Восхождение царицы

– Не могу понять, что за спешка, – сказала я. – Мой брат Птолемей – не иноземный царевич, брак с которым важен с точки зрения заключения государственного союза. И вряд ли мы с ним, поженившись прямо сейчас, можем в скором времени одарить страну наследником.

– Такова воля твоего отца! – рявкнул Ахилла, предводитель египетских войск.

Он родился в Верхнем Египте, откуда всегда происходили лучшие бойцы. Темнокожий и сухопарый, Ахилла походил на ожившего воина с древней фрески, хотя его доспехи, нагрудник и поножи были новейшего образца. Как и многие египтяне, желавшие приблизиться к власти, он взял себе греческое имя, хотя на самом деле его звали «Угодный Амону» или как-то в этом роде.

– И его воля будет выполнена, – заявила я. – Я почитаю своего отца. Разве я не добавила к своим титулам еще и Филопатор – «любящая отца»?

Я взглянула своим врагам (ибо кем они были, как не врагами?) прямо в глаза.

– Повиновение – лучший способ почтить родителя, – заявил Потин.

– И лучший способ почтить вашу царицу, – напомнила им я. – Вы мои подданные, хоть и советники Птолемея.

В отличие от брата я советников не имела – вокруг не было ни единого человека старше меня, на кого я могла бы положиться. Со всех сторон окружали враги, друзья же были еще моложе и куда менее влиятельны, чем я сама. Троица противостоявших мне вельмож, казалось, воплощала в себе могущество Египта.

Мои слова они выслушали хмуро.

– Мы, безусловно, чтим тебя и повинуемся, – промолвил Ахилла со своим резким египетским акцентом. – Но и тебе не пристало пренебрегать своим долгом по отношению к брату и соправителю.

– Ему воздастся все, что положено, – заверила я.

Так или иначе, царю Птолемею Тринадцатому уже отвели место во дворце и в истории. Ну а что с остальными нашими родичами? Что будут делать отстраненные от трона Арсиноя и Птолемей Младший? Просто жить во дворце и ждать своей очереди? Кружить над нами, как стервятники? Я поежилась.

– Мне не нужны распри, – заявила я, полагая, что лучше сразу расставить все по своим местам. – Однако я царица, и я буду по-настоящему править и в своем дворце, и в своей стране.

О, если бы они не были настолько выше меня ростом! Тем, кто уверяет, будто рост и физическая сила ничего не значат, не приходилось закидывать голову, чтобы посмотреть противнику в глаза, или подтаскивать табурет, чтобы выглянуть в высокое окно.

– Римляне, как обычно, подают нам плохой пример, – промолвил с презрением Ахилла, прицепившись к первой части моего высказывания и игнорируя вторую. – Похоже, их распри оборачиваются очередной гражданской войной, на сей раз между Юлием Цезарем и Помпеем. Если нам очень повезет, они уничтожат один другого.

Он фыркнул, как учуявшая след борзая.

– Если Помпей обратится к нам, придется откликнуться, – сказала я.

Помпей был союзником моего отца и теперь, если его припечет, мог потребовать нашей помощи. Кроме того, именно Цезарь отвечал за сбор денег, которые Египет задолжал Риму, и я желала ему поражения. Правда, едва ли это сулило особые выгоды Египту – мы разоримся, вооружая Помпея для борьбы с Цезарем. К тому же, даже если Цезаря не будет, долг останется и сбор его возьмет на себя кто-то другой.

– Зачем? Египет далеко от Рима. Мы оставим его призывы без внимания, – возразил мне Потин.

И этот человек считал себя мудрым и дальновидным советником? Я не удержалась и насмешливо улыбнулась.

– Как ребенок, притворяющийся, что не слышит, когда мать велит ему идти спать? Нет, Потин, это путь трусов, и ни к чему хорошему он не приводит. К тому же город Рим и правда не близко от Александрии, до него двенадцать тысяч миль; но мощь Рима заключена в легионах, расквартированных, например, в Иерусалиме, за триста миль от нас. Помните, как быстро прибыл сюда Габиний с войсками?.. Нет, если призыв исходит из Рима, мы не можем сделать вид, будто не слышим. Правда, мы можем попытаться ответить так, чтобы это принесло нам наибольшую выгоду.

