Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 56 из 60

Переходя к практической стороне дела, т. е. к получению больших количеств чистого желудочного сока, тоже надо признать, что наши собаки с гастро- и эзофаготомиею имеют большие преимущества пред фремоновскими прежде всего потому, что наша операция несравнимо легче операции доктора Фримена (неудачных операций при хорошей обстановке не бывает).

Во-вторых, наши собаки живут помногу годов в цветущем здоровье, что и понятно, так как сок выливается наружу только тогда, когда этого хотят. Так ли с собаками доктора Фримена? Наконец наш сок, судя по кислотности, чище фремоновского. У нас в правиле кислотность идет за 0.5 %CI, приближаясь к 0.6%, у доктора Фримена она далеко не доходит до 0.5 %.

В заключение могу сообщить, что сок наших собак уже в продолжение трех-четырех годов много раз применялся разными петербургскими врачами при расстройствах желудочного пищеварения и, судя по их словесным заявлениям, с пользою.

В видах терапевтического распространения этого сока доктор Коновалов в диссертации, исполненнойй лаборатории, [123] взял на себя труд как определить степень утилизируемости наших собак для этой цели, так и сравнить с нормальным соком имеющиеся в продаже главные сорта фабричного пепсина. Конечно, оказалось, что самые лучшие из них, при самых благоприятных условиях действия, оказались слабее сока ио пищеварительной силе, не говоря уже о чистоте. К сожалению, старательный труд доктора Коновалова, опубликованный до сих пор только на руссксм языке, остался совершенно неизвестным вне России.

Настоящая заметка, конечно, отнюдь не имеет целью умалить научный успех, достигнутый доктором Фрименом, так как всякое варьирование физиологического опыта непременно ведет к открытию новых сторон исследуемого процесса и уяснению старых фактов.

Литературная справка

[124]





(И Физиологического отдела Института экспериментальной медицины)

В только что появившейся первой книжке XVI тома журнала «Untersuchungen zur Naturlehre des Menschen und der Tiere» г. Ф. А. Фодера поместил работу о новом способе постоянной панкреатической фистулы. Встречая с живым интересом новое методическое предложение, конечно, имеющее свои выгоды (но и недостатки также), я должен, однако, заявить, что г. Фодера обсуждает положение методики до него неправильно, так как ему осталось совершенно неизвестным участие в научной разработке предмета мое и моих многочисленных сотрудников. Способ, который г. Фодера называет гейденгайновским и который, действительно, был самостоятельно применен профессором Гейденгайном и описан им в «Handbuch der Physiologie» Германа за 1880 г., впервые, однако, предложен и исполнен был мною в 1879 г. и опубликован в "Трудах Общества естествоиспытателей при С.-Петербургском университете» (т. XI).2 [125] 2 Разница у нас с Гейденгайном лишь та, что он вырезает полный цилиндрический кусок кишки с папиллой панкреатического протока, я же только небольшой боковой кусочек кишки с тою же папиллой. По этому способу у меня с сотрудниками имелось не мало собак, живших в полном здоровье не один год и служивших для многочисленных наблюдений. [126] Такие собаки имеются и сейчас в заведуемой мною физиологической лаборатории Института экспериментальной медицины и служат с полнейшим удобством для беспрерывно продолжающегося исследования важнейших вопросов

Физиологии и фармакологии поджелудочной железы.

Возражения профессору Герцену

[127]

