Ангелы полуночи

Внезапно его раздумья прервал вой полицейской сирены. В зеркало заднего обзора был виден автомобиль дорожного патруля. Коллин сбросил скорость, «феррари» замер у обочины. Патрульный остановился сзади, вылез из машины и направился к нему.

– Вы знаете, что на двадцать миль превысили допустимую скорость?

Коллин кивнул:

– Виноват.

– Ваше водительское удостоверение, пожалуйста.

Коллин достал бумажник, вынул права и подал патрульному. Офицер некоторое время разглядывал документ, а потом снова перевел взгляд на Коллина.

Тот усмехнулся.

– Когда фотографируешься на права, всегда черт знает как выходишь, верно? – спросил он, пытаясь разрядить обстановку.

Патрульный не стал с этим спорить.

– Это ведь не первый случай, когда вас задерживают за превышение скорости, мистер Деверелл? – спросил он, снова заглянув в права.

– Боюсь, что нет, – вынужден был согласиться Коллин. – Но первый случай за последние несколько лет. Я уезжал из страны…

– Придется вас оштрафовать, – прервал его офицер.

– Понимаю. – Коллин взял права и убрал их в бумажник.

Пятнадцать минут спустя он снова был на пути к дому, продолжая ломать голову над сложившейся ситуацией. Неужели тот, кто заварил эту кашу, надеется, что все сойдет ему с рук? Тут, без сомнения, замешан дилетант; профи проявил бы больше осторожности, действовал бы точнее, так, чтобы не осталось никаких концов. Неужели следователю это не ясно?

На эту же тему продолжал размышлять и Деврис. Как только Коллин покинул кабинет, куда ворвался столь неожиданно, следователь снова погрузился в раздумья. Что-то тут не так, думал он, снова и снова просматривая отчеты. По всем данным, большую часть состояния молодого Деверелла составляли именно картины и драгоценности. Это наводило на мысль, что он, возможно, и впрямь рассчитывал получить страховку. Однако Деврис не раз беседовал с ним, и Деверелл никогда не заговаривал ни о полисе, ни вообще о деньгах. Его волновало одно – как найти пропавшие вещи. Конечно, это мог быть, так сказать, фасад. Деврису уже случалось видеть якобы безутешных владельцев, которые только и мечтали о возвращении украденных у них произведений искусства. А потом выяснялось, что они сами и организовали кражу.

И еще вот что интересно. Коллин Деверелл выглядел не просто расстроенным. Молодого человека буквально трясло, как будто украденные вещи имели для него своего рода символическое значение. Если, несмотря на это, он все же лгал, то, безусловно, был исключительно хорошим актером.

Девриса заинтересовала история семейства Деверелл. То, как Квентин Деверелл уже в двадцать три года сумел сколотить состояние в нефтяном бизнесе, как неустанно трудился и боролся, прокладывая путь к вершине, и как в конце концов превратил «Интерконтинентал ойл» в один из гигантов индустрии. Не лишена была интереса история и самих братьев Деверелл, Коллина и Джастина, близнецов, настолько похожих внешне, что, увидев их поодиночке, никто не мог с уверенностью сказать, кто именно перед ним. Любопытно, какими разными людьми они оказались и насколько были далеки для братьев. В особенности для близнецов, между которыми обычно существует очень тесная связь.

Деврис не раз беседовал с Коллином, но никогда не слышал от него ни слова о брате. И все же Деврису удалось выяснить, что и картины, и драгоценности, и даже само поместье на Лонг-Айленд стали собственностью Коллина по соглашению с Джастином, взамен на что тот получил полный контроль над компанией. Все это Деврис выяснил в ходе своего расследования.

Полученные сведения бесконечно удивили его. Почему Коллин Деверелл по доброй воле пошел на этот явно неравноценный обмен? Доля Коллина в компании исчислялась миллиардами. Сохрани он ее, с годами его состояние возросло бы до фантастических размеров. Ценность же картин и драгоценностей, хотя и немалая, не шла ни в какое сравнение с паем в «Интерконтинентал ойл». Что стояло за этим по меньшей мере странным поступком?

Деврис выяснил и еще одну интересную вещь. Согласно завещанию Квентина Деверелла, внезапно погибшего три года назад, «Интерконтинентал ойл» должен был возглавить, заняв место отца, Коллин, а не Джастин. Вместо этого Коллин, не долго думая, распрощался с компанией. Почему? – снова и снова спрашивал себя Деврис.

