Титановый бардак

— Я и изначально была уверена, что в Харькове эти самолеты выпускать не получится, писала ему об этом неоднократно, и дело вовсе не в вредителях на производстве, как пытается нам доказать товарищ Уншлихт. Но раз Иосиф Станиславович считает, что это не так, я предлагаю его назначить директором Харьковского завода. Пусть он лично поруководит производством, изживет недостатки и выдаст стране хорошие летающие самолеты. Ну а если не выдаст, скажем, через полгода не выдаст, то мы будем считать его самого саботажником и диверсантом, а потому со спокойной совестью расстреляем.

— А если выдаст, то кого расстреливать будем? — поинтересовался Иосиф Виссарионович.

— Давайте меня, я не против.

— Вы так уверенно об этом говорите… То есть считаете, что товарищ Уншлихт производство самолетов наладить там не сможет?

— Да я в этом вообще не сомневаюсь. Если мужику дали руду с углем, но он дома в печке не смог выплавить из этого чугун, то кого наказывать надо? Мужика, который не выплавил или руководителя, который дал ему заведомо невыполнимое задание? Чтобы в Харькове строить такие самолеты, нужно выстроить там совершенно новый завод — но зачем, если в Нижнем завод прекрасно работает? Люди обученные там уже есть, оборудование тоже есть. Площадей для увеличения выпуска не хватает, но построить новые сборочные цеха много дешевле, чем строить новый завод с нуля. Опять же, в Нижнем есть кому обучить новых рабочих, а в Харькове — вот пусть товарищ Уншлихт их пообучает. Получится — хорошо, но ведь не получится…

— Так зачем же ждать полгода, давайте товарища Уншлихта сразу расстреляем, — пошутил Молотов.

— Э, нет. А помучаться перед расстрелом? Осознать глубину своего морального падения? Он же тоже прекрасно знает, что ничего у него не выйдет, так что как раз времени хватит для осознания…

Уншлихт во время этой «веселой» перепалки сидел молча, а когда совещание закончилось, то вышел в коридор и застрелился.

— Вот видите, Иосиф Станиславович тоже не сомневался, что занимался вредительством, — прокомментировала случившееся Ира, перешагивая через бездыханную тушку. — И под конец тоже не удержался от подлости: нет бы на улицу выйти, а теперь уборщицам пол мыть…

— Страшная женщина эта Ирина Алексеевна, — прокомментировал ее уход с совещания Молотов. — И бесстрашная.

— Ты еще не знаешь, насколько, — ответил Лазарь Моисеевич. И с содроганием вспомнил, как Ирина Алексеевна в прошлом году пригласила его «посмотреть на современный город» в Боровичи, как раз после того, как было принято окончательное постановление о реконструкции Москвы. Провинциальный городок Лазарю Моисеевичу понравился — продуманностью коммуникаций, да и качеством выстроенного там жилья. Но городок все равно был именно провинциальным, там самый высокий дом был пятиэтажный, причем единственный в городе. А Москва…

Правда именно Ирина Алексеевна курировала перестройку большинства старых кварталов, и кое-что, по мнению Лазаря Моисеевича, в ее планах не соответствовало намеченным целям — о чем он не преминул ей сообщить.

— Знаете, Лазарь Моисеевич, вы человек, вне всяких сомнений, хороший. Думаете о том, как людям сделать жизнь лучше. Но кое-что вы просто не понимаете. Подождите, сейчас объясню. Вы сами мало что родом из деревни…

— И какое это имеет значение?

— Из украинской деревни. То есть из убогой провинции, а вдобавок вы еще еврей.

— То есть для вас еврей…

— Вы просто не понимаете некоторых особенностей русского менталитета, и особенно менталитета столичного. Поэтому я просто, на примере, поясню: тот же «Октябрь» я могла бы выстроить втрое дешевле, но строила его таким дорогим потому, что такой он гармонирует с Сухаревой башней. Которая, между прочим, является одной из московских святынь, наравне с храмом Христа-спасителя и некоторыми другими культовыми сооружениями. Не в смысле религиозными, а в смысле знаковыми для каждого москвича и огромного числа русских людей из провинции, для которых эти здания являются символами русской столицы. Извечной столицы, даже цари, перенеся государственную столицу в Петербург, не рискнули Москву лишить столичного статуса.

