Страница 37 из 48
— Алиса?
— Привет, — говорю едва слышно. Потому что знаю, что сейчас ей может быть очень больно. — Как ты себя чувствуешь?
Она молчит. Закрывает глаза и немного морщится.
— Плохо, — выдыхает, и я вижу, как по ее щеке стекает слеза. — Я теперь слепая, да?
Ее красивое детское лицо искажает гримаса отчаяния.
— Нет, что ты, — сажусь на краешек кровати и беру ее за руку. — Надюш, мы в Москве. Тут знаешь, какие врачи крутые. Круче любого супер героя.
Она слабо улыбается. Но ее улыбка быстро гаснет.
— А если они мне не помогут? Я навсегда останусь слепой, да?
— Не говори так, — тихо, но строго останавливаю ее страшные мысли. — Даже не думай так. Ты в самой лучшей клинике. У самых лучших специалистов. Они тебе обязательно помогут. Ты должна говорит себе, что все получится. Что ты снова увидишь небо, птичек, радугу… Ты должна повторять себе, что все получится, ведь ты у меня такая сильная.
Надюша молчит. Хмурится.
Не верит мне…
— Помнишь, мы с тобой как-то разговаривали, и ты говорила, что на операцию у нас денег нет?
— Помню.
— Ты тогда была права. Я понятия не имела, где мы достанем деньги. Но я верила, говорила себе что все получится… И знаешь, я встретила одного супергероя, который решил тебя спасти.
Поворачиваю голову и вижу Стаса. Он так и остался стоять в дверях, так и не войдя в палату. Словно считал, что не имеет права тут находиться.
Свободной рукой подзываю его. А Стас нерешительно, но все-таки заходит в палату. Подходит ко мне, и я беру его руку в свою.
— Познакомься, Надюш, это мой друг Стас.
Кладу руку Волкова на Надину, и сестричка вначале замирает, а потом неуверенно начинает исследовать.
— Ты видишь его?
— Нет, — расстроено отвечает.
Поднимаю взгляд на парня, и смущённо улыбаюсь.
— У него темные волосы, карие глаза, нос с небольшой горбинкой, слегка пухлые губы.
— Он красивый?
Прикусываю губу и вижу, как Волков поднимает одну бровь, ожидая моего ответа.
— Красивый, — смущенно ответила, отводя взгляд.
Рядом слышу самодовольный смешок, но делаю вид, что я его не заметила. Просто не могу сейчас смотреть на Стаса.
— Привет, — говорит Волков, сжимая Надюшкину руку.
Сестричка слабо улыбается, а у меня слезы на глазах наворачиваются.
Как же мне хочется, чтобы она улыбалась открыто, глядя на мир широко распахнутыми глаза, а не как сейчас.
Ее взгляд расфокусирован, хотя я вижу, что она смотрит в сторону Волкова.
— Мама сказала, что мы сюда на вертолете летели, — тихо говорят Надя, отпуская руку Стаса.
Парень не уходит. Становится ближе, и я практически касаюсь своим плечом его пресса.
Надя тяжело вздыхает и закрывает глаза.
— Жаль, я спала в этот момент.
— Не расстраивайся, — отвечает Стас, еще до того, как я успеваю открыть рот. — Обратно будешь лететь, сможешь все увидеть. Посмотришь на землю с высоты птичьего полета.
— Правда? — с надеждой спрашивает сестра.
— Обязательно, — Волков говорит настолько уверенно, что мне тоже хочется ему верить.
— Алис, а это не страшно?
От ее простого вопроса я теряюсь.
Это был мой первый полет. Но я его не заметила, ничего не почувствовала. Думаю, как и мама. Мы обе не спускали глаз с Надюши.
— Нет, не страшно, — вру, чувствуя, как в горле образуется колючий ком. — Тебе обязательно понравится.
Мы еще какое-то время разговариваем с Надей. Но я стараюсь, не перегружать ее общением.
Она слаба. Ей больно. А еще она напугана. Хотя я вижу, что она старается этого не показывать. Улыбается, хотя глаза прикрывает и иногда морщится.
Минут за пятнадцать до того, как врачи пришли за Надей, мы просто молчим. Она лежит с закрытыми глазами, но я знаю, что она не спит.
Держу ее за руку и ласково поглаживаю.
Когда Надю увозят на осмотр, мама идет вместе с ней.
А мы с Волковым остаемся в холле.