Он потянулся к телефону на краю стола, где, как всегда, царил безукоризненный порядок, и набрал номер.

– Говорит Деврис, – произнес следователь. – Мне необходима следующая информация…

Коллин стоял перед камином в библиотеке, глядя на портрет матери, такой элегантной и прекрасной в своем платье от Диора. Такой царственной. Художник запечатлел ее на полотне в возрасте двадцати восьми лет – молодая королева, восходящая на трон. А Коллин помнил мать такой, какой она была в жизни, – сердечной, заботливой и нежной женщиной, для которой дети всегда стояли на первом месте. Странно, что ему не составляло труда слить воедино оба образа – величественной дамы в роскошных туалетах и драгоценностях и женщины в спортивных брюках и свитере, играющей с ним на лужайке поместья, жизнерадостной и чуточку бесшабашной. Как она радовалась его пустяковым детским рисункам! А ведь глядя на них, трудно было даже догадаться, что именно там изображено. Считая, что личная свобода превыше всего, мать пресекала все попытки подавления их с братом индивидуальности. Защищала своих детей, точно львица детенышей. И Коллин любил ее с такой силой, с какой никогда не испытывал этого чувства по отношению ни к кому другому.

Отец, Квентин Деверелл, – совсем другое дело. Сторонник дисциплины в семье. Строгий, несгибаемый, он, без сомнения, тоже горячо любил сыновей. Самые ранние воспоминания об отце вызывали в сознании Коллина образ огромного – так ему тогда казалось – мужчины, который сажает его на плечи и носит по холмам поместья. Учит скакать верхом и обращаться с оружием. Обещает позаботиться о том, чтобы его жизнь сложилась как можно лучше. И это, с грустью думал Коллин, единственное обещание, которое отец не сумел сдержать.

Коллин снял со стены церемониальную саблю и взвесил в руке, поворачивая то так, то эдак. Вручая ее своему талантливому ученику, Жан-Мишель предрекал, что на предстоящих Олимпийских играх тот непременно получит золото. И надо же! Это произошло как раз в тот день, когда отец явился в Ниццу и увез сына домой, потребовав не тратить время на глупости и продолжить учебу.

Вот тогда-то Коллин в полной мере осознал, что ему нечего рассчитывать на поддержку отца, реши он связать свое будущее с фехтованием. Именно в тот день его мечты превратились в прах. Коллин, конечно, простил отца. Однако жаль, что он так никогда и не узнает, кем мог бы стать.

Его взгляд упал на пятно на стене, где прежде висела любимая картина отца кисти Пьеро делла Франческа. Попадись ему вор, укравший ее и другие картины, Коллин, наверное, мог бы задушить его собственными руками.

Разговор со следователем выбил из колеи, заставил почти полностью потерять над собой контроль, вызвав взрыв неуправляемой ярости. Однако успокоившись, Коллин понял, что такого больше допускать нельзя. «Поосторожнее с Деврисом, – предостерег он себя. – Этот человек должен быть на твоей стороне, без него не обойтись. Не разжигай его антипатию, не давай пищу для подозрений».

Конечно, мысль о необходимости прибегать к помощи Девриса не слишком радовала Коллина, и все же другого пути не было.

Прошло три месяца. Антон Деврис все еще продолжал расследовать дело о краже в поместье Деверелла. И хотя он теперь верил Коллину, появилось новое доказательство, свидетельствующее не в пользу последнего. Деврис обладал прекрасно развитым инстинктом, который в прошлом не раз выручал его, а сейчас подсказывал, что не Коллин Деверелл организовал кражу картин и драгоценностей.

Однако факты – упрямая вещь, а они указывали на то, что здесь имело место мошенничество с целью вытянуть деньги из страховой компании. Той самой компании, которая привлекала Девриса именно в подобных случаях. Его наниматели не удовлетворятся теоретическими рассуждениями о том, что Деверелл тут ни при чем; им нужны веские доказательства. Принимая решение, они будут руководствоваться собранной им информацией. И, в частности, заключением экспертов-графологов, изучивших документ о продаже и удостоверивших, что на нем стоит подлинная подпись Коллина Деверелла.