Титановый бардак

— Это я знаю, Гюльчатай Халматовна отдала приказ, что после ранения из госпиталей на фронт будут возвращаться лишь добровольцы… я с этим категорически не согласен, но пока Ставка ее поддерживает.

— Как раз те, кто воевать оказывается в состоянии, в большинстве своем желание вернуться высказывают, что заставляет меня еще сильнее гордиться нашими людьми. Но у Гюдьчатай Холматовны свои резоны.

— Какие? Самые опытные бойцы заменяются на необученную молодежь?

— Вы, Яков Александрович, столько лет в Боровичах провели…

— В Боровичском районе, я в городе разве что наездами бывал.

— Но военно-медицинский институт в вашем же городке размещен? Я это к чему: с товарищем Суховой вы бок о бок много лет проработали, а так её и не узнали. Всех бойцов, кто после ранения относительно восстановился, по ее приказу отправляют, в общем-то, на домашнюю реабилитацию на полгода. С целью, чтобы у женатых семьи росли, неженатые эти семьи завели. А когда они снова на фронте понадобятся, их вернут. И пойдут они защищать в том числе и свои семьи, своих детей. Вы слышали, что если боец оставляет в тылу беременную жену, то ей — не ему, а ей — выплачивается разово полугодовой оклад и ежемесячно приличное пособие на ребенка, причем она еще освобождается от платы за жилье, а в деревнях ей бесплатно доставляется топливо для дома, еще куча благ добавляется? По сути, Гюльчатай Халматовна говорит каждому бойцу: даже если ты погибнешь за Родину, семья твоя будет обеспечена всем необходимым, а дети твои продолжат твой род и твое дело. Это очень важно, особенно во время войны… Ладно, как там ваши ребята в Эстонии?

— Где-то час назад вышли на берег озера Вирц на юге, а на севере до Таллина остается пройти километров восемьдесят. Эстонцы сопротивляются, конечно, но настоящие бои там идут только с вермахтом, а у немцев войск в Эстонии маловато для серьезного сопротивления… Что я смешного сказал? — поинтересовался Слащев, увидев широкую улыбку на лице Шапошникова.

— Сейчас, если я не путаю, правильно говорить «до Колывани». Ольга Дмитриевна…

— А, вы об этом. Нет, это не Ольга Дмитриевна, у нас Светлана Юрьевна так борется «за чистоту языка и патриотическое самосознание». А раз она всей печатью учебников и карт заведует, то мы и видим на картах то, что видим.

— Наверное, это не совсем правильно, но с ней я спорить точно не буду. Раз ей так хочется, то пусть будет Колывань. А когда окончательно победим, разберемся.

Двенадцатого, в понедельник, все попаданцы снова собрались вместе. Не ради очередного обсуждения срочных задач, а просто за завтраком. Но ведь молча поглощать пищу — это не в привычках советского человека, обязательно нужно обсудить мировые проблемы…

— Ну всё, сегодня Колывань возьмем, — начала «обсуждение» Света.

— Свет, ну ты уже достала всех со своей Колыванью, — отреагировал Петруха. — Ревель это, Ревель!

— Петь, нам не нужны топонимы, присвоенные оккупантами. Так что будем использовать исторические названия. Кстати, Колывань — в отличие от того, что думают большинство трибалтийских нацистов — вовсе не русское название, а историческое название, присвоенное городу древними эстами, в честь прародителя этих самых эстов Калева. Так что мы просто возвратимся к истокам…

— Ну, тебе виднее. Мне-то вообще плевать, хоть горшком называй.

— Не буду горшком называть. Кстати, ты подумал насчет Фитина? Если Сталин его по нашим предложениям с разведки снимет, то кого вместо него предложим?

— Фитина придется брать без вариантов, там Саша такие расклады нарисовал, что без Павла Михайловича ни хренашечки не получится. А на разведку пусть Сталин Кубаткина ставит, Петр Николаевич в этом не собаку, а целую свору съесть успел.

— А что тебе мой драгоценный наплел? — с улыбкой глядя на мужа, поинтересовалась Оля.

— Ну, во-первых, в Узбекистане не только Учкудук, но для начала и его за глаза будет. Фитину, я имею в виду: там же строить и строить, копать и копать… а там, как известно, горячее солнце и горячий песок. А для глотка воды нужно еще и водопровод выстроить километров двести длиной.

