Страница 123 из 134
Мужчины вешаются, женщины топятся
Благодаря тщательности следователей нам известно, кто во Франции в XIX веке кончал жизнь самоубийством. Не секрет, что подавляющее большинство самоубийц — мужчины: их количество в ходе десятилетий четырехкратно превышало количество покончивших с собой женщин. Как отмечал Кетеле, склонность к самоубийству увеличивается с возрастом. Распределение самоубийц по социальным и профессиональным категориям вызывает больше споров. Если говорить коротко, можно обнаружить два пика самоубийств, расположенных на крайних точках социальной пирамиды. С одной стороны, это рантье, интеллектуалы или, если взять шире, представители свободных профессий, а также военные, в том числе воюющие в колониях. Они легче поддаются, чем население в среднем, искушению покончить с собой. Это может навести на мысль, что пульсация смерти усиливается, когда поднимается уровень культуры и самосознания.
Однако не менее явно прослеживается и очень высокая склонность к суицидам среди слуг, особенно в конце века, когда они с ужасом осознают свое рабское положение. Также к самоубийству склонны лица без профессии и заключенные.
В Париже времен Июльской монархии «отверженные» убивают себя толпами, как будто они не могут приспособиться к новым условиям жизни, навязанным большим городом. В то же время, не в пример тому, что происходит в наши дни, мы можем констатировать очень низкий уровень самоубийств среди сельского населения в XIX веке.
Более половины мужчин–самоубийц вешаются, четверть из них топится, 15–20% предпочитают пулю в лоб или в сердце (этот благородный уход из жизни могут позволить себе представители элиты). Половина женщин, решившихся на отчаянный шаг, покончили с собой, утопившись, 20–30%, в зависимости от времени, повесились. Со временем растет количество несчастных женщин, выбравших удушение или яд.
Самоубийства в XIX веке чаще всего происходят по утрам или во второй половине дня, иногда по вечерам, изредка — ночью. Количество суицидов сокращается в период с пятницы по воскресенье и нарастает от января к июню, а во второй половине года, с июля по декабрь, снижается. Коротко говоря, представляется, что долгота дня, наличие солнца, зрелище пробуждения природы вызывают больше склонности к самоубийству, чем интимность вечеров, ночные страдания или зимний холод.
Новые виды помощи
Женщины и врачи
С самого начала века в аристократической и буржуазной среде присутствие врачей становится постоянным. Семейный врач здесь — близкий человек, почти родственник. Его пациенты выслушивают диагноз, который он ставит, внимают его советам, умеют пользоваться его рецептами; у них есть средства, чтобы соблюдать предписываемую доктором гигиену. «Их воля к жизни, — пишет Жак Леонар, — помогает им с пониманием относиться к требованиям медицины». Отношения, которые складываются между врачом и пациентом, делают его визиты регулярными, и иногда непонятно, вызваны ли частые встречи с врачом дружбой, вежливостью или потребностью в его услугах. Доктор нередко пьет чай или проводит вечера у своих пациентов; по роду деятельности он связан с чиновниками; умея ездить верхом, он принимает участие в аристократической охоте. Эти тесные дружеские связи с врачами описаны в литературе: можно назвать «доброго доктора» Эрбо из романа Жюля Сандо, доктора Санфена, описанного Стендалем, и циника Торти, персонажа Барбе д’Оревильи.
В конце века деревенский доктор без колебаний завязывает дружбу со школьным учителем или секретарем мэрии и не скрывает ее. Растет категория нуворишей и не очень богатых Деревенских буржуа — торговцев лесом или скотом, содержателей кабаков, мельников, ветеринаров, которые теперь стараются почаще обращаться к дипломированному медику; также появляется больше посредников, которые помогают ученым специалистам проникнуть глубоко в народную среду.
Эти пациенты могут позволить себе оплачивать медицинскую помощь; часто они платят вперед, что можно обнаружить, анализируя счета буржуазных семей. Кроме того, многие услуги в этой среде врачи оказывают бесплатно — такова их преданность пациентам.
