Страница 96 из 143
Ни в одном из языков нет слова «израэлит», придуманного в ту пору евреями и выражающего оригинальность французской реальности, иудаизм, успешно вписавшийся во французскую нацию, за исключением вновь прибывших иммигрантов. Французские евреи стремятся быть не похожими на иммигрантов в глазах общества и в то же время послужить им примером для подражания для успешной интеграции. Это новое определение французского иудаизма напоминает одновременно о местном колорите и национальной истории. Переписывая историю своих семей и исследуя истоки французского иудаизма, израэлиты стараются оставить в тени свое иностранное происхождение и подчеркнуть наличие французских предков. Среди прочих можно назвать два символа симбиоза Франции и еврейства: Дюркгейм, преподающий в Сорбонне, и Бергсон, избранный в 1914 году во Французскую академию. В рамках общины существует негласная иерархия, признающая более высокое положение старых еврейских семей из Бордо, Конта-Венессена и Меца.
К ним присоединяются последовательно прибывавшие после 1870 года и участвовавшие в I Мировой войне. В августе 1914 года ю ооо прибывших из-за границы евреев пошли в армию добровольцами, 4000 из них вступили в Иностранный легион, прежде чем получили разрешение присоединиться к частям французской армии. Понеся тяжелые потери в боях, французское еврейство разделяет всеобщую эйфорию после победы: даже Баррес отдал должное их патриотизму. Державшиеся до войны врозь, давно живущие во Франции евреи и те, кто осел здесь позднее, теперь воссоединились и стали называть себя израэлитами.
Традиции иудаизма не участвуют в публичной жизни, но лежат в основе семейных и социальных отношений. Стиль отношений в обществе израэлитов имеет больше сходства с жизнью предыдущего поколения, нежели со стилем жизни католической буржуазии рассматриваемого периода. Хотя внешне они вроде бы входят во все круги общества, предпочтение отдается отношениям внутри общины. Французский иудаизм в межвоенный период носит «приходской» характер, он основан в большей мере на социальных отношениях, чем на религии, и синагога в первую очередь место встреч, а потом уже — место молитвы. Как и у католической буржуазии, еженедельный визит в синагогу или участие в делах благотворительности—главная черта общественной жизни. Сокращается количество бар-мицв и религиозных браков. Консисторские раввины (которых насчитывалось 30 в 1905 году и 17 в 1930-м) проводили в среднем 8оо похорон и 400 браков по религиозному обряду. В то же время по-прежнему практикуется эндогамия, даже у нерелигиозных людей, что объясняется, с одной стороны, традицией, а с другой—узостью среды. Тех, кто, как философ Жюльен Бенда, среди знакомых своих родителей встречал неевреев, мало. Однако границы между социальными слоями в среде еврейской буржуазии более проницаемые, чем в среде католической буржуазии; престиж обладания дипломом компенсирует незначительность капитала. Будучи выходцем из семьи со «скромным» достатком (его отец был музыкантом польского происхождения), Бергсон женился на дочери управляющего банком Ротшильда; Люсьен Леви-Брюль, сын мелкого коммерсанта, стал зятем богатого ювелира, и т. д. Весьма распространены браки по договоренности, в особенности двойные браки, когда двое братьев женятся на двух сестрах. Если в Париже израэлитов много и найти себе удачную партию внутри сообщества достаточно легко, то в провинции дело обстоит иначе. Провинциальные евреи проводят встречи, на которые приходят целыми семьями; это возможность познакомиться с кем-то и завязать отношения.
Периодизация истории частной жизни евреев не совпадает с периодизацией национальной истории. Если I Мировая война ускорила интеграцию, на какой-то момент оказавшуюся под вопросом из-за дела Дрейфуса, то в начале Третьей республики под влиянием урбанизации (сельские общины постепенно исчезали) начался закат конфессионального иудаизма. Тем не менее горячие республиканские убеждения не повлекли за собой отказа от религиозных традиций. Они сохранились в семьях, однако при их отправлении избегали какой бы то ни было публичности. Уместно будет напомнить о роли католиков—во всяком случае, подавляющего их большинства—в антисемитизме, который был одновременно причиной и следствием «Дела».
