Страница 63 из 134
Смерть бродяг
Из всех одиночек самыми подозрительными являются бродяги; только человек, у которого есть постоянное жилье, может считаться гражданином; в бродяжничестве общество видит протест против своей морали. В сельской местности, где крестьяне дрожат над своим имуществом, они видят в бродягах и нищих потенциальных воров, выгоняют и наказывают их. В Жеводане селяне бросили в овраг жестянщика, не заплатившего за стакан вина. Республика отцов семейств принимает энергичные меры: закон 1885 года о высылке в колонии рецидивистов, главным образом мелких воришек и бродяг, которые объявляются «неспособными ни к какой работе»; закон, закрепляющий за определенным местом разного рода кочевников и учреждающий для них санитарные паспорта и удостоверения личности. Бродяга угрожает семье и здоровью общества; является переносчиком болезней, микробов, туберкулеза (см. Ж.–К. Бон).
Холостяки, одиночки, бродяги — это маргиналы, живущие на периферии общества, центром которого является семья. Их материальное и моральное существование очень сложно. Их всегда в чем–то подозревают, они вечно обороняются, петля на их шее пока еще свободная, но она вот–вот затянется.
Тогда как средняя продолжительность жизни увеличилась, одинокие люди умирают раньше других, раньше стареют и чаще совершают самоубийства. Дюркгейм видит в распространенности самоубийств среди холостяков доказательство их неинтегрированности в общество. Мигранты, переселившиеся из деревни в убивающие их города, — лионские ткачихи, парижские служанки, живущие в мансардах, каменотесы из XI округа — идеальная мишень для туберкулеза, часто называемого бичом одиночек. Туберкулез не дает им создать семью — так велик страх заражения.
Одиночество — это стиль отношений с самим собой и с другими. Оно еще не является правом, выбором индивида. В нем, как в зеркале, отражается общество, где главными ценностями являются порядок и тепло домашнего очага.
ГЛАВА 3 СЦЕНЫ И ПРОСТРАНСТВА
Мишель Перро, Роже–Анри Герран
РАЗНЫЕ ОБРАЗЫ ЖИЗНИ
Мишель Перро
«Частная жизнь должна быть скрыта от посторонних глаз. Нельзя пытаться узнать, что происходит в доме другого человека», — советует словарь Литтре. Согласно Литтре, выражение «стена, окружающая частную жизнь», сформулированное Талейраном, Ройе–Колларом[164] или Стендалем, должно было появиться в 1820‑е годы.
Тайна сохраняется разными способами. Мелкие группы и микросообщества занимают в публичном пространстве места для своих игр и сборищ. Клубы, аристократические кружки, ложи и общие комнаты, частные кабинеты, снимаемые на вечер, кафе, кабаре и бистро, «народные дома», в задних помещениях которых проводятся подпольные собрания профсоюзов, — буквально заполоняют город. «Промежуточные пространства», служащие для встреч, посещаются почти исключительно мужчинами; для женщин, которые становятся подозрительными, стоит им выйти «на публику», в них места нет. Они общаются между собой на рабочих местах, в церкви или в прачечных, которые пытаются защитить от возросшего контроля со стороны мужчин. Гражданское общество — не та пустота, о которой мечтает подозрительно относящийся ко всему законодатель, но муравейник, кишащий тайнами[165].
Господствующие классы, одержимые идеей отделения от глупой и грязной толпы, устраивают в общественных местах, и в частности в транспорте, безопасные ниши: театральные ложи, являющиеся продолжением гостиной, каюты на кораблях и купальни, купе первого класса позволяют избежать тесноты и скученности и подчеркивают различия. «С тех пор как изобрели омнибусы, буржуазия умерла!» — пишет Флобер, который по контрасту с омнибусом считает парижские фиакры, циркулирующие по городу с зашторенными окнами, символом адюльтера[166].
Домашний порядок
Главная область частной жизни — дом, материальная основа семьи и опора социального порядка. Кант прославлял его метафизическое величие так (по версии Бернара Эдельмана): «Дом, жилище — единственный оплот в борьбе против ужаса небытия, ночи и тьмы; он защищает своими стенами все, что человечество увлеченно накопило за многие века; он противопоставляется бегству, потере, отсутствию, потому что организует свой внутренний порядок, соблюдение приличий, страсть. Стабильность и сдержанность, а вовсе не открытость и безграничность — залог его свободы. Быть у себя — значит осознавать плавность жизни и удовольствие от неподвижного созерцания. <…> Таким образом, идентичность человека заключается в его доме. Вот почему в революционере, у которого нет ни кола ни двора, который не знает ни веры, ни закона, сконцентрирована вся тревога блужданий. <…> Человек ниоткуда — потенциальный преступник»[167][168].
