Страница 6 из 8
Ирка упёрлась лбом в сцепленные пальцы. Закрыла глаза.
Да, именно так это и устроено. В первую очередь ищут совпадения по базе. Отрабатывают ориентировку. Закрывают подозреваемого в КПЗ, а потом уже разбираются.
И это она виновата. Если бы она тогда вызвала полицию, написала заявление, рассказала, как всё было… «Петьку бы посадили уже тогда», — сама себе возразила она. Хотя бы ради галочки, ради раскрытого дела, ради плана, премии. Что там ещё дают за повышение раскрываемости? Грамоту?
«Ой, только не говорите мне, что всё было бы не так!» — дёрнула она головой, возражая тем, кто наверняка сказали бы, что она не права.
Тем, кто просто не имел дел с системой. Не знает. Не понимает, как несправедливо, цинично, безжалостно там всё устроено. А она знала. Знала не понаслышке.
И Петька знал. Понимал, к чему всё шло. И нашёл способ.
— К нему уже приходили, — ответила бабка.
Ирка ждала, что она положит на стол ещё какую-нибудь бумагу, но та просто катала свои хлебные шарики.
— И что ты сказала? — посмотрела на неё Ирка.
— А что я могла сказать? Что он умер. Он. Умер. Вся жизнь — трагедия, — изрекла она философски и вздохнула.
— Угу, — кивнула Ирка. — И каждая буханка хлеба — трагическая история зёрен, что могли бы стать водкой, но не стали.
Старая карга подняла бутылку.
— Я больше не буду, — убрала Ирка свою рюмку.
— Как скажешь, — налила бабка себе. Покачала головой. — Зарасти оно всё говном!
Выдохнула. Выпила.
— Зря он мне не сказал, — решительно встала Ирка. — Я бы обязательно что-нибудь придумала. Я бы могла… Я и сейчас могу… Я позвоню… Я поеду. Прямо сейчас, — она посмотрела на часы. — Нет, уже завтра.
Бабка равнодушно смотрела, как Ирка мечется по кухне.
— Знаешь, почему я больше не гадаю? — неожиданно спросила она. Ирка остановилась. — Потому что это ничего не меняет.
На её дряблой коже, на бледных щеках проступило два розовых пятна, словно она неудачно наложила румянец. И хоть Ирка ничего не ответила, ей был и не нужен ответ.
— Сказала я тебе тогда или нет, ты бы всё равно поехала, тот урод всё равно тебя изнасиловал, а потом ты всё равно вышла бы замуж за Петьку, и он погиб. Он бы всё равно выбрал погибнуть. Понимаешь?
— Нет, — в упор смотрела на бабку Ирка. — С чего ты взяла, что меня изнасиловали?
«Я никому не говорила. Никому. Ну разве что Авроре семь лет спустя, но это не считается», — добавила она про себя.
— Это же очевидно, — хмыкнула бабка. — Сколько лет ты не подпускала к себе после этого ни одного мужика? Пока не началось у вас с Петькой?
— Я вообще-то, родила. Как-то мне было не до этого, — возразила Ирка.
Но бабка её словно не слышала. Да и говорила, похоже, уже не про Ирку.
— И каждый раз, закрывая глаза, всё ещё чувствуешь на себе его липкие пальцы, слышишь его смрадное дыхание, помнишь боль, что он причинил…
— Господи, да ты нажралась, — наклонилась к ней Ирка. Но та лишь усмехнулась. Смерила её зорким вороньим глазом. — Я поеду с тобой.
— Куда? — отпрянула Ирка.
— Искать Петьку.
— Ну только тебя мне и не хватало, — затянула Ирка грубый пояс халата потуже.
— Хорошо. Я скажу иначе. Я никогда никого ни о чём не просила. Ни пощады, ни жалости, ни любви, ни снисхождения. Ни у кого — ничего. Но тебя попрошу. Пожалуйста, возьми меня с собой.
Ирку пугали её влажные глаза. Её нездоровый румянец. Но куда больше — перемены, на которые, казалось, уже была неспособна эта несгибаемая женщина.
Смерть Петьки её сломала. Даже его фиктивная смерть, что была так похожа на настоящую.
— Я виновата, — налила она себе ещё водки. — Я так перед ним виновата.
— Ну, понеслась коза по ипподрому! Тебе, пожалуй, хватит, — забрала у неё рюмку Ирка. — Хорошо, — сказала она твёрдо. — Не знаю, зачем. Не знаю куда. И знаю, что сильно об этом пожалею, но я отвезу тебя к нему, когда найду. Слышишь, найду и тогда отвезу?
