Страница 19 из 22
– Что подействовало? Кому докладывают?
– Ну знамо уж что, заклятья мажьи. Или еще какое их… чаровство.
– Так значит помню я, и вы, и другие… – замялась она.
– Да нелюди, нелюди мы, не стесняйтесь, сдарыня! – махнул рукой Ясь и зашептал. – Наверняка, еще кто из ведичей есть. Но все молчат, выжидают, смотрят, куда пойдет. И мы все ждем. Этот-то больно ладно сейчас говорит. Нам права дать хочет, нелюдям, понимаете? Мы будем молчать, выжидать. А если надо будет – и за него пойдем. Да и уже многие идут. Вам не понять, сдарыня, вы из большого свободного мира! А у нас… власть старых магов, которые могут только ее удерживать. А тут без бунтов и войн, понимаете? Но и сражаться за власть еще будут, помяните мое слово. Так что молчите, сдарыня. И книжку лучше изучайте. Пока жандармы вами не заинтересовались.
Маринка коротко кивнула. И, прижимая методичку про потоки к груди, медленно пошла вниз. Понятнее не стало, но спокойнее. Все нелюди тоже помнят. Она не одна, Ясь хоть что-то да рассказал ей. Все это игры высших магов, и стоит притвориться, что она помнит вещи, как нужно.
А остальные, Алекс и Сережа, под каким-то заклятием, так получается? А что будет с ними? Как это заклятие на них действует? Как смогли наложить на всех разом? И может ли, что из-за него Алекс вдруг стал другим? И что, ей молча наблюдать за лучшим другом под… чаровством.
Маринка и не помнила, чтобы это слово использовали для заклинаний. Ведовство, ворожба, волшебство, просто магия. Ну, да Ясь вечно всякие странные словечки использует. Чаровство, хм.
Но Алекса, ну и Сережу, конечно, надо расколдовать. Или хотя бы понять, что именно на них наложили. Заклятие вытащило в Алексе злобу и холодность? Или Маринка все-таки ошиблась и в нем?
-6-
17 березеня,
ул. Старый Гай, 69
Китеж, 2004
Дверь в спальню приоткрылась, послышался приглушенный мамин голос.
– Гера, завтрак готов!
Жорик высунул голову с лоджии:
– Зверей докормлю…
– Тс-c, сестру не разбуди, – мама чуть нахмурилась, но примирительно улыбнулась. – И поспеши, папа ждать не сможет.
Жорик покосился на нижний ярус кровати со спящей Лисой за импровизированными шторками, кивнул маме и нырнул обратно, в свое маленькое шумное царство. Молодая серая ворона Пуша тут же вылетела из распахнутой клетки и приземлилась Жорику на голову:
– Карр! – требовательно воскликнула она и, судя по пляскам на шевелюре, цеплялась, искала равновесие, то и дело расправляя короткие крылья. Ее он подобрал сразу после переезда в Китеж – больного, почти лысого птенца, – думал, не выживет.
Жорик выставил руку, и Пуша спланировала на нее. Вцепилась в кожу когтями, больно оцарапав. Да, без краг так лучше не делать, но он лишь улыбнулся: нормальные маховые перья у Пуши так и не отросли, но в последний месяц она, наконец, начала понемногу летать. Метр-два, но такой прогресс!
Такую прирученную птицу уже ни за что не выпустишь обратно на волю. Как и ежа, которого Жорик привез с собой в Китеж из Еловца, небольшой деревушки в глуши Томской области, в которой он провел все детство. Совершенно домашнего варана – того, что Жорик вытащил из проруби в последние каникулы, – тоже уже не отпустить.
А вот зеленую жабу, что спит сейчас в ящике под клеткой с бурундуками, еще можно попытаться выпустить. Ее он подобрал в середине грудня, на выпавшем снегу. Что-то, похоже, согнало ее с выбранного убежища для зимовки. Жорик ее даже почти на руках не держал: накормил сверчками, собрал в пластиковый ящик коры и мха, наворожил нужной температуры и влажности и отправил спать. Весной выпустит: должна выжить на воле. Но проследить за ее судьбой, конечно, придется.
