Страница 30 из 49
Шли годы, шли столетия. На земле войны сменялись миром, эпохи сменялись эпохами. И лишь вражда людская оставалась той же самой. Давно покинул бренный мир халиф Аль-Мансур. В роскошных гаремах, что когда-то построил халиф, его наследники ловили кайф, не помня даже имени Аль-Мансура…
Однажды далекий потомок халифа приказал стражникам очистить тюрьму от старых арестантов, так как не хватало мест для новых, убрать для начала из каждой камеры половину обитателей. А так как в самой древней, забытой всеми темнице сидели только двое, то стражник вывел на свет того арестанта, кто сидел ближе к двери. Им оказался рабби Ханан бен Давид.
Улицы Багдада оглушили рабби, а вид его – в древних одеждах, с седыми патлами волос – вызывал изумление горожан. Дети швыряли в рабби камнями, женщины испуганно перебегали улицу. С огромным трудом, оглушенный всем виденным и слышанным, талмудист находит синагогу. Местный раввин, разобрав несвязное признание старца, вскричал во гневе: «Сгинь с глаз, ничтожный самозванец! Bеликий рабби Ханан бен Давид умер полтысячелетия назад. Сгинь!» В ужасе рабби выбежал из синагоги в сумасшедший мир. Долго он еще бродил по земле, не зная, где преклонить свою многодумную голову. Прошлое, проведенное в темнице наедине с Абу Ханифой, вспоминалось рабби Божьей благодатью. И сам Абу Ханифа ему виделся не как оппонент по теологическим спорам, а как Яхве, Великий Бог всех иудеев. А темница – благословенной страной. Все помыслы рабби были теперь направлены на то, чтобы воротиться…
Тем временем Абу Ханифа, сидя в сыром застенке столетиями, сам почти превратился в камень. Давным-давно он забыл рабби, образ рабби исчез во времени. Абу Хани-фа творил в воображении Великого Аллаха и ждал, когда Аллах заговорит с ним.
И однажды Абу Ханифа замечает, что из отверстия в потолке спускается чья-то сгорбленная фигура. Собрав силы, Абу Ханифа поднялся на защиту обители от вторжения. Он схватил за горло Ханана бен Давида, ибо это был непоседа-рабби, что вернулся в благословенную страну, где наслаждался беседой с самим Яхве, самим Иеговой, где он видел Его необъятный лик.
Драка между теологами идет не на жизнь, а на смерть. Каждый защищал своего Бога, свою свободу. Наконец, измученные и обессиленные, они отпрянули друг от друга, и тогда произошло чудо: Ханан бен Давид почувствовал близость Яхве. Он пытался разглядеть своего противника. А тот приближался к рабби, чувствуя присутствие Аллаха. В чертах, стертых столетиями разлуки, старые отпетые спорщики признали не Аллаха и не Яхве, а друг друга. Впервые за долгие годы они произнесли не суру из Корана, не изречение Талмуда, а простое слово «Ты?!». Рабби гладил белые волосы своего друга, а тот встал навстречу еврею…
Не деля, что в этой легенде правда, а что вымысел, я воспринял ее в целом, как одну всепоглощающую Истину…
Земля, что раскинулась передо мной, земля, что простиралась за моей спиной, – это одна общая земля, с изумлением взирающая на человеческую глупость. Надолго ли хватит ее терпения, не разверзнется ли она в гневе, чтобы поглотить свое неразумное творение?! Земля уже вздыбилась горной грядой Голана, приготовилась, лопается ее терпение. С бронетранспортера я как-то лучше видел обожженное солнцем тело горной гряды с самой своей заметной двугорбой вершиной.
– Это Хермон? – догадливо проговорил я.
– Хермон, – подтвердил солдат – Слева вершина Хермона сирийского, справа вершина Хермона израильского.
В это время года с вершин Хермона сошел снег. Представляю, как прекрасен Хермон зимой под синим небом, без разницы покрывавшим израильскую и сирийскую часть горы.
