Страница 8 из 19
Вода приняла ее в свои объятия, любовно качнула, обласкала нежной щекоткой по-утреннему прохладных струй. Море было бескрайним, невозможно красивым. Кира прищурилась на белоснежный лоскуток чьей-то яхты, покачивающейся на синей подушке моря в самом центре этой хрестоматийной картинки рая, отвернулась, набрала в грудь воздуху и поплыла.
Пловчихой она была прекрасной и знала это про себя. Движения ее были четкими, рассчитанными на равномерный вдох-выдох, вода обтекала сильное тело, вспарывающее синюю гладь ритмичными взмахами рук.
Служащий на пляже забеспокоился: не слишком ли далеко решила заплыть эта русская мадемуазель? Но, увидев, что Кира, отдалившись от берега метров на триста, спокойно перевернулась на спину и полностью отдалась ласке легких набегающих волн, успокоился и продолжил вполголоса ругаться с продавцом мороженого.
Игривая вода пробиралась под купальник, закрадывалась в каждую складочку тела… Кира почувствовала томление — смутное, неясное, расплывчатое, как бывает во сне, когда чувствуешь, что тело твое готово выгнуться навстречу чужой, космической ласке.
«Как хорошо… — думала Кира. — И немножко странно, что в голову приходит только это: как хорошо… Наверное, людям, которые могут себе позволить проводить на Лазурном побережье по полгода, все здесь уже давно не кажется таким волшебным. Бедные, бедные! Как я вам сочувствую…
Вот например, эта яхта. — Теперь Кира отчетливо и во всей красе могла разглядеть белоснежное судно, мерно качающееся на воде в относительной близости от нее. Оно вышло в море с самого утра, а может быть, и вовсе не подходило к причалу… — Интересно, чья эта яхта? Наверное, ее снимают в складчину три-четыре пузатых бизнесмена, которые денно и нощно разговаривают о делах, а их фотомодельной внешности жены каждый час меняют наряды и портят палубу, оставляя на ней вмятины от высоченных каблуков!»
Коротко рассмеявшись, Кира перевернулась на живот, окунулась с головой и быстро, как русалка, проплыла несколько метров под водой, вспугнув стайку пригревшихся на утреннем солнце полосатых мальков.
На белой, как сибирский снег, яхте с единственной синей полосой и игривой надписью «Petit Soulier»[4] по краю борта на самом деле находилось трое. Это если не считать капитана и двух членов команды — все они скрылись в отсеках и машинном отделении. Потому у разговора, который происходил сейчас под натянутым над заставленным фруктами и шампанским столом парусиновым тентом, не было ни одного постороннего.
— Зачем ты приехал? — брюзгливо спрашивала высокая сухопарая дама с янтарным ожерельем на увядшей шее, нервно проворачивая на пальцах многочисленные перстни с янтарем.
Вопрос был обращен к высокому широкоплечему человеку лет тридцати пяти, одетому в белый парусиновый костюм. Сидя у накрытого стола, но ни к чему не притрагиваясь, он пристально, изогнув бровь, разглядывал третьего участника беседы — длинноволосого парня в хлопковых шортах и расстегнутой на груди цветастой рубахе. Парень ел персик, тыльной стороной ладони утирая сбегавший по подбородку сок, и улыбался прямо в глаза своему визави.
— Зачем ты приехал, Андрей? — снова спросила дама в ожерелье.
На ней было летнее, сильно открытое платье. Несмотря на набирающую силу жару, вид старой женщины в декольтированном сарафане с девичьими разрезами на месте рукавов вызывал острую жалость: дама изо всех сил старалась казаться моложе.
— Странный вопрос. Разве я не могу навестить тебя? — ответил человек в парусиновом костюме.
— Ты мог бы просто позвонить!
— Я решил своими глазами увидеть твое новое увлечение, мама. Как его зовут?
Длинноволосый парень улыбнулся Андрею и взял со стола еще один персик. Речь шла о нем, но эта сторона вопроса его как будто не занимала.
— Познакомь нас.
— Ах, оставь, Андрюша! Зачем это нужно? Ты не должен был приезжать… — На открытой груди проступили алые пятна. — Артурчик, познакомься. Это мой сын, Андрей.
Не вставая с места, любитель фруктов отвесил Андрею легкий поклон. Светлые волосы на секунду скользнули вниз, повисли по обеим сторонам лица и снова были отброшены за спину.