— Ага, а там неподалеку еще и Зарафшан с золотом строить… хотя это вроде не к спеху.

— К спеху, — отозвался Саша, — золото лишним не бывает. А когда война закончится, нам столько всего еще у буржуев покупать придется!

— У нас на Заравшан денег нет.

— У нас скоро денег даже на зарплату нам, любимым, не будет, и что? Мы же не для себя…

— А я вообще о другом, — прервал спор супругов Петруха. — Я про месторождения в Африке и в Южной Америке, а насчет Канады я вообще умолчу. Павел Михайлович очень даже в курсе наших зарубежных компаний, да и специалистов у него побольше, чем мы подыскать в состоянии.

— Да черт с ними, с импортными месторождениями… пока, я имею в виду, — высказала свое мнение Аня. — У нас в Краснокаменске получается по пятьсот тонн урана в год выковыривать, а тратим мы на всех трех наших станциях уже четыреста пятьдесят. Чем следующие станции кормить будем?

— А какие следующие? — спросил Валя. — А то я что-то отстал от ваших высокотехнологичных задумок, все простыми пушками да пулеметами увлекаюсь.

— Одна тяжеловодная в Джезказгане, — сообщила ему Аня, — летом пускать будем, одна такая же возле Красноярска. А Хлопин собирается в следующем году минимум одну легководную пускать возле Воронежа. У него по плану там четыре реактора намечено до сорок пятого года поставить…

— Но ты про ВВЭР не бери в голову, — дополнил ответ жены Валера, — там будет мокс-топливо на отходах тяжеловодных.

— Ага, как же! По пятьдесят тонн урана в год каждый ВВЭР всяко сожрет, а когда мы перейдем на обогащенный уран…

— СССР перейдет, — тихо заметила Оля, — СССР, не мы. Надеюсь, мы свое уже откукарекали…

Четырнадцатого января в приемной возле кабинета Сталина в ожидании Иосифа Виссарионовича несколько человек просто чесали языки, обсуждая вещи, никоим образом с темой намеченного совещания не связанные.

— Лично мне, — заметил Глеб Максимилианович, — больше понравился боровицкий борщ.

— Глебушка, ну почему тебя все время тянет на всяку бяку? — весело ответил ему Станислав Густавович. — Терской борщ у них хотя бы на борщё похож…

— Да борщами этими только свиней откармливать, — резко возразил Борис Львович. — А вот суп гороховый…

— И как вам, Борис Львович, не ай-яй-яй такое говорить? По виду — приличный еврейский мальчик, а как суп с копченой свининой…

— Слава, ты у меня сейчас договоришься! На пакете написано «суп гороховый с копченостями», а домысливать, что там на заводе коптили, я не собираюсь!

— Да какая разница, — миролюбиво заметил Александр Николаевич. — Лично меня в восторг приводит сам факт, что они в такое тяжелое время наладили выпуск мороженных продуктов, с которыми кто угодно обед за пятнадцать минут сготовит, причем по цене не выше, чем в любой заводской столовой.

— А меня в восторг приводит, — ответил Поскребышеву Струмилин, — что в такое тяжелое время благодаря им в магазинах любых продуктов достаточно. И даже не сам этот факт, а то, что Ольга Дмитриевна считает своим крупным провалом невозможность поставлять в торговлю бананы с ананасами!

— Но ведь она сама перенаправила банановую флотилию в Тихий океан, или я ошибаюсь? — удивился Кржижановский. — К тому же сейчас рейсы через Атлантику…

— Это я помню, — рассмеялся Ванников. — Когда я в Перми работал, Петр Евгеньевич ко мне приезжал, уговаривал начать выпуск солнечных опреснителей морской воды. Говорил, что с ними в Персии можно бананы выращивать, тогда их можно будет в СССР посуху доставлять…

— Все уже собрались? — оглядел сидящих в приемной вошедший Иосиф Виссарионович. — Отлично, заходите в кабинет, а дамы, как всегда, появятся, как и обещали, через… — он поглядел на висящие на стене часы, — через семь минут. Как раз успеем перекурить и проветрить, а то они дым не очень любят…

Точно в оговоренное время в кабинет Сталина вошли Оля, Аня, Ира, Валера и Петруха с Сашей. Сталин жестом пригласил всех присесть и с интересом поглядел на Ольгу.