Слезы на камнях

Мати отодвинулась еще дальше, упрямо поджав губы, замотала головой.

– Не хочешь? – в голосе Айи звучало удивление. Она никак не могла понять, что с той не так, почему караванщица не хочет принять тот величайший дар и надежду, который, единственный в целом свете, способен заглушить боль утраты, исцелить рану потери. – Я ошиблась, да? Было бы лучше, чтобы малышка умерла вместе с матерью?

Чтобы у тебя не осталось никого?

– У меня и так нет никого! – в обиде вскричала Мати. Ее глаза были полны слез, горьких от обиды и боли.

– Ты так думаешь?

– Я ничего не думаю! Я… Я так чувствую!…И вообще – священные волки твои священные звери. Значит, этот волчонок тоже твой. Забери его! Я не хочу его видеть!

И тут малышка заскулила. Так горько, так…

Слезы брызнула из глаз девушки. Всхлипывая, она пододвинулась к богине, протянула вперед руки:

– Матушка метелица, зачем? – сквозь рыдания прошептала она. – Зачем? Если бы ее не было, я… пусть со временем, не сразу, но я забыла бы свою боль, свою утрату.

А так, рядом с ней, – Мати не смотрела на маленький горячий комочек, который лег ей на ладонь, – я буду помнить всегда!

– Но разве память – это так плохо?

– Да! – уверенно ответила Мати. Но потом ее взгляд, несмотря на то, что девушка упрямо стремилась смотреть куда-то в сторону, упал на малышку.

Волчонок был таким маленьким, несчастным, одиноким… У него ведь никого не было.

Совсем никого. И…

– Если ты так хочешь, – богиня снегов тяжело вздохнула, кивнула, оставив убеждения, готовая согласиться с желанием упрямицы, – хорошо. Я заберу ее. Если так, было бы слишком жестоко оставлять ее здесь. На верную смерть… Ведь без заботы она умрет… Только… Прежде нагни голову, коснись ее мордочки. У этой крошки есть послание для тебя. От ее матери.

– Я… – Мати испуганно глянула на крошечный комочек. – Нет!

– Ты снова? Снова бежишь от своей судьбы?

Та закусила губу. Такой боли, как в этот миг, она не испытывала еще никогда в своей жизни. Даже вспоминать давно умершую мать было легче.

– Да, – она склонила голову, – я могу лишь бежать. Прятаться. Я… Я слишком труслива, чтобы идти вперед. Я слишком слаба для той судьбы, которую выбрали для меня боги… И… Если это возможно, дайте мне, прошу вас, другую судьбу. Если же нет – просто заберите эту…

– Тот, кто теряет свою судьбу, становится рабом…

– Я знаю, – кивнув, прошептала та, затем, всхлипнув, повторила, – знаю. Значит, я буду рабыней…

– Дочка! – в ужасе глядя на нее, вскрикнул Атен. Он не понимал, не мог понять, почему? Что вдруг случилось с той, которая всегда была столь смела, которая всегда была готова идти вперед, что бы ни ждало впереди?

– Почему? – спросила Айя.

– Я… Эта малышка… Я не хочу, чтобы она умирала!

– С чего ты взяла, что, оставшись с тобой, она умрет?!Ее судьба…

– Ей нужна любовь, чтобы вырасти. Ты сама говорила об этом… А я… Я могла бы ее полюбить. Потому что она дочь Шуши, потому что она – такая же, как Шуши… – "Потому что она и есть моя Шуши, – хотела уже в порыве какого-то смутного чувства-озарения сказать она, – Шуши, вернувшаяся ко мне в ином своем рождении", – но не решилась.

– Так в чем же дело!

– Все, кого я люблю, кто мне дорог, страдают. Мама умерла… Шуши умерла… Из-за меня! Шамаш ранен. Из-за меня! Все, кто рядом со мной, обречены на муки! Все! А я хочу, чтобы эта малышка жила. И была счастлива!

– И ты думаешь, что для нее это будет возможно вдали от тебя? – богиня снегов пододвинулась к ней, заглянула в душу девушки своими невидимыми глазами – потоками пламени. – Ты хочешь, чтобы ОН разочаровался в тебе?

Мати вздрогнула. Она сразу поняла, кого имела в виду госпожа Айя. И…

– Нет! Я… Я хочу, чтобы Шамаш простил меня! За все то, что я натворила…

– Так почему бы тебе не попытаться заслужить его прощение своим стремлением исправить ошибки? Пусть не все – это невозможно, но хотя бы часть?

