Король-паук

Он почти завладел Рейном. Торговля в распадавшихся на части Нидерландах умирала. Страна готова была забыть своё стремление к свободе, свой страх перед порабощением и обратиться к единственному защитнику, достаточно сильному, чтобы обеспечить безопасность и процветание страны. Нидерланды были готовы подписать любой договор. Однако там уже существовала партия, которая не одобряла такой позиции, утверждая, что если амбиции Людовика XI так же претенциозны, как у Карла Великого, то его власть и сила его армий смогут реализовать их в полной мере. 27 марта 1482 года «та страшная принцесса» снова обманула. Лошадь Марии на полном скаку подвернула ноту и упала на бок. Мария по-прежнему оставалась в седле, боясь спрыгнуть, пока её лошадь падала, и ногу девушки придавило. Она получила сильное ранение бедра. Будучи слишком горда, чтобы позволить лекарю посмотреть рану, она вскоре умерла от заражения крови. Максимилиан немедленно покинул Нидерланды, которые он ненавидел, и прибился ко двору одного немецкого принца, который был дружествен Империи.

Голландские торговцы теперь оказались совсем в другом положении. Они всё ещё хотели мира, но были достаточно проницательны, чтобы понять, что восстания в их провинциях утихнут. Они предложили Людовику заключить договор о дружбе и торговле накануне Рождества. Они предлагали многое, но только не свою независимость и не Рейн. Устав от бесконечных проволочек, Людовик подписал соглашение. Голландцы стали союзниками Франции, а для выполнения планов Людовика требовалось два противника, которых можно было бы заставить сражаться между собой. Раньше он подвёл бы всё под эту схему, теперь же удар подкосил его силы. Людовик жил в постоянном страхе смерти.

Голландские послы застали его в тёплой комнате, сидящим перед жарким камином. Он был настолько бледен, что его практически не было видно в глубине мехов. Он с трудом подписал соглашение. Он знал, что не может дольше скрывать то, что ослабевает день ото дня. Шарлотта оказалась не права. Он терял силы.

По соглашению ему доставались Пикардия, Артуа, Франш-Конте, герцогство и графство Бургундское. Целая Империя. Но бургундские провинции вдоль Рейна и сама великая река были потеряны для него. Он знал это. Но его сын... он мог только надеяться.

Когда пришло время поклясться на Библии в том, что он будет соблюдать соглашение, он обнаружил, что не может поднять руку. Она слишком ослабла, когда Людовик писал своё имя.

— Я коснусь Писания левой рукой, господа. Прошу меня извинить. Моя правая рука немного затекла, — сказал он.

А затем, вспомнив, что клятва, подтверждённая прикосновением левой руки, может быть в любой день нарушена, сделал нечеловеческое усилие и, скрипя зубами, попытался поднять пуку, но не смог.

Наконец, ему удалось поднять правый локоть на уровень книги. Он поклялся сдержать своё слово.

Сознание приближающейся немощи лишило его последних сил. Он писал Фердинанду, королю неаполитанскому, напоминая ему о своих старых претензиях на неаполитанский трон, основой к которым послужил завет его дяди Рене Провансского. Но не по своей воле он предъявляет эти требования. Ему нужен калабрийский пустынник, имя которого знают все. Ему нужны молитвы Франциска Паольского.

Франциск был монахом ордена францисканцев, известных как минориты, «меньшие». Неудовлетворённый тем, что их устав не был достаточно суров, Франциск основал свой собственный орден, минимов, или «последних». В его уставе указано, что начальники религиозных братств не могут носить звания аббатов, приоров, стражей, ректоров, но могут именоваться критиками. Монахи по его уставу должны постоянно воздерживаться не только от поедания мяса, но и яиц, молока, масла и сыра.

— Они, наверное, живут дольше, — одобрил Людовик. И он надеялся, что тоже проживёт дольше. Ему был знаком страх смерти, поскольку каждый приступ, который с ним случался, уже был похож на смерть. Но даже сильнее, чем страх перед смертью, был страх перед тем, что может случиться с Францией, если он умрёт, пока дофин ещё так молод.