Среди юб ооо подписчиков антисемитской газеты La Libre Parole, издававшейся Дрюмоном, было 30 ооо священников. С точки зрения буржуа-еврея, республиканца и светского человека, было некое противоречие в том, чтобы оставаться сторонником Республики-освободительницы и при этом афишировать свою религиозность. Скрытый на публике, иудаизм продолжал существовать в частной сфере, где царила еврейская мама, более чем когда-либо озабоченная тем, чтобы передать детям традиции. Отсюда это признание историка Жюля Изака: «Если я еврей, то только благодаря матери». С этой точки зрения поколение, ставшее взрослым в межвоенный период, продолжает традицию скрытности своих старших братьев.
У израэлитов живы остатки традиционной религиозной практики, сохраненные ими с детства. Шаббат отличается от других дней недели: блюда во время семейного обеда в пятницу вечером кошерные не в полном смысле этого слова, но все же отличаются от повседневной еды. В них заключается момент праздника, сопоставимого с «тайным языком предков», о котором писал Марсель Пруст: некий порок в глазах посторонних, в лоне семейного клана он имеет большую эмоциональную ценность. Празднуют Йом-Киппур, Рош ха-Шана, Песах, но без соблюдения ортодоксального ритуала. Во время седера—пасхальной трапезы — глава семьи ограничивается чтением нескольких молитв и разговорами об истории еврейского народа.
Уходу иудаизма в частную сферу способствовал дефицит религиозного образования, пущенного на самотек французскими раввинами, не являющимися больше носителями толкования священных текстов. В школах по изучению Талмуда и Торы давалось весьма посредственное образование: «Два-три раза в неделю мы приходили к раввину и мало что узнавали там. Я с трудом выучил бераху*».
* Бераха—еврейская благодарственная молитва.
Речь шла, таким образом, о переходе традиционных ценностей иудаизма на принципы республиканской морали, что можно назвать «ассимиляцией». Обучение детей строилось на изложении библейских принципов: уважения к знаниям, рвения в труде, моральной чистоты. Израэлиты сохраняют характерную черту набожных семей: религию культуры. «В моей среде ценности культуры были главными. Это было свято <...>. Я вырос в книжной семье» (К. Леви-Стросс). Это совпадение традиционных добродетелей и республиканских ценностей привело к относительному провалу сионистского движения во Франции. В период с 1919 по 1926 год среди 94131 иммигранта в Палестину насчитывалось всего 105 французов. Сохранялся ли иудаизм в семьях? Или за несколько поколений он мог полностью исчезнуть, до такой степени, что можно было говорить об «ассимиляции» в полном смысле слова? То, что произошло во время II Мировой войны, сделало ответ на этот вопрос невозможным.
Из концепции приватности иудаизма проистекает невозможность для французских евреев решить проблему, возникшую в связи с притоком иммигрантов, а также реагировать на распространение антисемитизма. Развитие коллективной деятельности на политической/публичной сцене поставило бы под вопрос идеологию ассимиляции, наследие Французской революции. Израэлиты неправильно интерпретировали феномен антисемитизма—но кто мог представить себе, до какой степени неправильно? — и скорость развития событий не оставляла никакой возможности для аджорнаменто*. Опыт иудаизма, полученный в интимности частной жизни, в условиях положительного ответа на вопрос об эмансипации, начиная с 1930-х годов стал иллюзией убежища от антисемитизма. Отсюда—язвительность израэлитов в отношении вновь прибывших евреев, слишком «открытых», чье присутствие, по их
* Направление в католической церкви на обновление, приспосабливание к новым условиям.
мнению, подогревало антисемитские выпады. Эту язвительность поколебало лишь прибытие во Францию после 1933 года боооо евреев из Германии и Австрии, эмансипация которых, проведенная по французской модели, предвещала ее же провал.