Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 6

Восславим многоточие… Небесный

являет солнце озеру пример…

Он послал в лондонскую «Таймс» письмо, несколько лет спустя перепечатанное в антологии «Господину редактору: Сэр…», и в нем было такое место:

Анакреонт умер в восемьдесят пять лет, удушенный «винным скелетом» (как выразился другой иониец), а шахматисту Алехину цыганка предсказала, что его в Испании убьет мертвый бык.

По окончании университета он семь лет служил секретарем и анонимным помощником известного мошенника, покойного символиста Атмана, и был полностью ответственен за такие подстрочные примечания, как:

Кромлех (соотносится с «млеко», «milch», «milk») явно символизирует Великую Мать, точно так же, как менгир («mein Herr»[6]) явно мужского рода.

Еще некоторое время он подвизался на ниве канцелярских товаров, и авторучка, рекламой которой он занимался, была названа его именем: Перо Пёрсона. Что, впрочем, оставалось его высшим достижением.

В двадцать девять лет угрюмый Пёрсон поступил на службу в крупное издательство, в котором исполнял самые разные обязанности – документалиста, лазутчика, помощника редактора, литературного редактора, корректора, потатчика нашим авторам. Хмурый раб, он был отдан в распоряжение миссис Фланкард, пышной и претенциозной дамы с румяным лицом и глазами осьминога, огромный роман которой под названием «Олень» был принят к изданию с условием, что он будет радикально переделан, безжалостно сокращен и частично переписан. Заново сочиненные фрагменты, состоящие из нескольких страниц, вставленных здесь и там, должны были заполнить черные кровоточащие пустоты в изрядно покромсанной плоти книги между уцелевшими главами. Эту работу проделывала одна из коллег Хью, милая девушка с «хвостиком», которая вскоре покинула издательство. Писательского таланта у нее было даже меньше, чем у миссис Фланкард, и теперь перед Хью стояла тягостная задача не только выправить испорченные ею места, но и устранить недостатки, которые она проглядела. Он несколько раз пил чай с миссис Фланкард в ее очаровательном загородном доме, украшенном почти исключительно холстами ее покойного мужа: ранняя весна в гостиной, позднее лето в столовой, все великолепие Новой Англии в библиотеке и зима в спальне. Хью не стал задерживаться в этой именно комнате, потому что его не оставляло тревожное чувство, что миссис Фланкард планировала быть изнасилованной под лиловыми снежинками мистера Фланкарда. Подобно многим перезрелым, но все еще красивым дамам из мира искусства, она, казалось, совершенно не сознавала, что большая грудь, морщинистая шея и приглушенный туалетной водой запах несвежей женственности могут оттолкнуть нервного мужчину. Он издал вздох облегчения, когда «наша» книга наконец вышла в свет.

С коммерческим успехом «Оленя» Хью ожидало более престижное задание. «Мистер R.», как его называли в редакции (у него было длинное двухсоставное немецкое имя с дворянской частицей между замком и утесом), писал по-английски намного лучше, чем говорил. В соприкосновении с бумагой его английский приобретал и форму, и богатство, и показной блеск, вследствие чего некоторые менее требовательные рецензенты его приемной страны провозгласили его выдающимся стилистом.

Мистер R. был обидчивым, неприятным и невежливым корреспондентом. Их разделенным океаном отношениям – мистер R. жил преимущественно в Швейцарии или Франции – недоставало сердечности, которой сопровождалось мучительное сотрудничество с миссис Фланкард; однако мистер R., пусть, возможно, и не принадлежавший к мастерам первой величины, был, во всяком случае, настоящим художником, который на своей земле и с собственным оружием отстаивал свое право пользоваться непривычной пунктуацией, отвечающей самобытному ходу его мысли. Нашему уступчивому Пёрсону удалось без лишних хлопот подготовить к изданию одно из его ранних сочинений (в бумажной обложке), но затем последовало долгое ожидание нового романа, который R. обещал закончить до конца весны. Весна не принесла плодов – и Хью на самолете отправился в Швейцарию, чтобы обсудить положение дел с ноншалантным автором. То была его вторая из четырех поездок в Европу.

