Страница 10 из 16
Сначала прокурор хотел, чтобы районную администрацию судили за измену родине: «Я думаю, что эта выдумка с эвакуацией ввела большую панику и это, очевидно, было сделано враждебными элементами с целью». Но в следующей же фразе выразился менее резко: «Если даже и это исключить, то за такую неорганизованность и созданную панику при эвакуации нужно привлечь к уголовной ответственности». Все еще придерживаясь прежних требований, он попросил провести расследование: «Я прошу Вас тов. Бочков командировать на место представителя прокуратуры СССР для расследования этого факта, так как мое обращение в Гомельскую областную прокуратуру не нашло поддержки, а где находится сейчас Прокуратура БССР я не знаю, сам же заняться этим делом я не в состоянии, во-первых потому, что тут связано с областными руководящими работниками, а во-вторых, что я сам нахожусь с оружием в руках в отряде обороны, хотя фронту в Речице не бывать, в этом я уверен»[92]. Прокурор не понимал, насколько изменилась обстановка. Расследование едва ли отвело бы неотвратимую угрозу оккупации. 10 июля местные ответработники вернулись в Речицу, но через шесть недель в город вошли немцы. Такая же паника и неорганизованные попытки эвакуации происходили в других небольших городах и селах. Когда немцы уже шли по Белоруссии, председатель Насвинского сельсовета получил из района распоряжение о немедленной эвакуации. Однако ему не дали никаких указаний относительно того, куда ехать и как перевозить людей, продовольствие и животных[93]. В деревне Медведь на Северо-Западном фронте местные чиновники бежали вместе с семьями, оставив детей и стариков из колхозов блуждать в лесах. Один пожилой колхозник прямо заявил, что руководство бросило их на произвол судьбы[94].
Местная администрация не знала, как быть с хлебом, скотом и колхозной техникой. Директивы о тактике «выжженной земли» не сулили ничего хорошего остающимся. На севере, в окрестностях Тихвина и Волхова, районное начальство распорядилось, чтобы крестьяне прекратили сеять, а председатели колхозов раздали крестьянам запасы зерна. Комиссар батальона, стоявшего в этом регионе, не испытывал особого сочувствия к крестьянам и написал в ЦК, критикуя такое решение и заявив, что как коммунист считает своим долгом сообщить о создавшемся беспорядке. По его мнению, разумнее было бы передать эти запасы армии. Он с негодованием отмечал, что колхозники всё съедят[95]. К юго-западу от Москвы, в Курской области, местный судья и член партии возмущался, что сельская администрация не собрала урожай и не сдала зерно государству. Хотя НКВД и районная милиция предупредили местных ответработников, чтобы они не забирали грузовики и тракторы, а эвакуировали машинно-тракторные станции, те использовали самоходные машины для эвакуации своих семей. Однако проверить эти утверждения оказалось невозможно: в начале ноября Курск заняли немцы, и все обвинения заслонила куда более серьезная угроза[96].
Бегство местной администрации нередко сопровождалось грабежами. В страхе перед надвигающейся оккупацией местные жители разоряли магазины и склады. Но следовало ли винить людей, присваивавших имущество, если территорию вот-вот должен был занять враг? Следуя инструкциям, обозначенным в постановлении от 29 июня, председатель совхоза в Волотовском районе угнал стада скота и свиней общей численностью около тысячи голов. Некоторые жители увидели в его действиях сигнал к разграблению всего продовольствия и ценностей, еще остававшихся в совхозе. Многих работников совхоза их поведение ошеломило[97]. Член ПУ РККА на Северном фронте отмечал, что речь идет не об отдельных случаях – то же самое происходит в других районах и деревнях[98]. Зачастую ценная сельскохозяйственная техника оставалась стоять на машинно-тракторных станциях или в полях, поскольку военные и бегущие члены администрации уже забрали весь бензин и машинное масло[99].
