слова Лонгиноз Ломджария.

— Но разве ты в стороне, Лонгиноз?

— Еще как в стороне. Просто обидно. Каждый с кем-то соревнуется, из кожи вон лезет, а я один как перст остался. Некуда силу девать.

— Ну раз так, давай посоревнуемся мы с тобой, идет?

— Э, нет, товарищ начальник, пожалуй, силенок у меня не хватит.

— А говорил, силу девать некуда?

— Ну, не столько же, чтобы вас обойти.

— Полно, полно, старайся работать лучше, это и будет твое соревнование.

Все старались работать лучше. А от треска мотоцикла Лонгиноза Ломджария просто некуда было деваться. Он как птица перелетал с массива на массив, привозя людям добрые вести: то получение нового трактора или бульдозера, то электропил, то проволоки и телефонных столбов.

Постепенно налаживалось снабжение питьевой водой, в магазинах и ларьках появилось больше продуктов, а в столовках и закусочных прибавилось мясных блюд. Лучше заработали и те, кто не принимал участия в социалистическом соревновании.

Однажды субботним вечером сваны раньше обычного возвращались с работы. С лопатами на плечах, усталые, грязные и голодные, шли они берегом моря.

Солнце погружалось в море, и багровые его отсветы ложились на небритые и воспаленные лица сванов. Все они были одинаково одеты: короткие архалуки, ножи и кисеты у пояса. Даже лопаты и те были как бы похожи на своих хозяев. Сваны берегли их как зеницу ока и никогда не оставляли на трассе.

Обычно они возвращались в бараки с песнями, но сегодня им было не до песен — солнце немилосердно жгло, они разомлели от жары и молчали.

— Никак не пойму, что значит это самое социалистическое соревнование, — нарушил затянувшееся молчание беспокойный Циок Авалиани. — Ты с ним соревнуешься, а он тебе помогает. А вот раньше, когда люди состязались, они только о том и думали, как бы повергнуть друг друга, и ради этого ничем не брезговали.

— Это-то как раз и плохо, что ничем не брезговали, — отозвался Гардапхадзе.

— Тоже скажешь! А как иначе можно было одержать верх? — удивился Адиль Чегиани.

— Честным путем, — назидательно ответил Кижи.

— Это еще как сказать: одни состязались честно, другие же норовили подножку подставить, лишь бы победить.

— А вот теперь в социалистическом соревновании состязаются по-честному.

— Ну, это понятно, но помогать и поддерживать соперника — это уж чересчур, — сказал Адиль Чегиани.

— В том-то и дело, что не чересчур. Это и называется социалистическим соревнованием. Ведь соревнуемся-то как раз для того, чтобы ускорить общее дело. Затем мы и состязаемся, чтобы каждый был победителем.

— Тогда незачем человека, который тебе всячески помогает, соперником звать, — заупрямился Адиль Чегиани.

— Что верно, то верно, — согласился с ним Кижи Гардапхадзе. — Надо какое-нибудь другое слово найти. Зачем человека обижать, если он себя не щадит, чтобы помочь тебе делать общее дело. Ничего, найдем новое слово, было бы дело.

— Это ты хорошо сказал, Кижи, — одобрил друга Джансуг Гуджедиани.

Солнце почти целиком погрузилось в море. Лишь багрово-красная макушка выглядывала из недвижной воды. Море блестело, словно его покрыли лаком.

— Вот-вот нырнет, как будто и не было его вовсе! — воскликнул Циок.

Не успели сваны оглянуться, как солнце и впрямь скрылось в море. Но его отсветы еще долго золотили воду и твердь.

— Дай срок, ей-ей, поставлю свою оду окнами на море, — сказал Георгий Чартолани. — Ведь как здорово каждый день наблюдать закат солнца. Поглядите, море пылает.

— Надо поднажать, чтобы приблизить этот день, Георгий, — сказал Кижи Гардапхадзе.

— Главный инженер говорит, что мы через год наш массив сдадим, — вставил слово самый молодой член бригады Геген Маргиани. Обо всех новостях на стройке он узнавал раньше других.

— Каким же это образом? — удивился Адиль Чегиани.

— А вот так, говорит, если вы свою охоту до работы помножите на стахановский труд...

— А ведь главный инженер в точку попал, — обрадовался Циок Авалиани.

— И еще, говорит, приплюсуйте ваше желание поселиться тут — как раз и получится год, — продолжал Геген Маргиани.

— А что, братцы, неплохо подсчитано, — одобрил Георгий Чартолани.

— Словно в воду глядел главный инженер, — повторил Циок Авалиани.

— Эх, кабы не бездорожье, дело бы повеселей пошло, — сокрушенно вздохнул вислоусый Атбил Хергиани.

Строительству не хватало бульдозеров, грейдеров, катков. Но, пожалуй, больше всего дело тормозилось из-за нехватки опытных дорожников.

Тариел Карда неделями пропадал на строительстве дорог и мостов. В кабинете застать его было невозможно. Посетители искали его то на одном, то на другом массиве. Вместе с ним ездил начальник дорожного строительства Харитон Хабеишвили. Харитон выкручивался как мог — рабочих-дорожников было раз-два и обчелся, а машин и того меньше. С Лонгинозом у него постоянно происходили горячие перепалки. Лонгиноз и сам был рад помочь — дорожное строительство было его любимым делом. «Сначала дороги, а все остальное приложится», — любил повторять Лонгиноз, но одними лозунгами, как известно, дороги не вымостишь. Да и Харитону от лозунгов было не легче. Лонгиноз из шкуры вон лез, пытаясь хоть чем-нибудь помочь дорожникам, но он не был волшебником и не мог сотворить машину из воздуха. На Харитона он не обижался, понимая, что тот горячится ради общего дела.

Бездорожье больно било по темпам стройки. Старые дороги были из рук вон плохи, у воды не было стока, и она затопляла и размывала их.

Строительство мостов задерживалось из-за частых наводнений. Капризы погоды предсказать было невозможно. За исключением зимы все остальные времена года были дождливы и промозглы. Средь ясного дня мог вдруг случиться проливной дождь. Так же неожиданно поднимался уровень воды в реках и в их притоках. И совершенно взбесились реки теперь, когда высокие дамбы стиснули их со всех сторон. Лишенные возможности выходить из берегов, они яростно неслись к морю, увлекая все, что попадалось на пути.