Земля

Уча, Важа и Лонгиноз подошли к болоту с одной стороны, а с другой неторопливо и уверенно приближался Гудуйя.

Сиордия был в трясине уже по пояс. Чрево болота легко всасывало его тело, обремененное тяжестью горшка. Но Исидоре не выпускал его из дрожащих рук.

— Тону-у-у... Спасите!

— Протяни ему лопату, Гудуйя. Пусть он поставит на нее горшок! — крикнул Важа.

Гудуйя ловко прошел по тропинке и протянул Исидоре лопату.

— Не поставлю! — завопил Исидоре. — Вытащите меня сначала.

— Вытащим. Поставь горшок, тебе говорят.

Уча подошел к Гудуйе и взялся за черенок лопаты, чтобы удержать горшок.

Трясина все глубже засасывала Исидоре.

— Вы обманете... Погибаю! — заверещал Исидоре.

— Не обманем. Поставь горшок! — крикнул Важа.

Исидоре наконец решился поставить горшок. Но это ему не удавалось. Руки не слушались его, тело раскачивалось вместе с трясиной.

В конце концов он поставил горшок на лопату и попытался ухватиться за нее сам. Гудуйя и Уча осторожно отвели лопату и, держа на весу, медленно развернули к тропинке. Как только горшок приблизился, Уча выпустил из рук черенок лопаты и, качнувшись, подхватил горшок. Подхватил и удивился его тяжести.

Гудуйя тут же протянул лопату Исидоре, и тот намертво вцепился в нее. Трясина подступила уже под мышки Исидоре. Еще мгновение — и он уже не смог бы поднять рук. Отчаяние и страх придали Исидоре силы, и руки его точно приросли к лопате.

Уча и Гудуйя медленно тянули лопату, чтобы ненароком не выскользнула из липких рук Исидоре. Трясина явно неохотно расставалась со своей добычей. Уча и Гудуйя с большим трудом высвобождали тело Исидоре из цепких объятий болота, подтягивая его поближе к твердой земле.

Наконец Исидоре удалось вытащить из трясины, и он заскользил по поверхности болота среди мхов и камышей. И вот он уже на твердой земле. Исидоре выпустил из рук лопату и ничком повалился на землю.

Главный инженер, снабженец и Уча стояли над повергнутым Исидоре. А он боялся поднять голову, чтобы не встретиться с их глазами.

— Встань, — сказал Гудуйя.

Сиордия не смог встать.

— Поднимите его, — сказал Важа Уче и Гудуйе.

Они взяли Исидоре за плечи и поставили на ноги.

Сиордия покачнулся и, не удержавшись, сел на землю.

— Что в горшке? — спросил главный инженер.

— Золото, — Сиордия спрятал голову в колени и обхватил их руками.

— Куда ты его нес?

— На место, — глухо прошептал Исидоре.

— Откуда?

Сиордия не нашелся что ответить.

Вместо него ответил Гудуйя:

— Он принес золото в мою хижину. Спрячь, мол, а потом поделим поровну.

— У кого ты украл золото, Сиордия? — сурово спросил главный инженер. — Подними голову и посмотри нам в глаза.

Не смог поднять голову Сиордия. Он готов был провалиться на месте. Исидоре прямо на глазах весь съежился, сморщился, уменьшился телом. Но неожиданно по старой привычке он потянулся к карману за записной книжкой. В кармане ее не оказалось, видно, осталась в трясине.

Важа рассмеялся.

— Зачем она тебе, Сиордия? Не понадобится она тебе больше.

Отправив Исидоре в милицию в сопровождении Лонгиноза, Важа хотел было вернуться в контору, но передумал. Настроение было испорчено: он все равно ничего не смог бы делать. Ему вдруг захотелось остаться одному, заняться чем-нибудь, чтобы как-то избавиться от мыслей об Исидоре. Но Исидоре не шел у него из головы. Так и стоял перед глазами, жалкий, съежившийся, испачканный болотной грязью.