Многоуважаемые товарищи! Я не желаю утомлять вашего внимания тем, что уже разъяснено мною публике в газетах, и сделаю лишь маленькое к тому добавление. О бывшем заседании нашего Общества, чрез неделю после моего доклада, в "Новом времени» появился правильный отчет, кроме одной опечатки, совершенно очевидной. Между тем этот отчет странным образом вызвал весьма неожиданно и с неожиданными особенностями письмо профессора Герцена. Это письмо насквозь проникнуто мыслью, будто бы докладчик или репортер (он совершенно не различает этих двух лиц) все дело перепутал и, надо думать, по его словам, умышленно, причем в конце концов даже заявляется пс моему адресу, что когда будет напечатана работа моя, то он, Герцен, посмотрит, будет ли он отвечать на нее. Совершенно неожиданная полемика. На это письмо я вчера послал в "Новое время» ответ, где все разъясняется и указывается на вкравшуюся в отчет ошибку; что же касается второй собаки Герцена, то здесь у нас с ним выходит странный казус. Герцен относительно второй собаки замечает, что будто срок, мною показанный для этой собаки в докладе и правильно воспроизведенный репортером, есть срок сочиненный, так как (говорит Герцен) у него сказано только, что спустя 3 месяца после того, как собака снова начала принимать пищу через рот, она была еще жива и здорова, следовательно, литературно смерть ее не заявлена. Далее Герцен пишет: «Каким же образом автор упомянутой статьи утверждает, что одна из моих собак жила 23 суток, а другая - 3 месяца и 3 недели?». Совершенно очевидно, по Герцену, я не нмел права говорить, что вторая собака умерла, что, может быть, она живет и теперь. Между тем, как ни странно, а вне всякого сомнения, что она умерла. Об этой собаке в 1894 г. в местном медицинском обшестве, где Герцен председательствует, им было доложено совершенно отчетливо, что собака эта через 3 месяца и 3 недели умерла. Я приглашаю гг. членов догадаться, как это противоречие можно объяснить. Автор не знает о том, что он докладывал. Надо допустить, что Герцен забыл две вещи: во-первых, что он докладывал и, во-вторых, что вторая собака действительно жила 3 месяца и 3 недели. Затем Герцен пробует полемизировать. В моем письме в «Новом времени» насчет этого я заявляю, что не нахожу возможным полемизировать пред общей публикой, но могу сказать кое-что по адресу Герцена здесь, тем более, что вы слышали мой доклад. Ясно с самого начала, раз человек рискнул на такое странное положение - подвергать научной критике доклад, основываясь на репортерской заметке в общей газете, то он, очевидно, будет говорить общими фразами и в суть дела не войдет. Первая собака была подвергнута мною критике по отдельным периодам, причем я доказывал, что срок 4 месяца и 23 дня, прошедший со времени второй перевязки блуждающего нерва, нельзя считать сроком уничтоженной проводимости нерва. Когда я это говорил, то, само собою разумеется, на то имел основание. Перевязка в одном отношении существенно отличается от перерезки. Раз я хорошо перевязал и нерв разъединил вполне, то, она, конечно, равносильна перерезке, но при перевязке всегда возможна та случайность, что узел не затянется до конца, что этому чтолибо помешает. Кто занимался хирургией, тот отлично знает про какие случайности. В случае Герцена речь идет именно об этой случайности, и тогда лишаются значения все его слова вроде таких: «Если г. Павлов действительно отрицал это (т. е. перерыв проводимости), то он просто ошибся; не мог же он в самом деле отвергать вообще тождественность результатов перерезки и перевязки нерва и т. д.». В докладе я представил для данного случая положительные доказательства, что тут имелась эта случайность; это я доказывал тщательным разбором всех явлений у этого животного, как они представлены в подлинном протоколе. Я опирался на то, что мои собаки выживали дольше всех других собак, подвергнутых двойной ваготомии. Значит, если они живут, то стоят в более нормальных условиях, чем в предшествовавших им опытах. Но у этих собак существенный и постоянный признак замедление дыхания, дыхание останавливается на чрезвычайно удаленной от нормы цифре, у одной на 4-5, у другой на 6 -7, и не меняется; следовательно, это есть настоящий признак перерезки блуждающего нерва, являясь критериумом тех случаев, где есть эта перерезка. Это же заявляется и другими авторами, а если у большинства авторов дыхание возвращается иногда или делается нерегулярным, то смысл этого теперь ясен, так как их собаки болеют, и, следовательно, можно думать, что это патологическое изменение дыхания, мнимый возврат к норме, одолженный, например, лихорадочному повышению температуры и т. д. Установив эти положения, я в докладе перехожу к опытам epцена и утверждаю, что у первой его собаки не было перерыва проводимости, так как изменение дыхания произошло чрезвычайно ничтожное, даже никакого; Герцев упоминает лишь 15 дыханиях, а это нормальная величина. После такой перевязки собака живет в течение 3'/2 месяцев. Затем Шифф предлагает перерезать этот нерв. Тотчас после перерезки не было ничего заметно, но чрез две-три недели собака начинает болеть, начинается рвота, редкое дыхание, и потом собака умирает, как большинство собак после этой операции. Я проиу теперь подумать, каким образом от болезни могло произойти замедление дыхания? Я не знаю таких форм (кроме разве кровоизлияний в мозг), при которых за неделю до смерти дыхание делалось редким. Вы видите, господа, что все мои основания совершенно фактичны, с ними нужно спорить другими опытами, а не разговором по поводу репортерскотчета. Вот все, что я хотел сказать.