Страница 26 из 143
Самоуправление—утопия вне частной жизни Становятся понятными сила и соблазн этих устремлений, но также и причины их провала. Личные цели борьбы могут оказаться весомее объективных данных. Желание ни на шаг не отступить от своих свобод приводит к отказу от передачи власти, к прямой демократии, к нестабильности и ослаблению организаций. Публичный мир труда и политики подчиняется собственным законам, поэтому рассчитывать на то, что он станет местом межличностного общения и индивидуального расцвета, не имеет смысла, а пытаться обустроить публичную сферу на основе норм, принятых в сфере частной,—утопия.
Это стало понятно очень быстро. Те, кто в 1968 году и чуть позже уповал на самоуправление, были в меньшинстве: его требовали Французская демократическая конфедерация труда (CFDT) и Объединенная социалистическая партия (PSU), но, за исключением некоторых представителей, не Всеобщая конфедерация труда (CGT), и если новая социалистическая партия иногда употребляла термин «самоуправление», то это было в более умеренном смысле. После экономического кризиса 1973 года и сопровождавшей его безработицы климат изменился, и самоуправление ушло из повестки дня политических и профсоюзных дебатов.
Однако тревожное отношение к институциям не исчезает, оно теперь выражается иначе. Профсоюзы консолидируются на основе законов 1968 года и законов Ору*, но их цели мельчают и им все тяжелее находить сторонников. Институционализация и дезинституционализация профсоюзов происходят параллельно. С другой стороны, формализм рабочих отношений вновь ставится под вопрос, но на этот раз не столько в организационном плане, сколько в практическом. Речь идет теперь в первую очередь об изменении нравов, а не о принципах управления предприятиями или не о каких-то открыто провозглашаемых требованиях.
На пути к обществу без принуждения
Неравномерное и медленное смягчение формальностей, доминировавших в публичной жизни, вписывается в общую картину жизни, где социальные роли пересматриваются.
Старое устройство публичной жизни придавало каждому индивиду определенный статус и функции, что, в свою очередь, навязывало ему роль, которую следовало играть. Таким
* Законы Ору—комплекс из четырех законов, касающихся права на труд во Франции; разработаны социалистом Жаном Ору и приняты в начале первого президентского срока Франсуа Миттерана.
образом, действия каждого были предсказуемы, однако контакты и смена ролей сводились к минимуму и спонтанность пресекалась. Наблюдаемая эволюция нравов стирает различия в этих статусах, как если бы все были уникальны и равны и каждого человека принимали бы со всеми его особенностями. В целом, нежелание быть классифицированным, раз и навсегда помещенным в определенное место на социальной лестнице,—это стремление каждого быть частным лицом в публичной жизни, что ведет к размыванию социальных ролей.
Процесс, без сомнения, начался вне мира труда и политики, а в более благоприятных условиях отпуска и коллективных игр. Причем он не был навязан: скаутские лагеря с их подростковой иерархией, наоборот, готовили к исполнению различных социальных ролей. Появились новые организационные формы, самым показательным является «Средиземноморский клуб» (le Club Méditerranée)69. Успех его основан на контрасте между стилем социальных отношений в клубе и в обычной жизни. Закрытость клубного мирка подчеркивается ритуалами вступления: то, что внутри, и то, что снаружи, противопоставляются друг другу. Внутри, как говорит реклама учреждения, человек чувствует себя иначе. Видимые знаки социальных барьеров уничтожаются, о чем свидетельствует всеобщее обращение друг к другу на «ты». Каникулярная деятельность, в частности спорт, а также игры устанавливают другую иерархию, не действующую за пределами клуба. В общем, формальности отменяются, в результате чего могут установиться «настоящие» человеческие отношения: «Средиземноморский клуб»—это «встречи, общение, возможность создать группу по интересам», расцвет частного в коллективном.
