Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 163

Временами возникает впечатление, что борьба между благородными и неблагородными в нашем маленьком уголке Пиренеев была почти так же несущественна, как в наши дни гипотетический конфликт между теми, кто награжден орденом Почетного легиона{60}, и теми, кто им не награжден. При всем анахронизме и чрезмерности, подобное сравнение, по-видимому, обладает демонстрационной ценностью: в конечном счете, благородное звание едва ли превосходило достоинством награду или медаль, передаваемую из поколения в поколение[35], при соблюдении достаточно строгой эндогамии{61} награжденных. Надо ли добавлять, что на высоте 1300 м, в деревнях, где благородное сословие было почти таким же убогим, как и «низкое», речь может идти разве что о шоколадной медальке? Разгрызть её можно с наслаждением[36], но обладание столь скромным знаком отличия не порождает интенсивной социальной ревности. Какое отличие от баталий в долине Сены: сорок лет спустя столкновение со знатью примет там облик расового конфликта…

Это отсутствие твердого разграничения между группами, которое, однако, не исключает ни различий, ни почтительности[37], объясняется относительной бедностью горного благородного сословия: слишком далеко оно, в верхней Арьежи, от земельных успехов парижской и бордоской знати с их обширными сеньориальными имениями, с их виноградниками, равноценными золоту. «Угодья» шателена Монтайю, судя по тому немногому, что об этом известно, лишь едва превосходят земельные наделы местных богатых крестьян. И управляющий замка выступал главным образом как домоуправитель, в ведении которого по воле случая оказались и работы в поместье, и флирт с хозяйкой; он далек от роли земельного воротилы, каковых можно встретить в поместьях Биттеруа или Бовези. Все идет так, как если бы удаленность от больших городов — единственно способных поддержать длинной рукой значительные сеньориальные владения, опирающиеся на городской рынок, — тоже содействовала разрядке ситуации и умиротворению конфликта, который мог бы возникнуть между лицами благородного происхождения и крестьянами земли Айон. Первые были слишком жалкими и безденежными, вторые — слишком хорошо устроившимися в качестве крепких хозяев в своих скромных владениях и своих domus, чтобы между ними могла возникнуть известная разница потенциалов, способная перерасти в открытую борьбу. В конечном счете, именно в районах наиболее коммерциализированного сельского хозяйства, весьма удаленных от наших приарьежских Пиренеев, — я имею в виду парижский регион, южный Бовези, Фландрию — происходит или произойдет clash{62} между знатью, получающей деньги с рынков, делающих рентабельными ее поместья, и крестьянами, которые очень хотели бы также иметь нечто большее, чем крохи с барского стола.

Следует, наконец, добавить, что было бы ошибочно объяснять эту относительно пацифистскую установку в классовой борьбе чистой и простой несостоятельностью благородного сословия. Если знать окситанских гор пребывала в добрых отношениях, в отношениях приветливого общения со своими мужиками (к компании которых, в общем-то, сводится ее круг общения... и для которых это иной раз оказывается губительным), то не только потому, что сама была бедной и чумазой. Она бедна, но не во всех отношениях, не во всех планах, материальных и духовных. Действительно, после крестовых походов, после возникновения катарства, являвшегося на добрую половину ее созданием, после трубадуров мелкая окситанская знать играла позитивную роль культурной закваски... сделав идеалом обольщение женщины и этим оказав ценную услугу поэтам и любовникам всех социопрофессиональных категорий{63}. Эта направляющая функция, ориентирующая деревенский мир в области социального общения, охотно принималась населением, у которого не было особых мотивов жаловаться на руководство подобного рода. Знать нашей верхней Арьежи обходилась недорого, на земле, почти не знавшей серважа{64}, она мало притесняла простолюдинов. В самой Монтайю она была представлена лишь от случая к случаю, каждый из которых мог даже оказаться приятным. Распространяемая ею цивилизационная модель была не чужда большинству. В общем и целом благородное сословие умело нравиться без особых затрат.

Среди прочих, связанных с вышеизложенным, проблем, — проблема сеньории. А в плане сеньориальном проблема поземельных отношении и юридического положения эвентуально{65} зависимых людей. И наконец, проблема напряженности и трений, которые могли или не могли порождаться этими поземельными отношениями и этой возможной зависимостью.

