Титановый бардак

— То есть Девятое управление на Украине ничего сделать не может? Или не хочет?

— Товарищ Сталин, — снова в беседу вступил Свечин, — сейчас что-то сделать на Правобережье просто поздно. Если мы начнем буквально из штанов выпрыгивать, то, возможно, сможем выстроить оборонительную линию по Днепру от границы с Белоруссией и до примерно Запорожья, а ниже — скорее всего успеем ее создать по линии Днепропетровск — Кривой Рог — Николаев. Гарантированно — по рекам Саксагань и Ингулец, а дотянуть ее до Ингула мы можем лишь постараться. Но для этого Хрущева с его предательскими инициативами необходимо убрать, с ним мы ничего не сделаем.

— Хрущева нужно расстрелять, — тихо произнесла Ольга. — Если вы, Иосиф Виссарионович, его не закопаете, то он закопает вас, и я не шучу.

— Какие вы все тут кровожадные.

— Да. А еще я считаю, причем с точки зрения чистой экономики, что Украину нужно вообще ликвидировать.

— Что значит ликвидировать?!

— Украина в качестве республики показала себя полностью несостоятельной административной структурой. Республиканское руководство, как выяснилось, сплошь состоит из предателей и откровенных националистов, и, что гораздо хуже, оно подобных же предателей и укронацистов массово поддерживает и порождает новых. Вы знаете, что во Львове случилось? Местное население, настроенное — в том числе благодаря и деятельности Хрущева — откровенно пронацистски устроило резню, просто убив, причем самыми варварскими методами, все еврейское население города! Не нужна Советскому Союзу такая республика, совсем не нужна! Все её области нужно включить в состав РСФСР и полностью подчинить Москве. А тамошних националистов… Петр Евгеньевич знает, что с ними делать.

— Мы поняли вашу точку зрения, — произнес Сталин, а присутствующий здесь же Шапошников добавил:

— И ее полностью разделяем, — но под взглядом Иосифа Виссарионовича умолк. Зато Сталин продолжил:

— Сами видите, положение у нас очень плохое. Так что раз уж вы знаете, как его поправить — поправляйте. Товарищ Свечин, как вы относитесь к идее занять пост, который до утра занимал тов… генерал Жуков?

— Резко отрицательно. Мне кажется, что лучшей кандидатуры, чем товарищ Шапошников, на должность начальника Генштаба не найти. А я, с вашего позволения, продолжу службу в Белоруссии.

— Только с одним условием, — добавила Ольга, — вы, Иосиф Виссарионович, прикажите Борису Михайловичу неукоснительно принимать таблетки, которые ему Гуля выписала. В смысле, Гюльчатай Халматовна…

— С этим я полностью согласен. Борис Михайлович, с сегодняшнего дня вы по части медицины подчиняетесь Гюльчатай Халматовне, а по всем прочим делам, как начальник Генштаба… Петр Евгеньевич, Александр Андреевич, а у вас есть достойные командиры, которые смогут остановить врага на этом… вашем… рубеже обороны?

— На весь фронт у нас, конечно, не хватит, — ответил ему Свечин, — но и в РККА есть очень много грамотных и умелых командиров. Если вы позволите нам самим производить назначения…

— Мы думаем, что Генштаб это оформит соответствующим приказом… сегодня же, так, Борис Михайлович? Только вы держите меня в курсе, а то в РККА решат какого-нибудь майора или полковника в учебный полк направить, а он у вас уже дивизией командует или армией. Да, полковника Дементьева с его дивизией вы, как я понимаю, себе заберете?

— К сожалению, Николай Иванович сейчас в госпитале: ранен тяжело. Гуля говорит, что постарается его за месяц на ноги поставить, но…

— Но орден он заслужил, и звание генерал-майора тоже, как думаете, Борис Михайлович? И последнее на сегодня: пусть Петр Евгеньевич мне завтра доставит планы… ваши планы оборонительной кампании. То есть товарищу Шапошникову, может в Генштабе придумают, как их улучшить. Но вы не волнуйтесь, Борис Михайлович любые изменения с вами согласует.

— А мы и не волнуемся, — ухмыльнулся Петруха. — У меня только один вопрос: с Жуковым вы демонстративно поступите или пусть герой Халхин-Гола все же в бою погибнет?

— А вы что думаете? Меня именно ваше личное мнение интересует.

