Страница 66 из 124
— Эй! — крикнул Тоха.
Голос прозвучал глухо.
Тишина. Лишь сплошная молочно-белая пелена. Программер посмотрел под ноги. Идеально ровная уходящая вдаль ровная тёмно-серая поверхность и… на ногах зелёные шлёпки-«вьетнамки», в которых переместился в это время. И та же самая одежда!
«Вот чёрт! Что за хрень? — подумал попаданец. — Фигня, разберёмся».
Присел и потрогал рукой «землю». Чуть тёплая и гладкая. Очень гладкая, но обувь не скользит.
Лёгкое движение вверху заставило поднять голову. В небе, если это марево можно называть небом, медленно проступает прогалина. Голубая, словно весеннее небо. В прогалине постепенно, будто на фотобумаге в проявителе, проявляется огромное женское лицо, плечи, лиф платья.
У Тохи перехватило дыхание.
Настя!
У жены та же причёска, с какой он увидел её впервые, когда приехал к Голицыным, и то же розовое платье. Княжна смотрит нежным, ласковым взглядом. На губах играет лёгкая улыбка.
Тоха медленно поднялся.
— Настюш, — хрипло произнёс программер, — прости, родная.
Княжна улыбнулась. На щеках проступили ямочки, в глазах запрыгали весёлые искорки. Жена чуть заметно кивнула.
Тоха сглотнул вставший в горле ком. Из глаз покатились слёзы.
Рядом с женой протаяло такое же окошко, того же весеннего цвета. В нём появился Роман. Также по грудь, в форме поручика сорок четвёртого Камчатского пехотного полка. На голове фуражка.
Тоха опешил.
— Ром, ты… что? Тоже?
Князь ничего не ответил, лишь грустно улыбнулся.
Изображение жены и друга медленно растаяли.
Издалека доносится тихий, тихий голос. Вот он чуть громче. Ещё громче. Мужской, сильный и неприятный. Вот уже различаются слова. Язык незнаком.
Неожиданно голову пронзает острая боль. Каждое слово незнакомого языка словно вбивается в голову, отдаваясь новой болью. Тоха сжал виски и застонал.
Голос становится громче, сильнее и ещё неприятнее. На самой высокой ноте в голову вилось последнее слово. Боль такая, что Тоха упал на колени.
— А-а-а-а! — вырвалось у него из горла.
Но раскатистого звука не получилось.
Громкий и приглушённый, будто сквозь вату, вопль.
Утро выдалось поганым. Также хреново было, когда после попойки в пансионате очутился на нейтральной полосе Юго-Западного фронта. А вдруг…
Тоха вскочил. Голова тут же отдалась болью. Чуть не вырвало.
С трудом открыл глаза.
Чуда не произошло.
Знакомая комнатка в доме местной крестьянки. Как там её? Э-э. Анфиса. Программер застонал и рухнул навзничь на подушку. Вновь замутило.
— Сейчас, миленький! — раздался голос Анфисы.
Тоха разлепил один глаз. Хозяйка поднесла ему стакан с прозрачной жидкостью. Присела на кровать и помогла сесть гостю, поддерживая рукой под спину. Программер весь в поту и голый. Хорошо, что накрыт одеялом.
— Пей.
— М-м-м-м, — Тоха мотнул головой, в затылке заломило. — Что это?
— Пей, пей.
Тоха выпил прохладную воду и откинулся на подушки.
— А теперь полежи минут пятнадцать, — донёсся из горницы голос Прилуцкого. — Похмелье как рукой снимет.
В комнату вошёл Ян в классической форме комиссара. Кожаная куртка, синие галифе, кожаная фуражка, правда, без звёздочки. С правой стороны на ремне кобура с маузером.
— Ну что, полегчало?
— Ага. Чуть отпустило, — буркнул Тоха.
— Полежи с четверть часа. Будешь свеженький. Как спалось?
— Да ну нафиг. Фигня всякая снилась.
— Всю ночь метался по кровати, — Анфиса положила прохладную руку на разгорячённый лоб программера. Прикосновение оказалось приятным. — Стонал, кричал, звал кого-то. На бусурманском языке разговаривал.
Через пятнадцать минут действительно существенно полегчало. На завтрак Тоха смолотил картошку с квашенной капустой и выпил две кружки травяного чая…
Вышли из хаты вдвоём с капитаном. Солнце уже поднялось, снег искрится под его лучами. Мороз не сильный, по ощущениям градусов пять.
Направились по широкой — запросто можно вдвоём рядом идти — по тропинке.
— Мы куда? — спросил Тоха.
— Увидишь.
Пока шли, Прилуцкий, узнав, что Ромыч так и не рассказал о физике времени, быстро ввёл в курс дела.
Любой предмет в мире, неважно живой или неживой, в том числе человек — всего лишь голограмма. Если предмет находится зримо в какой-либо точке пространства, это всего лишь означает, что в этой точке его «больше», чем в другой точке вселенной. Но такая же голограмма существует и в параллельных мирах.
Человек ежесекундно сталкивается с выбором — поступить так или иначе. Когда делает тот или иной выбор, то идёт своим путём. Своей судьбой. Это — основная ветвь времени, ветвь, по которой человек идёт, совершая выбор, который для него наиболее вероятен.
Почти во всех случае выбор предполагает одну ситуацию из двух: пойти налево или направо, кошелёк или жизнь, войти в эту дверь или в ту. Даже если дорог несколько, все равно всё сводится к двоичному выбору. Бинару. Пойти сюда или не пойти. Войти в эту дверь или не входить.
Когда человек выбирает что-то сознательно или полуосознанно, то образуется новая хроноветвь с противоположным выбором. Новый мир. Бинар. И в этом, новом, мире всё идёт по-другому. И снова новый выбор.
Если значимость выбора невелика, то бинар может «засохнуть», «влачить жалкое существование». Если выбор очень значим для человека, то и ветвь получается сильная. Если человека или его двойника убивают, то другие голограммы становятся сильнее.
В первом приближении существование других миров подтверждается чувством сожаления — «Эх, и почему я сделал так, а не иначе! Ведь знал же!» Такое вот смутное чувство. Но это в том случае, если бинарная ветвь реализовалась.
Если же человек делает выбор, не раздумывая, на автомате, то возникает триада. Правда, редко. Например, подходит ночью грабитель. Кошелёк или жизнь. А предполагаемая жертва не осознав, что происходит вырубает бандита. Возникли три хроноветви. В одной человек отдал кошелёк, во второй потрепыхался или нет, но его убили, в третьей сам стал убийцей.
Рассказал Прилуцкий и про коэффициент Агнихотри. У многих людей он колеблется от нуля до двух единиц, которые Ян назвал агни. Часто встречаются люди с уровнем до десяти агни. У Тохи — потенциально очень высокий. Какой, Ян сказать не может. Нужно проводить исследования, что пока невозможно.