В сельсоветах не знали, как понимать постановления о тактике «выжженной земли» от 26 и 29 июня и как им следовать. Некоторые без необходимости уничтожали ценное имущество, другие колебались и позволили немцам захватить технику. В начале августа член ПУ РККА написал длинное письмо, резко критикуя ответственных работников по всей Украине за бездействие. Он возмущался, что они не уничтожают ценности, которые в итоге достаются врагу. Они сидят на чемоданах и усаживаются в машины в ожидании отъезда. Эвакуация Шполянского района Черкасской области (Украина) вылилась в стихийный массовый исход. Директор мельницы и начальник пожарной бригады сбежали, а председатели колхозов и совхозов прихватили с собой столько имущества, сколько смогли унести. Крестьяне быстро распродали оставшихся лошадей, телеги и боеприпасы. Кое-где местные бюрократы, забиравшие у крестьян имущество и скот, приводили их в ярость. В Сумской области на северо-востоке Украины администрация забрала лучших лошадей и товары из магазинов, ничего не оставив колхозникам. Крестьяне восприняли ее действия как попросту воровство, но представителя ПУ РККА беспокоило то, что осталось. Удостоверившись, что в области еще достаточно домашнего скота и солидные запасы зерна, он заметил, что враг получит полноценную продовольственную базу. Он высказал опасение, что в отсутствие администрации, способной организовать сопротивление, у крестьян не останется выбора, кроме как приспосабливаться к немцам[100]. Некоторые крестьяне с надеждой ждали прихода немцев и открыто предрекали конец советской власти и ликвидацию колхозов. Один крестьянин из группы, посланной копать противотанковые рвы, призывал своих товарищей бросить работу, заявив, что Гитлер освободит их, а сам он скоро получит свои тридцать гектаров земли с собственными лошадьми и коровами[101]. В середине августа немцы достигли портовых городов – Николаева на реке Буг и Херсона на Днепре. Переправить через Днепр и Буг крупные поголовья скота оказалось трудно, и многие животные остались на территориях, вскоре занятых врагом; суда, вывозившие из Херсона зерно, несколько раз бомбили. Когда администрация покинула города, местные жители разграбили склады[102]. 6 августа глава ПУ РККА на Южном фронте, наблюдая переполох в местных советах, предложил ЦК передать всю власть в радиусе 70–100 километров от линии фронта в руки военного командования. Такое предложение было равносильно открытому признанию, что местные партийные организации и советы утратили контроль над ситуацией[103].
Такой же беспорядок царил в прифронтовой зоне на севере Украины. В конце июля Н. И. Якшаров, член партии из Калинина, в яростном отчаянии писал Сталину: «Дисциплины в тылу нет, каждый делает все, что ему хочется. Так ли должно быть?» Он настойчиво просил: «Сейчас нужны методы гражданской войны в части восстановления дисциплины в тылу. Надо прекратить безобразия, которые имеются около фронта, и положить конец всем провокациям. <…> Тов. Сталин, примите меры, чтобы навести порядок, укрепить тыл, этим можем только ускорить победу над врагами»[104]. По словам Якшарова, он, проезжая по Калининской области, повсюду видел бегущих солдат и охваченное паникой районное начальство. Отступающие солдаты крали машины и запасы горючего, принадлежащие местным советам. Группы солдат угрожали председателям колхозов оружием, требуя еды. Когда их просили предъявить документы, они отвечали крестьянам: «Власть перешла в руки военных». «Все возмущаются, но молчат», – писал Якшаров. Скот, угоняемый в соответствии с более ранними распоряжениями правительства, в полях пускался в паническое бегство и топтал зерно. Бродили дикие слухи – утверждали, например, что генерал С. К. Тимошенко бежал за границу после того, как его сместили с поста. Якшаров сетовал: «Мне обидно, что у нас такая отвратительная организованность и дисциплина»[105].
92
Там же. Л. 14–15 об.
93
Там же. Л. 25–26.
94
Там же. Л. 30.
95
Там же. Д. 18. Л. 6–8.
96
Там же. Л. 9–9 об., 22.
97
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 10. Д. 10. Л. 26.
98
Там же. Л. 25–26.
99
Там же. Л. 28.
100
Там же. Л. 64–66.
101
Там же. Л. 45–48.
102
Там же. Л. 49–51.
103
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 10. Л. 46–48.
104
Там же. Л. 39–40. Довоенные границы Калининской (ныне Тверской) области простирались до границ Белоруссии и Латвии.
105
Там же.