Он подходит ближе. Обнимает. Крепко прижимает меня к своему крепкому телу. Цепляюсь за его кофту, с силой сжимая ткань. По щекам текут слезы, но я прикусываю губу, чтобы не разрыдаться в голос.
Волков молчит. Поглаживает меня по спине, давая возможность выплеснуть боль и страх за Надюшу.
Постепенно я успокаиваюсь. Но не отпускаю Стаса. Продолжаю крепко прижиматься к его сильному телу, чувствуя себя в безопасности в его объятиях.
— Спасибо, — хрипло выдыхаю. Отстраняюсь, вытирая мокрые щеки.
Мы садимся в мягкие кресла, которые стоят возле большого окна. Волков берет меня за руку и крепко сжимает.
Но не проходит и тридцати минут, как в коридор выходит белая, как мел, мама.
— Что случилось? — подлетаю, холодея от ужаса.
— Надю на операцию увезли, — шепчет пересохшими губами.
Маму пошатывает, поэтому я беру ее под руку и веду к первому попавшемуся креслу.
Она тяжело опускается, качает головой, и по ее щекам начинают течь крупные слезы.
— Мам, что с Надей? Так быстро провели консилиум?
— Нет. Они толком не успели ее осмотреть, — мама всхлипнула, и уткнулась лицом в ладони. — Ей плохо стало. Она сознание потеряла. Ее врачи в операционную увезли.
— Но… Как же они оперировать будут, если толком не осмотрели ее? В слепую что ли?
Выпрямилась, и начала нервно мерить коридор шагами, заламывая пальцы.
— Наши врачи сюда заранее отправили все выписки и результаты анализов.
Кивнула, запуская пальцы в волосы и крепко их сжимая.
Страшно. Как же страшно.
Хочется плакать. Выть. Кричать. Но я не могу.
Внутри все натянуто, как струна. Руки трясутся и сердце колотится.
Прикусываю губу, борясь с подступившими слезами.
Постепенно мы успокаиваемся. Первый шок проходит, и я сажусь рядом с мамой, беру ее за руку и мы обе молчим. Смотрим куда-то в стену.
Не говорим, а просто с тревогой и надеждой ждем, когда к нам выйдут врачи.
Но время идет, часы тихо отсчитывают минуты, а потом и часы. А мы продолжаем мучиться от неизвестности.
Волков остался с нами. Иногда выходил, чтобы принести воды, кофе или еды. Он молчал. Но я чувствовала его присутствие, чувствовала его безмолвную поддержку. И была благодарна ему за это.
За окном ночная мгла начала рассеиваться, а от врачей до сих пор нет известий.
— Долго, — хрипло выдохнула мама.
Кажется, за эту ночь она постарела лет на десять. Лицо стало темнее, появились черные круги под глазами, морщины стали ярче выражены…
— Может это и хорошо, что долго, — пробормотала, глядя на дверь, куда увезли Надю. — Операция сложная, нам ведь это давно сказали. И если долго, значит они продолжают ее делать. Не бросили. Не сказали, что лечение невозможно.
Про другой, страшный, вариант я не стала говорить. Даже думать не хочу, о том, что кто-то выйдет и скажет, что Надя не перенесла операцию. Организм не справился.
Нет. Этого не будет.
Поэтому мы продолжаем ждать и внимательно следить за дверью, даже когда стало совсем светло.
Жизнь в больнице текла своим чередом. У врачей произошла пересменка, у некоторых пациентов взяли анализы, кого-то повели на утренние процедуры, потом был обход…
А мы так и продолжали сидеть и ждать новостей.
— Почему к нам никто не выходит? — нервно пробормотала мама. — Могли бы хоть что-то сказать. Хоть что-то сообщить.
Она прикусила губу, покачала головой, и по ее щекам опять потекли слезы.
— Мам, пожалуйста, не плачь. Не надо.
— Мне так страшно, Алис.
— Знаю, мамуль. Мне тоже. Очень страшно. Но мы должны верить, что все будет хорошо. Надя у нас сильная. Она справится.
Мама кивнула, но я вижу, что мои слова ее не успокоили.
Никакие слова поддержки не помогут, пока лично врач не скажет, что все прошло хорошо.
Поэтому нам остается только ждать…
И мы ждали.
Стас опять принес еду, заказав в одном из ресторанов.
Вначале он предложил сходить пообедать, но мама категорически отказалась, я ее понимаю и тоже отказалась.