Дом привязывает человека к месту. Именно поэтому рабочие поселки стратегически очень важны для формирования стабильной рабочей силы, идеологий безопасности или семьи. Фредерик Ле Пле и его последователи изучили простонародные жилища; их подробные описания и тщательный анализ ведения хозяйства — ценный источник для историка. В прежние времена физиогномика детально изучала лицо, зеркало души. Теперь же обстановка в комнате может многое рассказать о жизни. Во времена Третьей республики дом сельского учителя должен быть как из стекла, а его комната — «маленькое святилище порядка, труда и хорошего вкуса» — противопоставляется «берлоге холостяка, который старается проводить у себя дома как можно меньше времени и не имеет чувства прекрасного», по словам инспектора Ришара, который в 1881 году сделал чертеж идеального дома. Аскетичная кровать, «как у слушателя Сен–Сира»[169], туалетный столик со всем необходимым, что «доказывает, что обитатель комнаты следит за собой, но не делает из своей внешности культа», натертый паркет, плетеные стулья «без единого пятнышка», «красивый книжный шкаф», в котором стоят тома классической литературы, изучавшейся в Нормальной школе, витрина для разных научных коллекций, клетка, «в которой живут певчие птицы», несколько горшков с растениями — символ прирученной природы — вот идеальный интерьер для идеального республиканского миссионера. Единственный предмет роскоши — «старинная ковровая скатерть из материнского сундука», которая напоминает о достойном происхождении хозяина комнаты и «хорошем воспитании, которое он получил от внимательной и заботливой матери». Позже появятся рояль, несколько безделушек, «красивые копии скульптур» и репродукции живописных шедевров, которые «благодаря развитию техники гелиогравюры стали доступны любому кошельку». Такое «симпатичное жилище» все — начальство, родители, ученики — могут посещать без боязни вторгнуться в интимное пространство[170].
Дом — понятие моральное и политическое. Не бывает бездомных избирателей, почетного гражданина без крыши над головой в городе и замка в провинции. Символ порядка и стабильности, дом предотвращает революции. В 1873 году, когда едва потухли огни Коммуны, Виолле–ле–Дюк публикует свою «Историю дома». В 1889 году — в год столетия Великой французской революции — темой секции социальной экономики на Всемирной выставке становится «Дом во все времена». Вскоре в науку об управлении будет включено ведение дома.
Пока же, в XIX веке, дом — дело семейное, здесь семья живет, здесь все собираются. Он воплощает амбиции пары и их реализацию. Создать семейный очаг — означает жить в доме. Молодые пары все реже живут с родителями. Читаем у Виолле–ле–Дюка: «Я видел самые нежные отношения между женатыми детьми, живущими с родителями». Свой дом, home, как стало принято говорить в 1830‑е годы, «свой угол», — средство и признак независимости. Во время конфликта с родителями на почве политики Гюстав де Бомон и его молодая жена ищут «нору, чтобы в ней зарыться». «Мы с Клементиной страстно хотим иметь свой дом, home. Обладание самой маленькой хижиной кажется нам раем на земле»[171] (1839). «Жить независимо в своем собственном доме — нет ничего более желанного», — пишет пролетарий Норбер Трюкен, бежавший от мира и революций (1888). Внутренний мир дома, в котором больше от дома, чем от человека, — условие счастья, а комфорт — условие благополучия. «Друзья мои, включите это слово в свой лексикон, и вы будете обладать всем, что оно означает», — советует Жан–Батист Сэй[172] «среднему классу», читательницам журнала La Décade philosophique (1794–1807); он противопоставляет «роскошь комфорта» показной роскоши[173]. Умение вести домашнее хозяйство, наука домашней экономики предполагает стабильность жизни.
164
Пьер–Поль Ройе–Коллар (1763–1845) — французский политик и философ.
165
Agulhon М. Le Cercle dans la France bourgeoise (1810–1848). Étude d’une mutation de sociabilité. Paris: Armand Colin, 1977. О понятии «промежуточного пространства» см. заметки Исаака Жозефа (Isaac Joseph) (Urbi. 1980. No. 3).
166
Flaubert G. Correspondance. Paris: Gallimard, 1980 (Bibl. de la Pleiade). T. II. P. 518. См. письмо Луизе Коле, 29 января 1854 г.; о фиакрах, этих «храмах члена», письмо ей же, 29 ноября 1853 г.; также фиакр Леона и мадам Бовари в Руане.
167
Как и раньше, цитируется не Кант, а произведение Эдельмана «Дом Канта». — Примеч. ред.
168
Edelman В. La Maison de Kant. Paris: Payot, 1984. P. 25, 26.
169
Сен–Сир — высшее военное учебное заведение Франции.
170
Richard M. Conseiles pratiques aux instituteurs // Revue pédagogique. Avril 1881. No. 4. Цит. по: Enseignement primaire et Éducation spéecialisee: thèse doctorat de 3е cycle, 1982. P. 51, 52.
171
Beaumont G. de. Correspondance avec Alexis de Tocqueville // Tocqueville A. de. Oeuvres completes. T. VIII/1. Paris: Gallimard, 1967 (письмо № 106, 31 июля 1839 г).
172
Жан–Батист Сэй (1767–1832) — выдающийся французский экономист.
173
Regaldo M. La Décade philisophique (1794–1807). P. 876.