Вскоре приехал Франциск Паольский, — он бы приехал с такой же готовностью к любому, даже к слуге, если бы слуге была так же нужна молитва, как королю. Несмотря на титул наихристианнейший, как было заметно, король не был самым истинным христианином в мире. Никто не отрицал, что он заложил новые камни в устройство государства и что все народы стремились подражать ему. Но ему были известны многие способы, даже самые крайние, чтобы осуществлять свои замыслы. Его понимание общей нравственности не имело ничего общего с его пониманием индивидуальной морали. Отдельный француз мог согрешить, Франция же — никогда.

Франциск Паольский отправился в путь сразу же по получении приглашения, но он не мог бы прибыть к Людовику быстрее, чем ветер, надувавший его паруса, или чем мул, на котором он ехал от Монтпелье до Плесси. Королю было трудно ждать. Время тянулось неимоверно долго. Он вспомнил о песочных часах, которые могли засориться. Он приказал извлечь песок, промыть и высушить его в печи. Но даже от этого время не стало бежать быстрее.

Боясь смерти и гневаясь на то, что ни Франциск, ни Оливье, ни его изумруд, ни доктора, ни святые, никто ничего не делает, чтобы спасти его, он придумал план своего собственного спасения. Он вспомнил свою коронацию и святое мирро, которое нужно было для этого обряда. Он продолжал верить, что голубь принёс его с небес. Это же было возможно!

Он отправил гонца в Париж с требованием предоставить ему священный сосуд. Он собирался помазаться сам, с головы до пят.

В ужасе обитатели Нотр-Дама спрятали драгоценную реликвию. Гонец, знающий, что его казнят, если он вернётся без сосуда, исчез.

Прибыл Франциск Паольский. Король бросился ему в ноги, но продолжал говорить требовательно:

— Ты должен был поторопиться. Я же мог умереть. — Он изложил свой план помазаться самому. — Но теперь это сделаешь ты! — и посетовал на то, что хранители священного сосуда не исполнили его просьбы.

Он приказал Франциску использовать своё положение и поставить их на место. Франциск Паольский сказал:

— Для начала позвольте мне объяснить вам, что вы не сможете силой обрести милость Господа.

«Чёрт возьми, — подумал Людовик, — какой же это наивный мечтатель!»

Франциск Паольский чувствовал себя в королевской часовне так уверенно, как в собственном доме. Король предполагал также, что самый суровый пустынник в мире будет назначать ему многочисленные обеты и истязания. Но Франциск разговаривал с ним как с ребёнком, так же запросто, как брат Жан. Короля удивляло и то, что его не расспрашивали о жизни, ведь он было приготовился к объяснениям и оправданиям каждого своего шага. Великий человек не спрашивал его.

— Ты сам задаёшь себе вопросы, Людовик. Отвечай на них перед Богом честно.

— Я всегда мечтал о таком рассудительном собеседнике, как вы, ваше преподобие.

— Идём со мной, — он подвёл короля к алтарю и указал на распятие.

— Ты просишь меня быть твоим собеседником, Людовик? У тебя уже есть великий собеседник.

Но Франциск не приносил мира в душу короля. Король рассказал, что боится смерти, а тот отвечал:

— Ты не боялся появиться на свет, а ведь смерть — это только второе рождение. Не надо бояться.

Но Людовику всё же было не по себе. Хотя всё же приятно было найти друга, который ел ещё меньше, чем он сам, спал ещё меньше, и который, несмотря на отсутствие особой галантности в обращении с Всевышним, метил прямо в святые. Людовик часто направлялся в молельню в бессонные ночные часы, и видел, что Франциск уже молится там. Король знал, что Франциск Паольский не спит, потому что видел его открытые глаза. Всё будет хорошо! Он не ленится! Уж если молитвам вообще суждено дойти до Господа, его молитвы уж точно дойдут! Людовик Французский будет жив!

В апреле 1483 года шпион доставил ему свежие вести: умер Эдуард Английский.

— Как же он умер?

— За столом, ваше величество.