Страница 93 из 96
Глава 11 Мать
Зоя жалась к Любаве, пряталась за ее уставшей сгорбленной фигурой. Босому хотелось сказать девчонке пару ласковых и даже прописать смачную затрещину, но для этого пришлось бы отодвинуть Любаву, что и в другой день сделать было не так просто. Особенно когда в руках у травницы поблёскивает матовыми боками массивный пистолет-пулемет.
Зоя знала это, и потому смело выглядывала из-за старушки, словно та могла защитить не то что от Босого, но и от любого иного врага. Глаза девчонки блестели вызовом:
— Даже не начинай. Я сегодня герой. Мы с Лаской знаешь, что сделали? Угадаешь⁈
Босой махнул рукой: живая, и ладно. Он поискал глазами, куда можно было сесть, не нашел ничего подходящего и опустился прямо на пол. А потом, не желая больше бороться с усталостью, улегся на спину.
— Где Рина?
Любава неопределенно махнула в сторону выхода из Гранитного и кивнула на Зою:
— Ее пошла искать. На ферму. Я не знала еще, что эта чертовка здесь.
— Я не чертовка, — возмутилась Зоя, — я герой! Знаете, что мы сделали сегодня вместе с Лаской⁈
Любава резко собрала пальцы в щепоть, призывая ее немедленно замолчать.
Зоя возмущенно свела брови и отвернулась.
Помещение медленно мерцало голубоватым светом. Казалось, светятся сами стены, но мерцание исходило из центра зала, из широкой прямоугольной колонны толстого матового стекла. Босой так ни разу и не побывал в этой центральной для всего основного корпуса комнате. Да и пользовались ей только однажды, когда с фермы пришли братья-новобранцы.
И вот он здесь, но радости от открытия еще одного секрета форпоста так и не испытал. Комната как комната. Ячеистые стены, словно скрывающие за белыми гладкими крышками череду глубоких ниш, ровный без единой выщербинки пол, куполообразный шестиметровый потолок, теряющийся в надоедливом голубом мерцании.
— Эй! — Любава присела рядом, потрясла за плечо. — Ты как? Ты прежний, или уже с ними?
— С кем?
— С ними? Или еще с нами?
— Я жив, травница, если ты об этом. Неужели так сильно похож на мертвеца?
Любава посмотрела ему в глаза, силясь там что-то отыскать, и с облегчением выдохнула.
— Больше всего боялась, что не успею. У тебя самое большое полдня, сынок. Уходи отсюда скорее, и девчонок своих забирай.
Не то, чтобы Босой собирался остаться. Ему просто не хотелось думать, даже о том, что делать через час, не говоря уж о завтрашнем дне.
— Завтра, травница. Все завтра.
— Завтра будет уже поздно. Только сегодня. Прямо сейчас. Уходите, и никогда сюда не возвращайтесь.
— А это все, — Босой повел головой, имея ввиду весь форпост сразу и в особенности склады, — на кого?
В груди жила совсем иная боль. Перед глазами стояли молодые парни с не по возрасту суровыми лицами и крепкими как сталь телами. Ни один из них ни разу за все сражение не отступил ни на шаг. Босой знал, что уже никогда не забудет то, что увидел сегодня: раздавленное тело Березкина, задыхающиеся от отравляющего газа бойцы, свалка из разорванных тел над бездыханным гррахом.
И все же мысли о том, какую пользу могут принести людям богатства Гранитного, понемногу вытесняли картины сражения за форпост.
Сыны бросили вызов богам и проиграли, но за пределами горы оставались люди, нуждающиеся в помощи.
Любава посмотрела на Босого, как на надоедливо-несмышленое дитя, настолько глупое и несообразительное, что кажется — оно специально, назло не хочет понимать.
— А ты еще не догадался? Ну, ничего. Скоро все поймешь.
Пронзительно завизжала Зойка.
Крик ее прозвучал так резко и неожиданно, что уставшее тело Босого не успело отреагировать. Да и слишком спокойной оставалась Любава. Как будто знала, что девчонка закричит.
И все же Босой поднялся на ноги, пусть и с запозданием, одним длинным движением, которому научился, когда приходилось спать одному в лесу или на скалах, где в любой момент мог появиться медведь или любой другой не боящийся человека хищник. Рука его уже держала боевой нож, а перед глазами возникли иконки боевых навыков интерфейса.
Одна из ниш открылась. Зоя стояла перед ней, зажав от ужаса рот руками.
— Ты чего кричишь? — улыбался ей Сурков. — Вспомнила, что обещала угостить меня борщом, да так и не удосужилась приготовить? У тебя еще будет время. Очень много времени.
— Отстань от девчонки, — из ниши в двух метрах от земли выглянул Березкин, — ты же видишь, ты ей не нравишься.
— А, кто ей нравится? Может быть ты, вместе с дробями и синусами? — Сурков толкнул спрыгнувшего на пол товарища в плечо.
Выпущенная в упор из компактного пистолета-пулемета очередь пробила грудь Суркова насквозь. Ошалевший Березкин, едва успевший спрыгнуть из ниши, поднял руки, пытаясь защититься от пуль. Ему Любава выпустила остатки обоймы в лицо.
Зоя снова закричала, только теперь не от страха, а от гнева, с размаху ударила ее по рукам снизу, выбивая оружие. Пистолет полетел в одну сторону, а Любава в другую, потому что Босой тоже не остался в стороне.
Травница тяжелым неуклюжим мешком брякнулась о стену.
— Ты что творишь, старуха⁈ — ошеломленный Босой все же сумел обуздать порыв бесконтрольной ярости и толкнул старуху не в полную силу.
Иначе бы она и головы не подняла после удара.
Крича что-то нечленораздельное, налетела Зоя. Пришлось хватать ее за руки, а потом поперек тела, и оттаскивать подальше. Из широко открытых глаз девчонки текли слезы, она тяжело дышала широко открытым ртом.
Босой тряхнул ее, надеясь привести в себя. Из-за его спины вынырнула рука Любавы с маленьким шприцом в ладони и ткнулась Зое в плечо. Девчонка почти сразу затихла, глаза ее закрылись, а ноги подломились. Пришлось опустить ее на пол.
— Что это⁈ — Босой повернулся к Любаве. — Что ты черт возьми творишь⁈
Он был готов убить бабку прямо сейчас, одним коротким ударом развязать гордиев узел, но если бы не одно «но». Даже два.
Не подводившая в последнее время интуиция во весь голос вопила, что травница делает все правильно, а они с Зоей, мешая ей, совершали что-то ненужное и несуразное.
А еще была Ласка, которую Босой всегда чувствовал краем сознания. Если бы содержимое шприца хоть как-то навредило Хозяйке, Любава вряд ли донесла бы его до ее плеча. А успела бы уколоть — уже лежала бы с разорванным горлом.
Ласка же не только не злилась, но и не беспокоилась, словно знала что-то, до чего сам ловчий все никак не мог дойти.