Относительно данных материй, как я уже сообщал, наши документы говорят, прежде всего, о публичной власти и локальной сеньории, целиком и полностью принадлежавших графу де Фуа, равно как и о представителях, которых последний держал на местах: шателене, военном, и байле, судебном (в принципе). С другой стороны, та же обыкновенно многословная документация немеет, когда дело касается сеньориальных прав в Монтайю. Подобный изъян приходится поправлять, используя те или иные материалы более поздней эпохи. Один превосходный документ 1672 года[38] указывает, что сеньором Монтайю является французский король как законный преемник прав бывших графов де Фуа. Этот сеньор осуществляет или поручает осуществлять своему представителю (отдаленному наследнику нашего байля) право суда высшей, средней и низшей инстанции. Он взимает lods и ventes (налог на права наследования и передачи собственности) со стоимости имущества из расчета 8,5 процентов упомянутой стоимости. Кроме того, он получает доход с права выпаса [pâturage] и лесопользования [forestage] (в целом 16—20 турских ливров в 1672 году): благодаря оплате этого права жители могли достаточно свободно пасти свои стада на 250 гектарах лесов и 450 гектарах пустошей и ландов{66} ; леса, пустоши и ланды номинально принадлежали сеньору, он передавал их в крестьянское пользование за плату[39]. Кроме того, встречается право гона [quête], «взимаемое сеньорией ежегодно с каждого главы семейства, имеющего дом и двор в Монтайю» (среднегодовой доход: 40 ливров в 1672 году). Право интестории (выкупавшееся в 1672 году по ничтожной общей ставке в 5 ливров годовых) когда-то позволяло сеньору получать наследство тех, кто умирал, не имея прямых или непрямых наследников. И, наконец, альберга, или право постоя, и оброк овсом. То и другое когда-то было предусмотрено для расквартирования пеших и конных войск графа или шателена: таков был, по крайней мере, мотив, ставший предлогом, который оправдывал вымогательство. Различные эти права были весьма древними: они в точности соответствовали тем, которые существовали в каталонских Пиренеях, столь близких к нашим, два-три века до и два-три века после 1000 года[40]. В какой-то неопределенный момент, вероятно позднее рассматриваемого в данной книге, большинство вмененных таким образом повинностей станет выплачиваться в денежной форме. Благодаря чему они станут счастливыми жертвами финансовой эвтаназии{67}. 200 или 300 гектаров полевой и луговой земли, обрабатываемых крестьянами Монтайю в 1672 году, будут, таким образом, недорого оплачиваться именно в форме сеньориальных сборов. Зато в начале XIV века повинности, вероятно, были куда тяжелее[41], чем станут к 1672 году в результате инфляционного обесценения. Несмотря на отмеченную вероятность, сеньориальная система первого десятилетия XIV века не соответствовала или уже не соответствовала степени действительной зависимости населения Монтайю, которое могло с полным правом возмущаться скандальными беззакониями и попранием прав, которые творились семейством байля или сеньориальным судьей, направляемыми именно инквизицией. Тем не менее население не было порабощено или спутано по рукам и ногам жесткой зависимостью от своего светского сеньора. Во всяком случае, оно уже не было закабалено в 1300 году в той степени (весьма возможной, хотя мы об этом ничего не знаем), в какой оно было подвержено различным формам строгой зависимости в предшествующий период (XI—XII века?)[42]. Крестьянские семьи Монтайю в 1300—1320 годах свободно распоряжаются, передают по наследству и продают свою землю (разумеется, продажи были редкостью, ибо земельный рынок в этих отдаленных краях почти бездействовал). Население пользуется — относительно сеньора и его местных агентов, байля и шателена — весьма широкой свободой перемещения в смысле географическом. Ipso facto{68}, свобода такого рода несет в себе в данном случае почти нулевую персональную зависимость от сеньории (даже если некоторые сеньориальные права из вышеупомянутых являются несомненными остатками зависимости подобного типа). Тем не менее, фактическая независимость сопряжена с нешуточными повинностями (см. выше) и уважительным почтением по отношению к сеньору-графу (далекому) и его агентам (на месте). В эту эпоху подлинное угнетение исходит не от графской сеньории, к которой простолюдины привязаны душевно, почти трогательно. Силы угнетения возникают в иных точках горизонта, в частности там, где действует инквизиция: инквизиторы отнюдь не стесняются использовать против поселян... даже светского агента сеньории — байля.

