Страница 71 из 91
Камни.
Не любят.
- Почему, кстати?
- Ты у меня спрашиваешь? – её ледяное спокойствие пугает. – Хотя… это как-то с энергетическими всплесками связано. Они же по сути передают не сам звук, а матрицу. По подобию. Одинцов как-то пытался объяснить, местами мне даже казалось, что понимаю. Там принцип, что в одной части, то и в другой. А звук там или картинка…
- Или сила, - все постепенно становилось на свои места. – Сила. Камень. Я нашел тот камень… Никанорова его не взяла с собой. Его. И письма. Но в письмах тех ничего особенного. Обычные… про погоду, природу. Кстати, про Дальний ни слова. А вот сам камень уже был родом отсюда. Я не мог понять, зачем. Еще и не ограненный, зашлифованный только.
Принцип подобия.
Сила.
Ему нужны были не просто женщины, но одаренные.
Зачем?
Затем, что кровь, насыщенная силой, восстанавливает. Так он считает.
- Идем, - Зима закинула на плечо обрез. – По дороге подумаешь. Кстати… записку.
Записку она оставила на столе, придавив грязной чашкой кофе.
- Отпечатки…
- Обойдемся.
- Суд…
- Ты и вправду думаешь, что этот угребок до суда доживет? – поинтересовалась она с прежним спокойствием.
Машину Зима взяла Сомовскую, ту, которую градоправитель для матушки выделил, может, к слову, не совсем добровольно. Но возражать он, как думалось, не станет.
В окнах дома горел свет.
И…
- Оставайся? – предложила Зима. – Я Тихоню возьму…
- Нет.
Это… глупо. Крайне. А Бекшеев всегда был человеком разумным. Но сейчас почему-то разум отступил, оставив одно желание – разобраться.
Самому.
Самонадеянно. Неправильно. Не вписывается ни в какие процессуальные нормы. Но… он должен. Сам. До конца.
Увидеть.
Понять.
И найти…
За руль села Зима. И выехала, едва не протаранив знакомый уже грузовик.
- Эй, ты чего творишь?! – распахнув дверь, заорал Сапожник. – Ты куда это…
- Магда. В моем доме. Тело, - Зима остановилась резко, так, что Бекшеева кинуло вперед. – И за домом пригляди.
- Доброй охоты, - Сапожник просто вернулся за руль.
- Вот так?
- А как ты хочешь? – Зима не повернулась. Она смотрела вперед и лицо её менялось, оплывая. – Фанфары и красную дорожку?
- Но… это неправильно.
- А то. Но ты же здесь. Почему?
- Не знаю, - Бекшеев вцепился в ручку, приваренную над сиденьем. Машину кидало из стороны в сторону. За окном в серой мути проносились дома. Еще немного и город останется позади. – Наверное, хочу доказать себе, что я не слабак. Что стою чего-то вне… кабинетов.
- А надо?
- Доказывать?
- Ты хорош в том, что делаешь.
- Был хорош. И да, в числе лучших. Уровни брал… гордился. А потом раз и все… как… кусок души отрезали.
- Это дар, - она все же слегка успокоилась.
А дождь усиливался. И по стеклу расползались грязные потоки.
- Дар… знаю. У матушки также.
- Она…
- Попала. В плен. В полевом госпитале работала. Заведовала. Прорыва не ждали, а он случился. Ну и… не убили. Кровь и вправду ценна, особенно сильная. Но пальцы изломали. Да и не только их. Боль заставляет тело излечивать себя. Раз за разом. И это отражается в крови.
- В крови, - эхом повторила Зима. – В крови… и там тоже кровь была. И на Мишке… кровь ведь можно насытить. Складывается… кристаллы и кровь.
- Что?
- Способ такой… если надо восстановиться. Срочно. Даже обычного человека можно сделать ненадолго одаренным, если всыпать в глотку порошок альбита. Камни растирали в пыль. Носили с собой. Заставить выпить… и самим можно. Но лучше через кого-то. Хорошо так уровень дара поднимает.
- Я не знал.
- Ну… об этом не особо говорить любят.
Девочка, устроившаяся на заднем сиденье, широко зевнула.
- Но тогда да… смотри, он искал одаренных, как ты сказал. Тянул на остров… а если так, то они могут быть живы.
- Что?
- Из трупа много крови не выкачаешь. А если потихоньку брать, то надолго можно. Обездвижить, скажем… и Янка жива должна бы… надеюсь, что жива.
