Если бы меня спросили снова

Разговор с бывшей женой Вадима перед её отъездом посеял в Ирке сомнения.

Чёрт побери, она три месяца назад похоронила мужа, сегодня узнала, что он жив, а совсем недавно поняла, что он главный человек в её жизни. Но Вадим в ней тоже был, Ирка ничего не могла с этим поделать, был в её жизни и её сердце. Как она могла думать ещё и о его отце?

Нет, нет, нет. Гнала Ирка чёртовы мысли. Дед её сына — просто ни в какие ворота. И замирала, очередной раз поймав его взгляд.

— Что я буду делать? — переспросила она. — А что я могу сделать?

— Зная тебя, что угодно, — усмехнулся Воскресенский. — Думаю, ты будешь его искать. Особенно теперь, когда понимаешь, что тебя, по сути, обманули.

— Борис, выключай адвоката, — скривилась Ирка. — Никто меня не обманывал.

— Да, точно. Тебя не обманывали, тебе вероломно лгали. И не только о том, что на самом деле он жив. Ты знала, что он уволился?

— Уволился? — Карамелька громко громыхнула о зубы, Ирка с хрустом её раскусила.

— Ушёл в запас, в отставку, не знаю, как там у них на флоте правильно называется. В общем, твой муж работал в частной военной компании, что патрулирует суда в Аденском заливе.

Ответом ему был только хруст конфеты и приподнятые брови.

— А что труп того мужика, что на тебя напал, нашли, и по делу идёт следствие, в курсе?

Да, это Ирка теперь знала. Только не знала, что Петька посвятил в это всех, кроме неё.

— Давай вернёмся к его работе. — Она догрызла и проглотила конфету. — Да, Север подавал прошение о переводе с Тихоокеанского флота на Балтийский. Хотел, чтобы мы переехали в Питер, в Кронштадт. Но я отказалась, и мы остались.

— Не ты отказалась, ему отказали. К тому же предложили должность с меньшим окладом, а ему надо было содержать семью, поэтому он принял предложение работать на корабле конвоя — сопровождать суда для защиты от пиратов.

— Я думала это… — сглотнула Ирка, вспоминая Петькин морской загар. — Думала, это приказ, он не может отказаться. Я читала, наши военные корабли патрулируют побережье Сомали, сопровождают гражданские суда. Сейчас пиратов стало в разы меньше, чем ещё пять лет назад, но раз он согласился сам, — она потрясла головой. — Я ничего не понимаю.

— Конечно, понимаешь, — накрыл своей её руку Борис.

В голове ещё бурлила адская смесь из алкоголя, Петькиных слов «Отпусти меня, Ир!», бабкиной просьбы «Возьми меня с собой», новости про открытое следствие, ещё и это?

Она не знала, что ответить.

Конечно, она понимала, что Петька никогда бы не допустил, чтобы они нуждались. И, конечно, вопрос дохода стал для него первоочередным, когда они поженились. Только они никогда об этом не говорили. Что Север уйдёт в запас ради того, чтобы зарабатывать больше, ей бы и в голову не пришло. И, конечно, если бы он спросил, Ирка бы его отговорила: он так гордился, что офицер морского флота.

Поэтому и не спросил.

Господи, она совсем ничего не знала о собственном муже! И чем дальше — тем меньше.

— Откуда ты всё это знаешь? — осторожно убрала она свою руку из-под горячей пятерни Воскресенского.

— Он спрашивал, возьмусь ли я его защищать, когда следствие доберётся до него и рано или поздно, они найдут какие-нибудь улики. Мне, естественно, нужны были подробности.

— И что ты ему ответил? — сжалась Ирка в комок, словно резко похолодало.

— Нет, не возьмусь, — жёстко и однозначно ответил Борис Викторович.

Она выдохнула и покачала головой.

— Ясно.

— Как причудливо складывается жизнь, — неожиданно сказал Воскресенский.

— Что именно причудливо? — спросила Ирка.

— Я люблю тебя, — ответил он.

Глава 9

Повисла такая осязаемая пауза, что воздух можно было резать ножом.

«В смысле люблю тебя, потому что ты часть моей семьи, мать моего внука, близкий мне человек?» — ждала Ирка пояснений, чтобы с облегчением расслабиться.

Но судя по взгляду, облегчать ей задачу Борис Воскресенский не собирался.

— Не пугайся, — вздохнул он.