— Страна должна знать своих героев. И должна знать, что предатели не уйдут от заслуженной кары.

— Мы поняли. Жду вас завтра часам к двум, как раз мы будем обсуждать с Генштабом ближайшие планы. До свидания… Ирина Алексеевна, а эти ваши новые самолеты только в Боровичах увидеть можно?

— До Монино они разок и без обслуживания долетят. Скажем, завтра утром, вас устроит?

Когда боровичане покинули кабинет, Сталин повернулся в Берии, который все время встречи молча просидел у углу:

— Что скажешь, Лаврентий?

— Они врут. Впрочем, как и всегда.

— Что значит «врут»? В Белоруссии Свечин же на самом деле десять суток держал фронт, не отходя буквально ни на шаг!

— Про снаряды они врут. У них только завод в Калинине выдает ежесуточно по двадцать пять тысяч снарядов к полевым орудиям, а заводы в Могилеве и Витебске производят вместе заметно больше тридцати тысяч снарядов для их зенитных автоматов калибром тридцать миллиметров и я уже не знаю сколько мин пятидесятимиллиметровых. То есть они врут, что со снарядами будет хорошо где-то в июле: они уже производят больше, чем может выстрелить вся наша артиллерия.

— Мне кажется, что Ольга Дмитриевна говорила только о снарядах для гаубиц, — заметил Борис Михайлович.

— Возможно. Но у меня сложилось впечатление, что они по каким-то причинам просто не хотят стабилизации фронта на Украине.

— Концепцию тотальной обороны генерал Свечин продвигал еще в тридцатом году, и последние десять дней показали, что он был совершенно прав — что и я, кстати, сообщал неоднократно, но Жуков просто отказывался прислушиваться.

— С Жуковым… да и с Хрущевым все ясно, — не сдавался Лаврентий Павлович, — но то, что они отказываются помогать на юге…

— А я думаю, что они просто реально смотрят на вещи, вон и Семен Михайлович уже предлагает Киев сдать, говорит, что в любом случае не удержим, так хоть войска спасем. Они не отказываются помогать, они уже помогают. Насколько мне известно, они только боеприпасов отправляют туда по две тысячи тонн в сутки. Но может ли сейчас РККА эти боеприпасы правильно употребить? Тут Ирина Алексеевна мимоходом заметила, что у нее самолеты в воздухе проводят по двенадцать часов в сутки. А на Юго-западном фронте даже истребитель совершает один полет раз в два-три дня! Почему? Бензина у нас достаточно, боеприпасов достаточно. Но самолет в воздух поднимается не каждый день! У Жукова уже потеряно полторы тысячи самолетов, а у Свечина, насколько я знаю, пять машин в сутки считается ужасной потерей! И это не на двухстах километров фронта, а на тысяче с четвертью!

— У Свечина и самолетов…

— Три сотни бомбардировщиков Ар-2, девять сотен И-180, порядка сотни машин Яковлева и примерно двести самолетов Лукьяновой. Семьдесят тяжелых бомбардировщиков Петлякова, разных вспомогательных транспортных машин почти четыре сотни — и все это почти постоянно находится в воздухе, но потери минимальны. Что не скажешь о фашистах, у них потери можно без преувеличения назвать катастрофическими.

— У вас есть этому объяснения? — поинтересовался Сталин.

— Я думаю, что все объясняется действительно грамотным использованием авиации. У меня был разговор с Жикаревым, еще до войны — так он сокрушался, что невозможно заставить летное командование принять разработанные Девятым управлением боевые летные уставы: их на уровне Генштаба зарубают…

— С Генштабом все понятно, так, Лаврентий?

— Более чем. Борис Михайлович, я человек не военный, но по инстанции товарищ Сухов мне как раз выслал свои проекты боевых уставов. Посмотрите?

— Лаврентий, а почему ты их не направил в Генштаб сразу, как получил?

— Да я их лично в руки Тимошенко передал! Но осталась копия, надеюсь Генштаб теперь на эти документы внимание обратит?

— Тимошенко — тоже? — поинтересовался как бы мимоходом Сталин.

— Нет. Мне Светлана Юрьевна давно уже принесла свои характеристики на некоторых… многих генералов, о Тимошенко там положительно написано… правда, с указанием, что «может стать отличным командиром дивизии, но не выше». Посмотрим…