Страница 27 из 143
Одновременно с этим дресс-код становится более гибким и мягким. Май 1968-го порвал со старым и разрешил запрещенное. В лицеях для девочек, где ученицам, как правило, не разрешалось краситься, а учительницам — носить брюки, отныне разрешены самые разнообразные костюмы. В университетах расставание с галстуком символизирует свержение прежних идолов, а шейный платок или свитер с воротом говорят об окончательной либерализации. Мужчины отпускают бороды, летом ходят в спортивных костюмах и куртках. Рубашки Lacoste можно встретить не только на теннисных кортах и пляжах, но и в офисах. Политики не отстают и стремятся показать, что они не напыщенные и не старомодные: Валери Жискар д’Эстен появляется в телевизоре пока еще не в форме футболиста, но уже в пуловере.
Став главой Республики, он открыл свой семилетний президентский срок, прогулявшись по Елисейским Полям пешком в костюме-тройке. В раскрепощенном обществе президент больше не носит фраков.
На самом деле распадается сама система моды, апогей которой пришелся на начало 1960-х, когда она затронула подавляющее большинство женщин, а не привилегированное меньшинство, как это было пятьюдесятью годами раньше. Моде свойственно меняться: она объявляет отдельные предметы одежды устаревшими и заменяет их другими. Это постепенный, но беспрерывный процесс. Мода делит общество на тех, кто ей следует, и тех, кто этого не делает. Более того, костюм становится кодом, и даже если этот код усложняется, его можно прочесть. Мода теперь касается конкретных ситуаций, социальный смысл которых ясен: есть «домашние» пуловеры, в которых хорошо посидеть у камина; удобная одежда «для охоты» или для осенних прогулок; вот женский «городской» костюм, платья «на вторую половину дня», «коктейльные», «вечерние», «для встречи Рождества»72. Согласно канонам моды, хорошо одетый человек не только демонстрирует вкус, но и разбирается в социальных кодах, управляющих различными обстоятельствами публичной жизни.
Растворение, размывание моды объясняется именно ее успехом. Распространяясь на все население, она затрагивает и наименее обеспеченные слои общества, где люди не могут позволить себе иметь специальный наряд на каждый конкретный случай. Секретарше или служащей надо иметь возможность в одном и том же платье или юбке пойти и на работу, и вечером в кино, поэтому мода обратилась к ансамблям и аксессуарам: одну и ту же юбку в сочетании с разными блузками можно надеть в разных обстоятельствах; пояс, перчатки, обувь, шарфики, сумки, украшения дают бесконечное количество комбинаций, адаптирующих одежду к разным ситуациям. Дресс-код становится все более изощренным.
Более гибкий дресс-код
Следующий шаг: становится модным смеяться над модой и носить экзотические индейские или мексиканские костюмы, подчеркнуто подходящие или, наоборот, совсем не подходящие к случаю, слишком молодежные для пожилых людей или «старческие»—для молодых. Одежда потеряла заключенный в ней смысл: с ней теперь играют, пользуются ею не так, как предполагается изначально, а чтобы выразить свою индивидуальность. «Быть модным» означает теперь не следовать моде, всем своим видом показывать, что не одурачен ею. Костюм больше не говорит о том, что человек адаптирован к публичной жизни: в рамках самой публичной жизни он выражает индивидуальность каждого.
Следует ли, принимая во внимание все сказанное выше, сделать вывод о наступлении норм частной жизни на жизнь публичную? Я так не думаю по двум причинам.
Первая заключается в природе новых норм непринужденности в обществе. О чем бы ни шла речь—об обращении друг к другу на «ты» и по имени, о новом стиле общения, об эволюции формальных организаций, о смешении статусов и ролей, о юморе или моде,—несомненно одно: стремление ввести особенности личности в социальную жизнь. Однако публичная жизнь не превращается в частную. По мере того как наше общество создавало новый стиль жизни, чтобы обеспечить свою сплоченность, социальные коды стали более тонкими и завуалированными, но они никуда не делись: начальнику или коллеге можно сказать не все, что думаешь, нельзя одеваться так, как заблагорассудится. Самовыражение в публичной сфере должно идти по неявным, но реально существующим правилам. Чрезмерная эмоциональность на рабочем месте под предлогом аутентичности не будет понята окружающими. Социальные коды сместились и стали более гибкими, но не исчезли полностью и не перестали быть социальными.