Это проще было сказать, чем сделать. Ирку словно парализовало от ужаса. Она не могла ни говорить, ни дышать, ни думать. Словно вдохнула чёртов нашатырь, которым её пару часов назад приводили в чувства, и не могла выдохнуть.

— Это ни к чему тебя не обязывает, — посмотрел на неё Воскресенский. — Мужчине в моём возрасте уже не пристало вести себя как влюблённый мальчик и дёргать девочку за косички, или как влюблённый юноша: дарить цветы, водить в кино, распускать руки и надеяться на взаимность. Мужчина в моём возрасте принимает любовь к женщине как дар. Бесценный дар. И ничего не просит взамен.

Ирка выразительно стукнулась затылком о сиденье и сползла вниз.

— А мне-то что теперь с этим делать?

— Теперь — ничего. Но я хочу, чтобы, когда ты вдруг поймёшь, что между нами происходит, у тебя уже был ответ взаимно ли это.

— Я вдруг пойму что?

— Т-с-с-с! — подхватил он её за шею, подтянул к себе. — Ничего не надо говорить.

Погладил большим пальцем по щеке, а потом накрыл её губы своими.

Горячие, сильные, нежные. Они искушали, дразнили, обещали. Они уводили в такие дали, где уже ничего не имело значения. Манили, обжигали, пьянили.

А когда она уже готова была сдаться, когда стальной пружиной скрутило низ живота и горячей волной по всему телу прокатилось желание, он остановился так же внезапно, как начал.

— Это нечестно, я знаю, — у него даже не сбилось дыхание, тогда как Ирка дышала так, словно пробежала на скорость стометровку. — Тебе нечего мне противопоставить. Все твои мальчишки не в счёт. Но и мне нечем обороняться. Я цеплялся за всё, за что только мог. За любовь к жене, за возраст. Господи, я старше тебя на целую жизнь! За то, что ты девушка моего сына. Я даже сбежал в Москву. И знаешь, что мне помогло?

Ирка покачала головой, не в силах оторвать глаз от его губ, слегка припухших после поцелуя.

— Ничего, — выдохнул он. — Я сдался и приехал. Чтобы просто дышать с тобой одним воздухом. Чтобы однажды случайно встретить тебя на улице и трусливо спрятаться за дерево. Чтобы любить тихо, молча, издалека. Это ужасно. Но это лучшее, что со мной случилось после рождения моей дочери. Жаль, что на самом деле она не твоя. Жаль, что твой сын — не мой. Жаль, что я так боялся нарушить твой покой и твоё хрупкое счастье, что не настоял, не соблазнил тебя тогда.

Он подтянул её к себе, заставив прижаться всем телом. И вот теперь она слышала, как тяжело он дышит. Как вздымается сильная грудь. Как упруго и много там, обо что нестерпимо хотелось тереться, чтобы разжать чёртову пружину.

«Я никому не подруга. Никому не жена. Я выполнила все свои клятвы. Я никому ничего не должна, — упрямо сверлило мозг. — Я могу. Я хочу. Я…»

— М-м-м… — застонал он, прижимая её к себе. Просунул руку под юбку.

— Мы будем всю жизнь об этом жалеть, — сжала Ирка эту руку и заставила остановиться.

Сползла на сиденье.

— Наверное, ты права, — мучительно скривился Воскресенский, поправляя брюки. — Никогда не думал, что в моём возрасте буду так невыносимо желать женщину, что не справлюсь с собой.

— Ты справился, — едва могла дышать Ирка. — Если бы мы дошли до конца, то пожалели бы ещё больше.

— Зато мои яйца сказали бы мне спасибо, — засмеялся Воскресенский. — А теперь мне жестоко придётся расплачиваться, если прямо сейчас не подрочить.

— Тогда не буду тебе мешать, — Ирка положила руку на ручку двери.

— Нет, я не затем приехал, — остановил её Борис. — Чёрт с ними, с яйцами. Пусть болят. Я отвезу тебя домой. У тебя был скверный день. И я не хочу делать его ещё хуже. Садись вперёд, — решительно вышел он из машины.

Помог Ирке пристегнуться. Сел за руль.

Она смотрела, как он обернулся, сдавая машину задом, как решительно вывернул руль. Без суеты выехал из подворотни. Уверенно встроился в плотный поток машин на центральной площади. Подмигнул.

Ирка вдруг представила, что они вместе. Женаты.