Бабка кивнула.
— Нюся! — крикнула Ирка. — Уложи, пожалуйста, Алевтину Викентьевну спать.
— Я сама, — воинственно отмахнулась от помощницы бабка. — Ещё не хватало.
Опёрлась на клюку и уже пошла, но вдруг повернулась.
— Карты — удобный способ прослыть значительной, полной мудрости и тайных знаний. Мели всякую чушь, а люди сами придумают, как удобнее приложить к ней свою жизнь. Так или эдак, хоть кривенько, бочком, а втолкнут, примерят, поверят, что ты и правда что-то знаешь. А как удобно выдавать желаемое за действительное! Я не умею гадать на картах, деточка. И никогда не умела.
— Как? Но ты сказала… — запоздало удивилась Ирка.
Но бабка уже ушла.
— Как она? — спросила Ирка Нюсю, когда та вышла её проводить.
Одежда ещё не просохла и неприятно липла к телу. Но чёрт с ней, как-нибудь до дома доедет.
— Плохо, — вздохнула женщина. — Очень плохо.
— Чем она так провинилась перед внуком? — нахмурилась Ирка, глядя, как та трёт глаза видавшим виды мятым платком.
— Я не знаю, — покачала головой Нюся. — Но она просила передать, чтобы ты меня об этом не спрашивала. — Ирка усмехнулась. Ну и кто из нас ведьма? — А ещё… — женщина замялась.
— Да, говори уже, — кивнула Ирка.
— Она сказала, что ты ошиблась. Он не он.
— В смысле, я ошиблась? Кто не он? — Ирка потрясла головой.
— Он — не он, — как могла, пояснила женщина, даже жестами показала, словно и правда была глухонемой. Ткнула пальцем в левую сторону груди, приложила к губам, сложила руки крестом.
Понятнее ни хрена не стало, но мучить бедную женщину Ирка не хотела.
— Он не он. Я не я. Жопа не моя, — прокомментировала она, спускаясь по лестнице.
И чего точно не ожидала, что в вечерних сумерках у подъезда в машине её будет ждать Воскресенский.
Воскресенский старший.
Глава 8
— Борис Викторович? — вытаращила глаза Ирка, когда он вышел из машины.
— Ну, давай уже без Викторович, а? — скривился отец Вадима.
Открыл дверь машины, захлопнул за Иркой и сел рядом на пассажирское место.
Они давно уже перешли на ты, на просто Борис, но иногда у Ирки невольно проскальзывало.
— Не ожидала, — честно призналась она.
— Чего не ожидала? — удивился Воскресенский.
— Встретить тебя здесь.
— А, ты об этом, — словно за те пару секунд, что она устраивалась на сиденье, а он обходил внедорожник, уже забыл какой эффект произвёл. — Я не пошёл тебя догонять после морга. Видел, что за тобой вышел Вадим.
— Да ты и не должен был.
— Не должен. Но хотел. Поэтому ждал тебя здесь.
— Всё это время ждал в машине, пока я была у Петькиной бабки? — удивилась Ирка.
— Ну, пару раз вышел покурить, один раз в кусты, а так да, всё это время, — усмехнулся он. — Ты как?
— Сносно, — пожала плечами Ирка.
— Пила?
— Немного. — Она подумала, что он неё, наверное, воняет. Полезла в сумку за жевательной резинкой, но нашла только конфету.
Отец Ирки-младшей понимающе кивнул.
— Что будешь делать?
Разговор каким-то непостижимым образом не складывался. Словно Воскресенский хотел сказать что-то другое, но спрашивал о том, о чём должен спросить.
Не сказать чтобы Ирка чувствовала себя неловко именно поэтому. Честно говоря, она в принципе теперь чувствовала себя рядом с ним неловко. И на то были причины.
Она винила себя, что всё испортила: вместо того, чтобы помирить, разверзла между отцом и Вадимом пропасть ещё на целых семь лет. А ещё испытывала дискомфорт оттого, что они уже давно не играли в игру «пусть все думают, что ты мне чертовски нравишься», а его долгие пристальные взгляды никуда не делись.
Нет, он по-прежнему не позволял себе ничего лишнего. Не раздевал глазами, не смотрел, куда не следует, не обнимал, не касался, разве что нечаянно. Но именно потому, что они оба теперь испытывали неловкость, когда их руки случайно соприкасались, это и становилось таким мучительным.
«Или чёртова Вероника всё выдумала», — сунула Ирка в рот мятную карамельку.