Вторая причина связана с самой эволюцией частной жизни. Движение, которое мы только что проанализировали, уравновешивается симметричным движением: публичная жизнь проникает в самые тайные и интимные уголки жизни частной.
ВЛИЯНИЕ, ОКАЗЫВАЕМОЕ НА ЧАСТНУЮ ЖИЗНЬ
Средства массовой информации
Пресса, радио, телевидение
Не хотелось бы останавливаться здесь на столь широко известных вещах, как небывалое развитие средств массовой информации в нашем обществе. Следует, однако, наметить его хронологию и проанализировать воздействие, оказанное им на частную жизнь.
В начале XX века общественное мнение проникало в частную сферу лишь через газеты. Можно было бы подчеркнуть дистанцию, существующую между информацией и ее потребителем, упомянуть об абстрактной медиации написанного текста, о задержке, с которой поступает информация. Однако мы остановимся на другом.
Прежде всего — преимущественно локальный характер прессы. В 1912 году во Франции было более 300 ежедневных газет: 62 в Париже, 242 — в провинции73. Ежедневные газеты выходили в 94 провинциальных городах. К ним надо добавить 1662 провинциальных еженедельника и газеты, выходившие раз в две недели; часто их читали охотнее, чем ежедневные. Можно сказать, что пресса 1912 года в основном была местной. Конечно, она информировала о национальных и международных новостях, но базировалась в первую очередь на среде, непосредственно окружавшей читателей. Будучи окном, открытым в мир, она несколько расширяла личное пространство человека.
I Мировая война меняет положение вещей, так как локальная пресса была не в состоянии сообщать новости с фронта. В это время многие из газет закрылись и так и не смогли вернуться на рынок по окончании войны. В 1922 году в провинции насчитывалось 982 еженедельника, в 1938-м — 86о.
Надо сказать, что у прессы тогда появился мощный конкурент — радио. Первый передатчик начал работать в 1920 году, а тот, что был установлен на Эйфелевой башне, — в 1922-м, но аудитория была ограничена владельцами детекторных приемников. Бурное развитие радио начинается с появления более удобных ламповых приемников, снабженных громкоговорителями. В 1930 году их насчитывалось около полумиллиона. В 1934 году прогресс в этой сфере был уже довольно заметным, однако французы узнали о событиях 6 февраля
преимущественно из газет, а не из имевшихся к тому времени 1400 ооо радиоприемников. Зато ко времени Мюнхенского сговора французы уже лихорадочно слушали 4 700 ооо приемников; годом позже их было 5 200 ооо. В июне 1940 года очень многие услышали по радио сообщение маршала Петена о том, что он запросил перемирия, и хотя призыв 18 июня* не был услышан, вечерние передачи лондонского радио сыграли большую роль в годы оккупации.
Тяжелые, занимающие много места и потребляющие большое количество электроэнергии ламповые приемники господствовали на кухнях или в столовых, раз и навсегда установленные на тумбочках и этажерках. Прослушивание радио было делом коллективным, новости слушали всей семьей, сидя за столом. После войны все больше семей обзаводились приемниками, но манера слушать радио оставалась прежней. И так продолжалось до 1958 года.
В это время существовало около ю миллионов радиоприемников, они были в 8о% семей. Казалось, это был апогей радио, но вскоре началась транзисторная революция. Транзисторные приемники довольствовались очень слабым током, были прочными, стоили значительно дешевле, питались от батереек, занимали мало места и были переносными. В 1959 году половина производимых приемников — на транзисторах, в 1962-м — практически все. Среди первых покупателей транзисторных приемников — солдаты, служащие в Алжире: в 1961 году путчисты ощутили последствия этого факта на себе. Недорогой и мобильный, транзисторный приемник быстро становится индивидуальным радио. Пользование радио изменилось: каждый может иметь свое собственное. Чтобы слушать музыку, которая не нравится родителям, молодые люди покупают себе приемники, и музыка звучит в их * 18 июня 1940 года генерал де Голль обратился к французам из Лондона. Эта речь положила начало движению Сопротивления.