– Я… – Мати вздохнула, взглянула на волчонка, а затем быстро, боясь, что стоит ей промедлить хотя бы на мгновение, и она передумает, склонила голову к малышке.

И голос, который она слышала рядом так часто, что узнала бы среди множества иных, даже если бы его заглушал вой ветра и шепот снегов, заполнил ее разум, душу:

"Прости меня, Мати! Прости! Я так виновата перед тобой! Я создаю тебе столько проблем!" "Шуши! Ты говорила, что вы, снежные охотники, перерождаетесь, возвращаясь в этот миг в новом рождении… Значит…" – она верила в это, надеялась, ждала…

"Да. А еще рассказывала, что мы храним память наших предком, являясь их продолжением. В два раза сильнее. В два раза мудрее. Ведь родитель не один, их двое… Шуллат очень любила тебя…" "Я знаю! Я тоже очень люблю ее!" "Я буду любить тебя еще сильнее. За нее и за себя! Я… Я буду такой, какой ты захочешь меня видеть! Послушной. Верной. Ласковой. Только… Только не бросай меня, пожалуйста!" "Зачем я тебе? Я не смогу дать тебе ничего, кроме одеяла в моей повозке, плошки молока да куска мяса. Я… Я не смогу дать тебе даже той свободы, о которой просила у меня Шуллат. Не потому что я не хочу. Я хочу… Просто… Просто никто из нас не свободен. Если не от других, то от самих себя".

"Я и не ищу той свободы, о которой говорила моя мать. Для меня все иначе. Я другая. Не такая, как все. Я дочь снегов по своему племени и дочь огня по рождению." "Как и я…" – мелькнуло у Мати в голове.

"Ты… Ты будешь моей хозяйкой?" "Да. Да!" – Мати вновь заплакала. Потому что не могла иначе. Но на этот раз слезы, текшие из ее глаз были совсем иными – легкими, сладкими. Они словно водой омыли ей душу, очищая от боли. И она поняла – ей есть зачем жить. Если не ради себя, то хотя бы ради этой малышки. И, может быть, когда волчонок вырастет, не только другие простят ее, но и она сама…

– Я буду любить и заботиться о тебе, Ашти! – прошептала Мати. – Всегда! Я сделаю все, чтобы ты выросла сильной и счастливой! – она не сказала – волчицей или снежным охотником – потому что это не имело для нее никакого значения. Та грань, которую она всегда прежде проводила между собой – человеком и волком – зверем вдруг перестала существовать. И остались лишь два существа – пусть страшно разные, но, в то же время, в сущности, на расстоянии – не просто похожие, но совершенно одинаковые.

Мати осторожно спрятала малышку за пазухой, пряча ее от мороза у себя на груди.

А затем повернула к богине снегов. Ее черты изменились. Они разгладились, успокоились. И пусть лицо не лучилось счастьем, в нем было нечто другое, не менее яркое – цель, то, ради чего живут. Куда идут по дороге жизни.

– Спасибо, – склонив на миг голову в знак уважения и признательности, проговорила она. – Спасибо.

– Тебе будет тяжело одной, без матери-волчицы вырастить крошку.

– Я сделаю ради этого все!

– Не сомневаюсь. Когда решение принимается с таким трудом, оно исполняется. Я помогу тебе.

Мати не спросила Матушку метелицу – как? Ей было это не важно. Нет, она готова была принять любую помощь, если она нужна для блага Ашти. Но если ее не будет – что же…

– А теперь… – Айя вновь отодвинулась в тень.

– Да, – заторопилась к краю повозки Нинти. – Нам пора.

– Госпожа… – Атен, словно проснувшись ото сна, вскинулся, метнулся сначала к одной небожительнице,затем к другой: – Госпожи, позвольте нам отблагодарить…

Оказать уважение…

– Усни, караванщик, – голос Айи стал похож на дыхание ветра – ровное, шелестящее, убаюкивающее. – И ты, караванщица, – она повернулась к Сати, – тоже спи…

– А мне… Мне можно проводить Вас? – спросила Мати.

– Да, милая, – кивнула ей повелительница снегов.

Они выбрались из повозки – две богини и девушка, державшая на груди, под теплым мехом шубы маленький живой комочек.

Над землей царила ночь, в которой властвовала луна – бледноликая, огненноглазая и печальная. Воздух был чист и свеж. Полня грудь, он нес дрему – сладкую и цепкую, словно снежная паутина.