От Хермона на юг, на полпути от Галилеи до Самарии, глядит в это синее небо голубой глаз Израиля – старина Кинерет, как называют Тивериадское озеро, в которое впадает и из которого вытекает святой Иордан, неширокая, местами шумливая, местами тихая речушка. А еще раньше озеро называлось Генисаретским. На западном берегу этого красивейшего уголка земли в первые годы после Рождества Христова царь Ирод основал городок Тверию, названный так в честь римского императора. Место это считалось «нечистым» – бывшее кладбище, и евреям поселяться там было заказано. Но упрямый царь согнал со всего царства людей, которым решительно плевать на предрассудки иудеев, – иноземцев, нищих, авантюристов. Они расчистили кладбище – уж больно хорошо смотрелся этот уголок на берегу озера вблизи целебных источников. Царь Ирод объявил Тверию своей столицей, выстроил синагогу. Город процветал. После падения Иудеи в Тверии начали возводить языческие храмы. Но произошло восстание против римлян, и вновь Тверия стала возрождать еврейские общины, строила новые синагоги. И вновь покорение иудеев, вновь Тверия переходит к язычникам. Священный Синедрион иудеев уходит в подполье, скрывается в пещерах, заседает при свечах… Мозги набекрень от такой чересполосицы исторических событий. А все это происходило здесь, в современном курортном городе, где старинные постройки домов, монастырей, синагог, мечетей и церквей перемежаются высоченными бетонными громадами гостиниц. Туристы со всего мира. Некоторые страны имеют здесь свои национальные туристические центры… Столики одного кафе на берегу озера переходят в столики другого. Как их отличают хозяева, ума не приложу. И так на сотни и сотни метров вдоль побережья…
Кинерет – единственное хранилище пресной воды всего гигантского региона. Он затрагивает жизненные интересы не только Израиля, но и многих арабских государств.
Особо долго в Тверии я не задерживался: не платить же за ночлег по дорогому туристскому курсу. Да и нет резона – в нескольких километрах отсюда, в кибуце Афиким, меня ждал приятель, он и приютит. Но отметиться все же надо – и я скользнул в прозрачные воды Кинерета. Отсюда берег кажется иным, как бы всеохватным. Бесконечную полосу пляжей помечали шляпки солнечных грибочков, зонтов, затейливых аттракционов для детей… Пляжи переходят в пальмовые рощи, изящные, тонкие, словно гравюры японских художников. И эту красоту всерьез грозит отравить правитель Ирака, с тем чтобы лишить Израиль питьевой воды. Которую, кстати, пьют и народы, близкие к правителю по вере в Аллаха…
Вдали, где голубая вода озера густеет, переходя в синий цвет, где облака рисуют причудливые храмы, в которых достоин жить Господь со своими пророками, где-то там, у излучины озера, раскинул свои угодья кибуц Афиким… Но, чур, я еще ничего не знаю об угодьях, опережая свое любопытство…
Когда отшумел и скрылся за поворотом автобус, я пересек шоссе и направился к калитке в заборе согласно наставлению приятеля.
Алия – массовый исход евреев из России – убежден, нанесла чувствительный удар не столько по генофонду страны – велика Россия, богата людьми, подумаешь, отторгнет какое-то количество населения, даже очень хорошо: сколько дармовых квартир освободится, рабочих мест, – алия нанесла удар по интеллектуально-профессиональному потенциалу. И как бы ни пыжились антисемиты, факт этот мало выгоден не только населению, но и самим этим антисемитам, я убежден в этом. Есть люди, которых заменить нельзя или, во всяком случае, очень и очень сложно.
Таким человеком был мой приятель, врач, уникальный специалист по гастроскопии. Тот, кому доводилось пропускать в собственный желудок гастроскоп, это понимает. И не только пропускать, а с волнением ждать заключения: сколько тебе еще отмерено мутить воду на этом свете. Он был волшебник, мой приятель – Юрий Федорович С.
Он брал на себя ответственность ставить утешительный диагноз людям, которых торопили к операции все светила онкологии, грозя, что промедление на сутки непоправимо. И лишь высокий профессионализм вкупе с редчайшей интуицией и мужеством позволял Юрию Федоровичу усомниться в верности черного диагноза сонма светил. И он выигрывал!
Вот каких специалистов теряла матушка Россия в своей чопорной и смешной самонадеянности. Вот о чем подумали бы доморощенные антисемиты, изнуряемые необъяснимой самим себе злобой. Или они полагают, что жизнь их вне взора Господнего, что не грозит им черный день? Ни им, ни их близким?!