«Все возражали против прихода Исидоре на стройку. Лишь я один поддержал его. И ошибся, горько ошибся... Человек как-никак, семья у него, дети. Да и работать он умеет... Я его прорабом сделал, квартиру дал, сам без квартиры остался, а ему дал. Все надеялся, что человеком он станет... И в партию я его рекомендовал, больше ответственности, мол, почувствует... Но ничего не помогло. Черного кобеля, видно, не отмоешь добела. Не удалось мне очистить его сердце от злобы... Надо было раньше об этом думать. Кому я помогал, кого продвигал, кого поддерживал? И за чей счет? За счет коллектива, товарищей? Тьфу, мерзость... Но ведь я надеялся человека из него сделать... Галина тут же раскусила его. А я... Не поверил Галине... Ох, какой же он гад!.. Украсть у государства, опозорить коллектив, опорочить честных людей... Нет мне прощения. Пора бы уму-разуму набраться...» — не находил себе места Важа.

Утром он обещал жене быть дома к ужину. Сколько времени не ужинали они вместе, все никак не получалось.

Тяжело было Важе возвращаться домой. Но слово есть слово. Домой он пришел затемно, осторожно открыл дверь и на цыпочках направился к спальне.

Галина Аркадьевна накрывала на стол в гостиной. Русудан помогала ей. Увлеченные разговором, они даже не слышали Важиных шагов.

— От Сиордия всего можно было ждать, — говорила Русудан.

— Слава богу, теперь-то он угомонится.

— Долго же вы цацкались с этим подонком. Все давно знали, что он за птица.

— Вы же знаете, какой у нас Важа, тетя Русудан. Все жалел его, человеком надеялся сделать.

— Таких мерзавцев жалеть не пристало, дочка...

Важа скрипнул дверью, и Русудан тут же осеклась. Только теперь они услышали, что Важа вернулся.

— Я вас очень прошу, тетушка, не говорите при Важе о Сиордия, — попросила Галина.

Важа услышал слова жены. Он долго умывался, потом тщательно вытирался полотенцем, стараясь подольше оттянуть встречу с женой и тетей. «Они щадят меня, как бы не причинить мне боль. А я возился с этим гадом, как слюнтяй. Ох и дурак же я!» — казнился Важа. В спальне он переоделся и с беззаботным видом появился в гостиной.

— Ну и запахи, даже сытого соблазнят, ей-богу, — шутливо обратился он к тете. — Ба, что я вижу, да ведь это кефаль. Где ты ее раздобыла? На базаре, наверное? Браконьеров обогащаешь, изведут они всю кефаль в Палиастоми, — попенял он тете.

— Все на базаре покупают. Это вы за браконьерами присмотрите. А куплю я рыбу или нет, от этого ничего не изменится, — виновато попыталась оправдаться Русудан.

Они сели за стол. Важа принялся за сыр и мчади.

— Ну и сыр — объедение, и только.

— Тетя Русудан его у пастухов купила.

— У Кварацхелия, наверное, только они и остались.

— У кого же еще.

— Вот осушим болото, столько пастбищ у нас прибавится. Вокруг Поти одни коровы пастись будут. Вот тогда и попируем на славу, — сказала Галина Аркадьевна. — Что-то дядя Петре запаздывает. Быть мне посему тамадой, что на это скажете?

— Дядя Петре, наверное, золотые монеты принимает, — сказал Важа.

— Ах да, говорят, Уча Шамугия потрясающий клад нашел.

— Что еще за клад? — сделав вид, что даже не слышала об этом, спросила тетушка Русудан.

— Одного из цезарей или императоров, а может быть, и всех сразу.

— Где же он его нашел? — не скрывала любопытства Русудан. Ей не терпелось во всех подробностях выяснить, как Уча обнаружил монеты. Она, как и Петре, была просто помешана на всякого рода находках, и каждый экспонат Колхидского музея был для нее делом жизни.

— На главной трассе канала.

— А сколько монет, ты не знаешь?

— Два горшка, полных доверху.

— Что тебе положить, Важа? — спросила мужа Галина, пытаясь перевести разговор в иное русло.

Важа ел через силу, без желания и аппетита, лишь бы скрыть свое настроение от жены и тетушки. Но все увидели беспокойные глаза Галины.

— Да, чуть не забыла. У экскаваторщика Диденко сын сегодня родился, — сказала Русудан.

— Вот и выпьем, чтобы он вырос настоящим человеком, — искренне обрадовался Важа.

— Ты же ничего не ешь, Важа. И утром не завтракал.

— Я на стройке кое-что перехватил.

— Гоми совсем остыл.

— Ничего подобного.

— Отведай рыбки.

— Непременно.

Все попытки расшевелить Важу были обречены на неудачу. Женщины поняли, что их старания еще больше раздражают Важу, и сочли за благо замолчать.