Каникулы как состояние духа
Каникулы—состояние духа, что ценно само по себе. Организаторы отдыха не делают различий между собой и клиентами клуба. Их взаимоотношения не похожи на общение персонала отеля и его гостей. В этой индустрии общения нормой становятся улыбка и непринужденность. Отсутствие страха показаться смешным—в игре, например,—означает, что организаторы не прячутся от клиентов, что они всегда доступны, милы и участливы. Серьезность обычной социальной жизни здесь отменяется, быть серьезным — «старомодно». Перефразируя Эдгара Морена, можно сказать, что ценность каникул заключается в свободе от серьезности70.
Конечно, каникулы—это особое время, а клуб, даже самый образцовый, — особое место. Распространение непринужденного стиля в обществе в целом многим обязано средствам массовой информации, в частности радио и телевидению. Новое здесь не сами по себе массмедиа, но то, как они используются. Звучащую анимацию изобрело, скорее всего, радио Europe i, начавшее вещание в 1955 году. Заменив диктора «ведущим игры», радио стало интерактивным, слушатели начали принимать участие в передачах. В этих радиоиграх статусы и роли ведущих и слушателей перемешались: все обращаются друг к другу на «ты», по имени, царит поверхностная, но теплая непринужденность. Задается тон, который становится возможным использовать в повседневном общении.
Тот же тон мы видим в рекламе, захватившей пространство стен и телеэкранов. Ненавязчивая, легкая реклама не говорит ничего, развлекается сама с собой. Качества продукта демонстрируются в шуточной или неправдоподобной форме.
Реклама играет словами и образами, избегая того, чтобы ее воспринимали всерьез. Жиль Липовецкий отмечает в связи с этим новую важность юмора в нашем обществе71. Старым комикам, заставлявшим зрителей и слушателей, не осознавая того, смеяться над самими собой, персонажам Мольера и Чарли Чаплина он противопоставляет современного комика, смеющегося над собой, с долей абсурда, нонсенса. Наступила эпоха десакрализирующей пародии, игр, смешивающих стили; пришла пора марионеток, высмеивающих традиционные роли из политического и социального репертуара. Злая демистификация подрывает основательность публичной жизни.
События 1968 года — важнейший этап в этой эволюции. Майские бунтовщики отказываются соответствовать представлениям о своем социальном статусе и требуют, чтобы их принимали такими, какие они есть. Старые нормы вследствие этого расшатываются; их легитимность больше не разумеется сама собой. Исполнение своих функций становится конформизмом, более того, говорит о сдаче позиций.
Успехи феминизма
Среди всех этих социальных ролей выделяется одна, подвергающаяся особенно рьяным атакам: речь идет о роли женщин в традиционном обществе. Феминизм родился не в 1968 году, однако тогдашние события на многие годы вперед дали ему несомненный импульс. Общественное мнение отмечает в первую очередь активисток, боровшихся за легализацию абортов в связи с громким процессом об аборте в Бобиньи, проходившим осенью 1972 года; этот процесс поспособствовал принятию закона о легализации добровольного прерывания беременности. В более общем плане феминистки требовали полного равенства женщин с мужчинами. Речь шла не о войне полов, но о борьбе с сексизмом, имевшей широкий резонанс не только среди молодежи, для которой очевидна несправедливость идеи, что женщине это следует делать, а это—нет, только потому, что она женщина; сама по себе принадлежность к тому или иному полу не навязывает какого-то специфического поведения. Гендерные роли следует отменить: они мешают самоутверждению и самовыражению.
О смешении статусов и ролей можно судить по эволюции костюма, в частности по постепенному отказу от юбки: в 1965 году женских брюк впервые производится больше, нежели юбок, а в 1971 году на 15 миллионов платьев произведено 14 миллионов пар брюк. Наблюдается триумфальное шествие джинсов: их производство с 1970 по 1976 год увеличивается вчетверо. Стоит ли говорить о том, что джинсы—это одежда унисекс? Внешние различия размываются и больше не определяют принадлежности к полу: юноши носят длинные волосы, браслеты и цепочки, а девушки прячут свои формы под широкими свитерами.