Докинул бурундукам любимого лакомства к корму – мясного пюре из баночек для детского питания, намазанного на кружки огурцов. Вороне Пуше зерен и фруктов. Ну что ты смотришь так жалобно? Мясо на ужин получишь. Ежу сверчков засушенных. У варана вода свежая, но на всякий случай закинул ему пару бражников – пусть охотится, и не оглядывается так жадно на бурундуков. Не лучшее соседство, конечно. Но что делать? Да и Жорик был уверен, что старший из них, Дейл, и с вараном не пропадет, и других бурундуков в обиду не даст.
Жорик вытер руки о брюки, опомнился и щелкнул пальцами. Почувствовал тепло на груди от нагревшегося кулона-ксифоса, пижама очистилась от грязи – можно и поесть.
– Пуша, тебе пора. Вечером полетаешь, хорошо? – сказал Жорик на прощание и закрыл ворону в клетке во всю боковую стену.
На цыпочках мимо Лисы – в этом году она училась в цивильной школе во вторую смену и могла отсыпаться, – аккуратно закрыл за собой дверь и пошел на запах еды.
И вот уже блестящие в свете кристаллов капли божественного вишневого варенья, как по полотну современных непонятных художников, растекались по румяному блину. Еще ложку и еще одну. Вначале варенье возвышалось, как гроздь аметистов, но Жорик безжалостно размазал его, свернул блин в трубочку и отправил в рот. Сладость с ароматом лета заполнила его всего – это будет хороший день. Такой же хороший, как всегда. Или почти всегда.
Вчера вот все было очень странно. Жорик нахмурился: сначала эта дикая головная боль, известие о проклятии (и эта Марина похоже не при чем! Но кто еще мог попытаться его проклясть?!). А потом новости в телевизоре, с каким-то левым мужиком вместо привычной физиономии неизменного Председателя Комиссарова, и резко постранневший Алекс: что за бред, всегда был Длинноносов, что ты несешь.
Ага, как бы не так. Уж Длинноносов-то слишком знакомая фамилия, чтобы Жорик мог ее перепутать. Это же фамилия Дэнчика! Почти брата. Они оба родились в Еловце с разницей в три месяца. И всю жизнь прожили бок о бок, за исключением последнего года… Жорик вздохнул.
Мама дирижировала продуктами. Новые блины разом с двух сковородок переворачивались и перелетали в стопку. Одновременно складывались в контейнер котлеты отцу на обед, и в еще две емкости сыпалась какая-то еда – отцу на ужин и на ночной перекус. Значит, снова на долгое дежурство.
Маме вечером Жорик тоже попытался рассказать про исчезновение Комиссарова и появление кого-то нового. Но она, хоть и не стала кипятиться на пустом месте, нахмурилась. Предложила Жорика показать врачу: вдруг проклятие все-таки подействовало. Это бы, конечно, многое объяснило. Но поведение мамы насторожило. Что с ними не так?
Под столом, положив голову на колени Жорика, умирала от голода несчастная Муха – единственный зверь в квартире Глефовых, принадлежавший не самому Жорику. Доберман отца жила с ними, сколько Жорик себя помнил, – появилась еще задолго до самого Жорика, и при этом даже не старела. Чудесный Китеж, только за долгую жизнь зверей его уже можно любить.
У голодающей Мухи-то вон миска с кормом даже не опустела, и припадающая на переднюю лапу кошка Мурка уже вытаскивала у попрошайки какие-то аппетитные кусочки.
– В холодильнике будет суп, поешь после гимназии, – не оборачиваясь, сказала мама. – И если кто-то из друзей придет, хватит. Обязательно покорми, не жуйте одни бутерброды.
– Не, я сегодня вряд ли с друзьями. У Алекса скоро турнир, он тренироваться весь день будет. А Серегу родители на этой неделе уже отпускали, значит не раньше следующего месяца снова придет. Если еще с оценками все норм будет.
Мама ничего не ответила, но Жорику даже не требовалось видеть ее лица, чтобы знать, как она сейчас укоризненно поджимает губы: она не одобряла методы воспитания многих родителей, что в Еловце, что тут в Китеже.
– А в следующем году и сам на турнир? – на кухне показался отец. Не выспавшийся, помятый. Вчера вернулся со смены, когда Жорик уже ложился. И снова на дежурство.
– Нууу, – неопределенно протянул Жорик, водя в воздухе перепачканной вареньем ложкой.
– Или на художественную ворожбу пойдешь? – изогнул темную бровь отец.