Частная медицина, так называемая семейная, вначале определялась ритмом отношений. Практикующий врач располагает временем. При необходимости он проводит у пациента долгие часы и иногда компенсирует свое терапевтическое бессилие терпением, внимательным отношением и безукоризненной вежливостью. Врач знает семью и ее секреты и при необходимости помогает скрывать их (например, наследственные заболевания) или устраивать браки. Женщины всегда оказываются на его стороне. Каждый врач обязательно должен нравиться дамам; именно они могут нанести вред репутации; именно они занимаются вопросами здоровья в семье. «Женских болезней» становится все больше, и это обстоятельство оправдывает повышенное внимание к дамам со стороны врача. Лечение этих эмоциональных и стыдливых пациенток требует такта и сноровки. Врач становится доверенным лицом — ему сообщают о телесных порывах и желаниях; он должен понимать пациенток с полуслова, не пугать их и не быть грубым. С течением времени врачу, образ которого создается по модели отца или супруга, удается завоевать авторитет. Потихоньку врач делает из женщины свою посланницу; «вместе, — пишет Жан–Пьер Пете, — мы восстанавливаем, спасаем, женим, лечим».
Часто выражалось сожаление, что эта новая власть навязывается женщинам. Строгое следование указаниям врача могло привести к тому, что женщина теряла навыки, традиционно переходящие от матери к дочери. Есть очень много признаков того, что врачи все больше внимания уделяли заботам о новорожденных. Врач все больше настаивал на том, чтобы определить младенца к кормилице, жившей в другом месте; он вел победоносную борьбу с пеленанием, настаивал на разнообразном вскармливании, не советовал резкого отлучения от груди. Матери прибегали к его помощи, когда требовалось рассказать подросшей дочери о признаках полового созревания. Тем не менее не следует переоценивать успехи в педиатрии — она развивалась очень медленно.
Врач бедняков
Совсем иначе выглядит появление врача — зачастую того же самого человека — в семьях бедняков. Культурная пропасть, разделяющая врача и его бедных пациентов, порождает непонимание: требуется упрощение объяснений и предписаний. Вопрос о том, чтобы вкладывать душу в лечение, здесь не стоит. Медицинское вмешательство происходит только при необходимости — например, при обнаружении инфекционного заболевания, эпидемии, или если случай настолько тяжел, что вопрос не обсуждается. Подобные медицинские действия разворачиваются в благотворительной среде, иногда врача к больному направляет благотворительное общество, и тогда его визит оказывается почти бесплатным. В противном случае врач обязан лечить больных в кредит. Все это порождает патерналистский тон в отношении врача к пациентам.
Изучение пословиц проливает свет на поведение сельской клиентуры. В этой среде сильны суеверия, которые сильно отдаляют людей от рационализма и оптимизма эпохи Просвещения. Болезнь здесь считают неизбежной и часто неизлечимой. Крестьянин не пытается объяснить боль с точки зрения физиологии; как мы видели, он верит в медицину, основанную на аналогиях с природой, космосом, растительным и животным миром. В глазах селян больной играет определяющую роль. Нарушения, происходящие в его теле, — результат небрежного отношения к себе, вины или предрасположенности. Чтобы победить болезнь, ему следует описать ее и стоически бороться с ней. Следовательно, не стоит обращаться к ученым медикам, если заболел ребенок, который неспособен описать свою боль. Страдающий заслуживает сочувствия, но сочувствие не оказывает терапевтического эффекта. Об ращение к врачу в этой среде — лишь одна из мер. От нею ждут решительности и энергичных действий. Он должен вправлять вывихи, без колебаний обрабатывать раны. Оказавшись в крестьянской семье, врач вынужден действовать в атмосфере вражды или, по крайней мере, недоверия. Ему ставят в упрек его молодость, элегантность, алчность; не прощают ему ни малейшего опоздания. Высмеять врача, с точки зрения крестьянина, — как бы отомстить господствующим классам за их ученость.