- Янка?
- Пропала. А Отуля беременна. Яжинский – скотина. Выгнал её. Собирался Янку отдать, то ли в жены, то ли так…
- Она же несовершеннолетняя!
- Думаешь, тут это кого волновало бы? Нет, если бы добралась заявление написать, тогда да… скандал. А так… она сбежала.
Зима вцепилась в руль.
Выдохнула.
И заставила себя говорить спокойно.
- Поэтому… пропадали ведь не часто, так? Это же время надо. Списаться. Привязать к себе. Подарочек отправить, убедиться, что одаренная. Наверняка он в письмах уточнял. Нет… с мертвой, даже если запасешься, такая кровь все одно долго не проживет. А вот пока одна еще жива, то вторую найти можно, на замену. И так, потихоньку, внимания не привлекая.
Пока однажды не случилось ему столкнуться с Мишкой.
- Он подземелья неплохо знает. И ход завалил, потому что другие есть. Наверняка… искать их? Тут без проводника нет смысла. А с проводником тоже не особо. Туда давно никто не ходит, и старые карты постольку-поскольку верны… что-то явно засыпало, что-то обвалилось.
- Разберемся, - Бекшеев едва не вывалился, когда автомобиль подпрыгнул на кочке.
Карты.
Мятые листочки, которые ему сунули. Он их просмотрел, но наспех. Да и сейчас не время. Не место. В кабинете бы. При хорошем освещении, может, и разобрался бы. А тут… схемы смутно знакомы. Значит, уже видел.
- По следу пройдем. Дождь, конечно, не особо хорошо, но в принципе взять должны. Да, Девочка?
Девочка тихо рыкнула.
А стекло вдруг разлетелось вдребезги. И следующее, что Бекшеев запомнил, это нырнувшую в сторону машину и удар о дверцу. Он почти удержался.
На самом краю.
Дверца приоткрылась, и он, вцепившись омертвевшими пальцами в сиденье, попытался второй рукой дотянуться до этой распахнувшейся дверцы. А тьму прорезала вспышка света.
Взвыл зверь.
- Отпускай, - Бекшеева ударили.
По руке.
Той, что удерживала.
- Давай… постарайся… не… ться…
Его буквально выпихнули наружу. И он покатился, больно ударившись всем телом. Хрипя. Задыхаясь, потому что воздух выбило из легких. И кажется, ребра треснули.
Кажется, не только ребра.
А ночь, притихшая было, взорвалась. И грохот ударил по ушам, заставив очнуться, отряхнуть ледяную воду. Встать на руки, чтобы разглядеть получше огненный цветок.
Цветок, который поднимался по-над остовом машины.
- Вот… ублюдок, - произнесла ночь голосом Зимы. – Сомов нам этого точно не простит.
- Ты… жива?
Тьма.
Она и вправду была частью Тьмы. Той, предвечной, в которой таятся чудовища.
- Лежи, - вместо ответа Бекшеева вдавили в мокрую землю.
В серой мути зарождающихся сумерек глаза Зимы казались слишком уж яркими. И она, словно чувствуя это, жмурилась.
Лежать было мокро.
Холодно.
Тихий свист.
И еще одна тень мелькнула где-то слева, чтобы упасть рядом. В нос ударил запах мокрой шерсти, дыма и крови.
- Ранили? – Бекшеев повернул голову, силясь разглядеть хоть что-то.
Что за место.
Рассветы поздние, до заката тоже далеко, а все будто в сизой мгле. И дождь этот ко всему.
Ему не ответили. Но рука, вжимавшая Бекшеева в грязь, убралась.
Как-то… иначе он представлял себе расследование. Более чистым, что ли. Но воздух да, свежий, свежее некуда. И костер… в детстве он мечтал, что однажды ночью будет сидеть у костра. Машина Сомова дымила в десятке шагов, и костер из нее вышел знатный.
Бекшеев подавился смешком. И Зима дернула его, заставив сеть.
- Живой? Целый?
- Нас… подстрелили?
- Скорее подорвали, - она стояла на четвереньках, вслушиваясь в темноту. – Но и подстрелили тоже.
Подстрелили.
Подорвали.
А как же интеллигентный безумец, который таинственным образом умерщвлял прекрасных дев? Хотя… да, девы тоже далеко не все прекрасны. Скорее наоборот. Стоило искупаться в грязи, чтобы понять это. Он выбирал тех, кто не слишком собою хорош. И оттого почти утратил надежду на личное счастье.