– И как же? – спросил Феодот.

Я почти забыла о нем – настолько затмевали его двое других советников.

– Что мы согласны помочь, но на это нужно время.

– Именно так ты только что ответила нам относительно твоего брака, – указал Потин. – Этим никого не одурачить.

– А я и не думаю никого дурачить, – ответила я как можно более величественно. – Существует множество причин для отсрочки брака – объективных, реально существующих препятствий. И неужели вы хотите сказать, что ваша просьба поскорее сочетаться браком с моим царственным братом – то же самое, что повеление Рима?

– Это не повеление… – начал Ахилла, но я оборвала его.

– Нам с вами незачем играть словами. Вы выдвинули требование, а я его пока отклонила. На сегодня этого достаточно. Все свободны.

Они низко поклонились, хотя их лица помрачнели от досады и злости. Пятясь, советники вышли из зала. Я не жалела о своей резкости, ибо они вынудили меня. Я поняла, что время любезностей миновало.

И что мне необходимо обзавестись преданными сторонниками.

Ежедневно мне приходилось заниматься множеством мелочей. Погрузившись в их круговорот, легко было принять это за истинную суть правления и тем самым совершить недопустимую ошибку. Однако столь же недопустимо для настоящего правителя пренебрегать мелкими делами. Воистину, властвовать – великое и сложное искусство, и нет числа умениям, необходимым для правителя. Неудивительно, что так много людей не справляются с тяжким бременем власти.

Отцовские покои – самые пышные во дворце – до сих пор пустовали. Я стеснялась поселиться в них, пока не поняла, что это глупо. Если я буду жить там, я окажу дань уважения отцу. Кто, кроме меня, вправе претендовать на это?

Царские покои занимали верхний этаж алебастрового дворца. Они протянулись от северо-западной оконечности Локийского мыса – где окна смотрели на маяк через лазурные воды гавани – на юго-восток, к открытому океану. Морские ветры продували палаты насквозь, отчего ониксовые полы всегда были восхитительно прохладны, подобно сладкому фруктовому льду, которым мы лакомились летом. В залах играли лучи света. Они пересекали пол по мере того, как солнце проделывало путь от одного окна к другому, превращая апартаменты в большие солнечные часы. Ночью комнаты заливала луна. Море наполняло дворец столь щедрыми звуками, что пропадало всякое желание приглашать музыкантов и дополнять голос волн мелодиями человеческих инструментов. Воистину, царские покои казались волшебным воздушным чертогом.

Я бродила по ним и размышляла, что оставить как есть, а что изменить. Меня поразила страсть отца к собирательству. Чего только не было в его палатах: африканские кровати черного дерева, инкрустированные слоновой костью из страны Пунт; искусно сработанные металлические столы из Дамаска; разукрашенные подушки из Сирии; тканые ковры из Индии и шелковые занавеси из дальних стран Востока. Стояли расписные греческие вазы, канделябры из нубийского серебра и водяные часы из Рима. Из того, что делали в Египте, отец особенно ценил базальтовые статуэтки богов и тончайшие сосуды многоцветного стекла, которыми славились стеклодувы Александрии. Царские покои напоминали некий всемирный рынок, где собрались не обычные торговцы, но величайшие искусники, подлинные мастера своего дела. Прозрачные оконные занавески из белого шелка трепетали и хлопали на легком ветерке, словно старались высветить прекрасные вещи в разных ракурсах и показать их во всей красе.

Отцовская гардеробная – комната величиной с обычную залу для приемов – была битком набита хламидами, мантиями, сандалиями и плащами. Я улыбнулась, вспомнив, как он любил наряжаться для торжественных церемоний. Жаль, что его платья, в отличие от водяных часов, не могут перейти ко мне…

Тут я неожиданно почувствовала, что в комнате я не одна. Кто-то стоял за моей спиной. Я мигом обернулась и узнала знакомое лицо одной из дворцовых служанок.

– Я тебя не заметила, – сказала я. – Как тебя зовут?