— Это вы к чему мне говорите?

— Ну так вот: вы, то есть вы лично и вся ваша семья просто не увидит город без Сухаревой башни, без некоторых других зданий. А так как вы являетесь евреем, то и подавляющее большинство ваших соплеменников этого не увидят. Вы просто представить себе не можете, какую волну антисемитизма уже подняло уничтожение храма Христа-спасителя, выстроенного в честь победы над захватчиками, и выстроенного на народные пожертвования. И тем более не представляете, что начнется после сноса Сухаревой башни.

— Вы… вы мне угрожаете?!

— Нет, просто предупреждаю. Вы, вероятно, в курсе того, что Ольга Дмитриевна практически не ошибается при планировании? Это связано в том числе и с глубоким анализом реакции людей на то, каким образом эти планы будут реализованы. Ну так вот, если вы попытаетесь сделать то, от чего я вас предостерегаю, то ни мы предотвратить последствия не сможем, ни… вообще никто не сможет. Страна, конечно, после этого просто развалится и территорию её займут всякие британцы с японцами, но мужикам-то это не объяснить!

— И вы так спокойно об этом говорите…

— А мне лично-то о чем беспокоиться? Я решения не принимаю, а просто советы даю. У нас же страна Советов?

— Вообще-то мы ни хрена не первопроходцы, — сообщила Аня на праздновании «очередного технологического прорыва». — Еще в тридцать втором году такая возможность была доказана.

— Ага, в лабораторных масштабах. Сколько они там обогащение получили? Пять процентов? А у нас уже выше девяноста.

— Ну, никто же не вкладывал в одну установку сорок миллионов золотых рублей, — улыбнулась Аня, — это только мы готовы швыряться деньгами направо и налево.

— И ни у кого нет таких грамотных и, главное, мотивированных специалистов, — добавила Света. — Просто потому что никто не знает, чему этих специалистов нужно учить.

— Ага, а мы знаем! — рассмеялся Валя, — мы же тут через одного крутые криогенщики!

— Мы, между прочим, специалисты-материаловеды, у нас два справочника по спецсплавам есть, — спокойно возразил ему Валера. — Если бы не Ирин справочник, то из чего бы мы делали ректификационные колонны?

— Давайте, давайте пиписками меряться, — охладила спорщиков Гуля. — Если бы не Ваня Усюкин, то до сих пор мы бы тратили по семьдесят мегаватт на литр, а то, что теперь тратим только семь — это, думаю, на сто процентов заслуга Вани.

— Присоединяюсь к предыдущему оратору, — сообщила собравшимся Аня, — а еще я думаю, под каким соусом Сталину подать представление Вани на орден Ленина.

— А не рано ему Ленина давать? Я не в том смысле, что не заслужил, а в том, что завистников у него появится излишек.

— Не появится. Официально он же у нас разрабатывал кислородные станции, а это — прибавка в выплавке чугуна на треть… ну, хотя бы на четверть и высококачественные стали в кислородных конвертерах. Лично меня больше всего удивляет, что он и сам считает, что его работа по кислороду гораздо важнее.

— Хорошо, что он еще не считает, что мы тут все с дуба рухнули. Кто ему сказал, что тяжелый водород нужен для изготовления противорадиационных пластиковых скафандров? Впрочем, на орден Ленина Иван Петрович гарантированно наработал, так что… ладно, обоснуй представление жидким кислородом. Я присоединюсь, в медицине кислород тоже полезен.

— Я вот еще чего думаю: в Саратове ребята научились аммиак делать, в котором дейтерия уже три процента по водороду…

— Нафиг, — резко возразила Оля, — затраты получаются большими, а выхлоп низкий. Дистилляция водорода на порядок дешевле, а в Усюкинскую колонну что простой водород подавать, что обогащенный — разницы практически никакой. Так что завязываем с экспериментами, а когда у нас будет много электричества, просто второй дистилляционный завод выстроим.

— Ректификационный, — уточнила Аня. — И не нафиг, возможность сжижать водорода в двадцать раз меньше тоже на орден тянет как минимум. Правда в Саратове пока объемы маленькие, но и заводик сам по себе небольшой.