Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 54 из 82

— Меня ждут дела, — откланялся Голицын. — Уверен, скоро мы увидимся по делам Общества.

Ближе к вечеру написала Самира.

«Какъ ты? Отдохнулъ? Я вернулась въ квартиру и поняла, что сильно соскучилась»

«Я тоже. Мне прострелили ногу, но я всё залечилъ»

«Охъ, вечно ты влезаешь въ неприятности:) Даря, я хочу похулиганить…»

Я догадался, что сейчас будет. Следующим сообщением пришла фотография, я развернул её: она стояла перед зеркалом, закатав футболку выше груди.

Эх, знала бы моя темнокожая красавица, о чьей фотографии я подумал, когда увидел обнажённую грудь знакомой девушки на экране своего рихнера. Разумеется, мне сразу вспомнилась переписка с Нинель Кирилловной.

«Нравится? Я знаю, это противозаконно»

«Продолжай, пожалуйста»

На следующем фото она спустила домашние пижамные штаны, показав розовые кружевные трусики.

«Мне остановиться?»

«Ни въ коем случае»

Дальше — фото с приспущенными трусиками. Следом — фото сзади, трусики были уже на коленях.

«Сними их уже», — попросил я.

Она послушалась, сняла и прислала фото, сидя на стуле.

«Насъ посадятъ. Такихъ фотографий я ещё никому не присылала»

«А съ грудью? А, помню, ты говорила, после какого-то неудачного свидания. Но ты же понимаешь, что это всё ещё недостаточно пошлое фото?»

Завершающее фото было — полностью без одежды, на кровати, с широко разведёнными коленями.

«Мне къ тебе, или ты ко мне?»

«Не одевайся».

Ехать было недолго, но я решил не брать такси, а воспользоваться оставленным «Атлантом-67» — у Пельменя был выходной.

— Ну-ка, Сид, открой ворота.

— Барь, ты куда? Ты в домашних шортах. Блин, и в тапочках…

Я сорвал пару полевых гвоздик с газона.

— Вернусь завтра.

— Террорист ты, барь, сексуальный…

Признаться, это весьма приятное чувство, когда дверь квартиры открывает стройная обнажённая девушка, а с кухни доносится запах жареного мяса.

— Сперва поешь. Я видела, как Сид готовит, я не доверяю…

Мы почти не говорили в ту ночь — ни о работе, ни о делах Общества. Хотя парой слов всё же обмолвились.

— У тебя нет чувства, что ты ещё там, в том бункере? — спросила она, лёжа у меня на плече.

— Возникает иногда, — я кивнул. — Даже когда с тобой. Даже когда нам хорошо.

— Ты же понял, почему я ездила к родителям?

— Потому что… А, Мариам — твой наставник. Она сказала тебе, кто твой академик?

— Сказала. Погоди, не говори… Дай угадаю… Мужчина. Высокородный. Так?

— Продолжай.





— Пожилой. Фамилия на «Д».

— Ага. Заместитель губернского министра внутренних дел?

— Он, — кивнула Самира. — Тебе сказали когда?

— Нет.

— И мне тоже. Как ты там? Я хочу ещё раз…

Заснули долго, спали мы в свой последний перед буднями выходной долго, и нас разбудил звонок в дверь. Я накинул футболку и шорты, открыл дверь.

На пороге стояли двое жандармов.

— Циммер Эльдар Матвеевич? Верно? — спросил тот, у кого было побольше звёзд на погонах.

— Именно, — я напрягся, но ненадолго. — Как вычислили?

Я догадывался, как — либо по мобильному телефону, либо по одному из перстней, подаренных вчера Голицыным.

— Вы не отвечали на звонки. Вас велено сопроводить на аудиенцию к его сиятельству. Безотлагательно. Вы готовы?

— Две минуты. Стойте здесь, не заходите, дама в неглиже.

Жандарм сухо кивнул.

Я вернулся, чтобы написать короткую записку, поцеловать всё ещё спящую Самиру и слегка причесаться. Костюм был дома, и я решил проверить:

— Нормально же так?

Выражение морды лица офицера получилось запоминающимся.

— Вы!… в своём уме, сударь? В таком виде?

— Ну тогда везите домой.

И начался длинный вояж. По дороге отзвонился Пельменю, назвав адрес, у которого забрать машину, Сиду — о том, что ждать следует ещё позже, и матери — она ждала на ужин, но я решил отменить.

Снова серпантин среди лесопосадок, несколько ворот — и вот, я перед уже знакомым шестиэтажным особняком-пагодой, куда мы доставляли статуэтки вместе с Серафимом Сергеевичем. Только вот местность вокруг весьма преобразилось — стала цветущей, пахнущей. Жандармы отгрузили меня накаченному дворецкому и попрощались. Проходя мимо куста с небольшими странными фруктами, я не удержался и спросил:

— Напомните, что это?

— Мушмула, ваше благородие! — удивлённо воскликнул дворецкий. — Сорт «подмосковный». Разрешите полюбопытствовать, вы с северов?

Вероятно, этим он объяснил моё незнание весьма распространённого фрукта. Подобные деревья я успел увидеть перед отъездом, вероятно, видел их и в других жизнях где-нибудь на черноморском побережье, но предположить, что оно будет так плодоносить, не смог.

— Ну… не совсем. Просто слишком городской, — соврал я.

Мы зашли в тесный лифт. Дворецкий поколдовал с панелью, и я вспомнил о том, как Серафим Степанович обнаружил на неё три лишних этажа. А следом понял, что мы едем вниз.

Получается, аудиенция намечается в подземелье? Появившиеся ассоциации были малоприятными. Впрочем, это было вполне логичным — где делать одно из явочных пространств Общества, кроме как не в подземелье на хорошо охраняемой резиденции? В голове рисовались мрачные кирпичные своды, стоящие кругом хмыри в странных масках…

На деле же оказалось всё куда современней и технологичней. И, в то же время, куда серьёзней. Небольшой тамбур, где сидела строгая дама лет сорока пяти в министерском кителе.

— Проходите сюда и раздевайтесь, сударь, — сухо приказала она. — Полностью. Все вещи, вплоть до перстней. Сменная одежда на койке.

— Когда будет князь?

— Ждите, — приказала она.

Тут уже проснулась лёгкая тревога. Слишком жестокие флешбэки были с бункером «Династии». И слишком всё походило на очередное пленение.

Нет уж, подумалось мне. В этот раз я им не дамся. Я переоделся, сел в отведённой для переговоров комнате — два стула, стол, кружка чая и тусклая лампа. И снова принялся думать

Общество. «Центр треугольника» с агентами в Тайной Полиции. Служба Секаторов вместе с Борисом, у которого какие-то свои цели. Меня уже изрядно достало балансировать между тремя этими фракциями, и хотелось выбрать одну единственную — при этом остаться верным своей изначальной цели. Быть двойным агентом — одновременно и самая неприятная, и самая нечестная, но, в то же время, и самая выигрышная позиция. Пока такое положение сохранялось, я мог выторговать наилучшие условия.