9

Он познакомился с Армандой ясным днем в вагоне швейцарского поезда между Куром и Версексом накануне своей встречи с R. Хью по ошибке сел в обычный, а не скорый поезд, она же выбрала его потому, что он останавливался на полустанке, от которого ходил автобус в Витт, где у ее матери было собственное шале. Арманда и Хью одновременно устроились у окна, напротив друг друга, с той стороны вагона, которая была обращена к озеру. С другой стороны, через проход, четыре места заняла американская семья. Хью раскрыл «Journal de Genève»[7].

О, она была очень хороша собой, и была бы исключительно красивой, если бы не тонкие губы. У нее были карие глаза, светлые волосы, медового оттенка кожа. Две ямочки в форме полумесяца изгибались вдоль ее загорелых щек, обрамляя печальный рот. На ней был черный костюм поверх оборчатой блузки. Она положила на колени книгу, а на нее руки в черных перчатках. Ему показалось, что он узнал это издание в мягкой обложке цвета пламени с копотью. Их знакомство состоялось по идеально банальной схеме.

Они обменялись взглядами вежливого неодобрения, когда трое американских детей принялись вытаскивать из чемодана свитера и штаны в яростных поисках чего-то, что было по глупости забыто в отеле (пачка комиксов, уже убранных шустрой горничной вместе с грязными полотенцами). Один из двух взрослых, поймав холодный взгляд Арманды, ответил на него выражением добродушной беспомощности. Пришел за билетами кондуктор.

Хью, слегка наклонив голову, убедился, что был прав: это действительно было карманное издание «Силуэтов в золотом окне».

«Одна из наших», сказал Хью с указующим кивком.

Она взглянула на книгу, лежавшую у нее на коленях, как если бы ждала от нее каких-то объяснений его замечанию. Юбка у нее была очень короткая.

«Я имею в виду, – сказал Хью, – что работаю на этого самого издателя. На американского издателя, выпустившего эту книгу в твердой обложке. Она вам нравится?»

Она ответила на беглом, но искусственном английском, что терпеть не может сюрреалистические романы поэтического рода. Ей нужен суровый реализм, отражающий наше время. Ей нравятся книги о Насилии и Восточной Мудрости. Станет ли там дальше поинтереснее?

«Ну, там есть довольно драматичная сцена на ривьерской вилле, в которой девочка, дочь рассказчика —»

«Джун».

«Да. Джун поджигает свой новый кукольный домик, и вся вилла сгорает дотла; но, боюсь, насилия там негусто; все это скорее символично, в величавой манере и, в общем, удивительно нежно при этом, как говорится в рекламной аннотации, по крайней мере, говорилось в нашем первом издании. А обложку придумал знаменитый Пол Плам».

Она, конечно, дочитает ее, как бы скучно ни было, потому что все в жизни нужно доводить до конца, как эту новую дорогу над Виттом, где у них дом, шале де-люкс, но, пока ее строят, приходится долго тащиться вверх до фуникулера Дракониты. Это «Пылающее окно», или как там она называется, ей только вчера, на день рождения, уже двадцать третий, подарила падчерица автора, которую он, вероятно —

«Джулия».

Да. Прошлой зимой они с Джулией преподавали в Тичино в школе для иностранных девушек. Отчим Джулии только что развелся с ее матерью, с которой он обращался ужасно. Что они преподавали? О, хорошие манеры, ритмику – такого рода вещи.

Хью и новая неотразимая персона к этому времени перешли на французский, на котором он изъяснялся по крайней мере так же хорошо, как она по-английски. Арманда спросила, угадает ли он, кто она по национальности, и он предположил, что датчанка или голландка. Нет, семья ее отца приехала из Бельгии, он был архитектором, его убило прошлым летом, когда он руководил сносом знаменитого отеля на одном пришедшем в упадок курорте. А ее мать родилась в России, в очень благородной среде, полностью, конечно, уничтоженной революцией. По душе ли ему работа в издательстве? Не мог бы он немного опустить эту черную шторку? Похороны заходящего солнца. Такое выражение? Нет, он это только что сочинил.