— Дорогая, у тебя такой взрослый сын, — пропел Артур, лаская глазами свою повелительницу. — Просто удивительно, при твоей сияющей молодости…
Андрей хмыкнул. Откровенное вранье, граничащее с наглостью, вызвало у него легкую оторопь. При этом Артур продолжал сидеть напротив, безмятежно покачивая обутой в сандалию ногой, и улыбался Андрею так, будто был с ним в каком-то омерзительном заговоре.
— Ну вот, я познакомила тебя. Что-нибудь еще? — выражение лица у дамы стало отчаянным, плаксивым.
— Ты не очень-то ласково меня встречаешь, мама.
— Ах, боже мой! Ну неужели ты не понимаешь, что своим приездом мешаешь мне! У тебя отпуск? Отпуск. Но для отпуска в мире так много прекрасных мест, а ты почему-то приезжаешь именно сюда!
— Почему ты не допускаешь мысли, что я просто соскучился? Мы не виделись почти год!
— Ты бы мог позвонить… — снова сказала она, теребя перстни.
Возникла пауза. Был слышен плеск моря о борт яхты и вежливо-приглушенное чавканье Артура — персики на столе закончились, и он принялся за абрикосы.
— Уезжай, Андрей. Я прошу тебя. Наш совместный отдых не закончится ничем, кроме неприятностей, я это чувствую… Дай мне проводить время так, как я этого хочу.
— Тебе следовало бы помнить, что ты проводишь его на мои деньги!
— Зачем ты это говоришь?! — взвизгнула дама. — Ты намерен попрекать меня? Попрекать куском хлеба?! Меня, свою мать?!!
— Твой кусок хлеба, как ты это называешь, сдобрен изрядной порцией черной икры. И я никогда не стал бы упрекать тебя, если бы ты снова не начала играть в эти игры с юнцами втрое моложе себя, которые выставляют тебя на посмешище! Если бы ты просто швыряла деньги налево и направо, я бы не сказал тебе ни слова. Хотя, видит Бог, они не так-то просто мне достаются. Но ты снова связалась с каким-то прощелыгой, готовым обобрать тебя до нитки. Прошлая история тебя ничему не научила, мама!
Прекратив на время чистить апельсин, Артур поднял на Андрея прозрачные глаза. Впервые за все время в них сверкнуло хоть какое-то чувство. Обида?
— Тебе не следует так говорить со мной, сынок, — голос матери стал дребезжащим, режущим слух.
— А тебе следовало бы помнить, что ты уже не девочка! Тебе шестьдесят два года!
— Пошел вон! Вон! — завизжала дама, вскакивая с места. Лицо ее горело, как будто он только что надавал ей по щекам, — Пошел вон! Я тебя ненавижу!
Побледнев, Андрей тоже поднялся. Теперь они смотрели друг на друга, как давние враги.
— Никогда, никогда больше не приближайся ко мне! Щенок! — кричала она, поднимая к лицу сжатые кулаки.
Он шагнул к ней. С силой взял за локти, подержал и… отпустил. Развернулся, посмотрел на Артура — тот продолжал индифферентно работать челюстями.
; — Желаю вам счастья! — отвесил ему шутовской поклон Андрей. — И вам! — поклонился он матери, помахав у самой палубы воображаемой шляпой. — И вам! — склонился он в поклоне высунувшемуся из рубки капитану.
— Спасибо, Андрей Максимович, и вам не хворать… — проговорил потрясенный капитан, но Андрей его не услышал. Одним прыжком перемахнув через борт, он, как был, в парусиновом костюме и летних туфлях, прыгнул в море, оставив за собой фонтан сверкающих брызг.
Дама завизжала. На яхте поднялась суета, по палубе забегали, кто-то спустил на воду канат, капитан сдирал с кормы спасательный круг… Но все это было уже не нужно.
Не обращая внимание на суматоху позади себя, Андрей мощным кролем плыл к берегу, забирая воду ровными взмахами рук.
Ничего этого Кира не видела и не могла видеть. Она плескалась в воде, ныряла, как утка, затем ложилась на спину и ногами взбалтывала водную гладь в пену, снова переворачивалась и опускала лицо в голубую прохладу. Ей хотелось петь — и она пела, тем более что на этом расстоянии от берега услышать ее никто не мог. Хотелось быть счастливой — и сегодня она была счастлива.
4
Туфелька (фр.).