{60}

Орден Почетного легиона — во Франции учрежденная в 1802 г. почетная корпорация, стилизованная под средневековый светский рыцарский орден. Этот орден имел свои высшие органы — капитул, великого магистра, различные звания: командоров, офицеров, кавалеров (то есть рыцарей) Почетного легиона. Со временем превратился в орден в современном смысле — даваемый за заслуги почетный знак, звания стали степенями ордена.

35

Знать той эпохи — это, прежде всего, «сообщество наследников» (Duby G. 1972, p. 811, 822; Heers ]. Le Clan..., p. 23).

{61}

Эндогамия — обычай, предписывающий заключение брака в пределах определенной социальной, профессиональной или родственной группы.

36

См. гл. IX.

37

См. приветствие Пьера Мори в адрес подобного важного сеньора (и ответ сеньора).

{62}

Столкновение, конфликт (англ.).

{63}

Имеется в виду распространение так называемой «куртуазной» (этимологически — «придворной») культуры Окситании; одной из важнейших черт этой культуры являлся кодекс куртуазной любви, любви, по определению, внебрачной, причем правила любовного поведения были строго кодифицированы, и только следование им превращало обыкновенную любовь в любовь «высокую», «утонченную» (Fin' Amor). Современные исследователи полагают, что этот кодекс, являясь безусловным идеалом поведения, не всегда (или даже весьма редко) воплощался в реальность, был во многом создан искусственно трубадурами — поэтами, слагавшими свои стихи на окситанском языке и творившими, в основном, при дворах феодальных владетелей на Юге Франции. Расцвет творчества трубадуров приходится на XII—XIII вв.

{64}



Серваж (фр. servage, от serf, французского слова, обозначающего лично зависимого крестьянина и, в свою очередь, образованного от лат. servus — «раб») — форма личной зависимости крестьянина, характеризующаяся тремя чертами: шеваж (уплата поголовной подати), формарьяж (запрет вступать в брак без разрешения господина), менморт, или право мертвой руки (запрет передавать свой надел по завещанию при отсутствии прямых наследников; в этом случае наследником является сеньор). Доныне дебатируется вопрос о том, предполагал ли серваж прикрепление к земле.

{65}

Эвентуальное — возможное при случае, при некоторых обстоятельствах.

38

Arch. dep. Ariege, J 79; см. также Barriere-Flavy, 1889.

{66}

Ланды — здесь: невозделанные земли.

39

Эти леса, пустоши и лайды, попавшие позднее в королевскую и коммунальную собственность, по кадастру 1827 г., хранящемуся ныне в мэрии Монтайю, будут соответствовать 225 гектарам водно-лесного ведомства и 430 «коммунальным» гектарам. Площадь полей и лугов (исключая леса, как я это делал выше) прежнего сеньориального владения будет соответствовать имению в 37 гектаров (имение М. Жели, к семье которого в 1827 г. отошли путем покупки и по наследству упомянутые угодья). Для сравнения отметим, что наделы нескольких (десятка) монтайонцев, квалифицируемых в 1827 г. как «собственники» (проживающие на месте постоянно и, как правило, ведущие хозяйство), среди которых фигурируют Клерги и Байи, составляли 8 — 12 га каждый; наделы «земледельцев» — 2 га, наделы «держателей» — 1 га или менее того. «Земледельцы» в 1827 г. составляли большинство населения, «держатели» — значительное меньшинство.

40

Bo

{67}

Эвтаназия (греч. «благая смерть») — безболезненное умерщвление (обычно — безнадежно больных). Здесь имеется в виду, что денежные платежи были фиксированными, а посему в период «нисходящей кривой развития» в 1350—1450 гг. (см. прим. 35 к гл. I) инфляция резко уменьшила их фактический размер, ибо деньги становились все дешевле, так что означенные платежи безболезненно «умерли».

41

К сожалению, из-за недостатка документов невозможно выразить в цифрах сеньориальные поборы с Монтайю в 1300 — 1320 гг.

42

Об этом позволяют думать выводы компаративной истории работы Боннасси (см. библиографию). Впрочем, в 1300—1320 гг. еще сохраняются некоторые остатки персональной зависимости, и даже серважа, в некоторых местах графства Фуа: см. об этом работы Феликса Паскье (см. библиографию). Пиренеи представляют собой одну из классических зон средневекового серважа в период, предшествующий рассматриваемому (Fossier. Histoire sociale... ).

{68}

В силу очевидности, самим фактом, тем самым (лат.).