Страница 7 из 163
Судья.
Вторая власть теоретически была инородной сеньории-байлии; она исходит от доминиканской инквизиции из Каркассона (II, 268); у нее были свои осведомители, свои стражи порядка, свои гориллы и свои пугала: именовавшиеся скромно «служителями», при случае они наносили совместный удар по поселянам земли Айон, вынося постановление о вызове последних в суд (1,172). У инквизиции была своя тюремная канцелярия, своя тюремная стража, которые направляли набеги и облавы на катарскую Монтайю в конце лета 1308 года, у нее были свои агенты среди белого духовенства, такие как Жан Страбо, одновременно деревенский кюре, нотарий инквизиции и нотарий общины (III, 88), такие как Пьер Клерг, монтайонский кюре, брат байля и двойной агент, о котором мне еще не раз придется говорить. С другой стороны, каркассонская инквизиция направила в Памье к епископу сильную и зловещую фигуру, брата Гайара де Помьеса, доминиканца: он добросовестно участвовал во всех следственных и карательных действиях Жака Фурнье.
Третья власть — епископ Памье, теоретически контролируемый сверху папством. В свою очередь он руководил местной монтайонской «иерархией»: кюре и иногда викарием{48}, которые были ограничены еще и рамками синодальной организации. Впрочем, епископ Фурнье выступал не только лишь искусным защитником римской ортодоксии. Он заботился также о благах сего мира и пытался возложить на поселян верхней Арьежи уплату десятины ягнятами, вечную причину деревенских конфликтов. Прежний граф де Фуа Роже-Бернар, защитник своих поданных, долгое время препятствовал этому десятинному натиску. После смерти Роже-Бернара (1302) этот натиск мог развиваться беспрепятственно с начала 10-х годов XIV века; и снова с 1317 года, с начала епископата Фурнье. При участии брата Гайара де Помьеса, каркассонского эмиссара, инквизиционный трибунал епископа Памье между 1320 и 1324 годами нависнет над Монтайю как черная туча. На двоих осуществляли в нашей деревне инквизиторский кондоминиум Каркассон и Памье, что сопровождалось постоянным соперничеством в верхах.
Земледелец.
Четвертая власть, далекая, но обладающая высочайшей силой устрашения — Французское королевство. Граф де Фуа находился в фактической зависимости от этой великой силы; он был подчинен ей под нажимом различных обстоятельств. Армия суверена Парижа могла в случае необходимости прибыть на защиту «истинной веры». Великое королевство Севера вызывало, таким образом, ненависть, пропорциональную своей силе, у множества горцев, которые между тем никогда не видывали человека из страны «ойль» во плоти. Уж не думаешь ли ты, что можешь сражаться против Церкви и сеньора короля Франции? — кричит отец деревенского кюре изгнаннику Гийому Мору, некогда монтайонскому крестьянину, сделавшемуся пастухом (II, 171). «Совершенный» Белибаст превзошел это риторическое обращение; одним махом обрисовал он созвездие властей, «отечески», каждая по-своему, опекавших Монтайю (II, 78—79). Миром, — заявил он, — правят четыре больших дьявола: папа, дьявол наибольший, которого я называю Сатана; король Франции суть второй дьявол; епископ Памье — третий; инквизитор из Каркассона — четвертый дьявол.
Итак, к 1320 году в Монтайю сложилась своеобразная ситуация: в «нормальный» период в этой деревне можно было рассмотреть горское общество в миниатюре. Оно было скорее бедным, люди в большинстве не имели крупных денег, значительного престижа и заметной власти. Зато (компенсирующее преимущество) эти люди могли без особого ущерба проскользнуть в пустоты и стыки между различными внешними или высшими властями. Увы! Во времена дознания Фурнье четыре вышеупомянутые власти образуют блок, хотя и не слишком прочный. Конечно, частные войны между феодалами продолжают свирепствовать на южном склоне Пиренеев, всегдашнем отгонном пастбище монтайонцев (III, 195); но на северном склоне наблюдается стремление к коалиции политических и клерикальных сил: слабый граф де Фуа и знатные дамы, которые царят при его дворе, стелются перед агентами короля Франции и посланцами инквизиции[29], в то время как прежний граф поощрял сопротивление мужиков десятине и старался очертя голову сопротивляться натиску Церкви и Королевства{49}. В свою очередь каркассонская инквизиция и епископ Памье идут рука об руку с Францией, которая, со своей стороны, умеет вознаградить окситанских клириков за сотрудничество. Поддержанное впоследствии Парижем Авиньонское папство будет прославлено Жаком Фурнье под именем Бенедикта XII, с 1334 года оно станет для священников, происходящих из страны «ок», источником многочисленных прелатур и синекур.
Из единства действий властей для крестьян Монтайю вытекало одно — гнет. Он сделался чувствительным с тех пор, как крестьяне пустились в религиозные споры в качестве еретиков и в возражения по поводу десятины в качестве должников. В те времена в этих местах зачастую перемещались по ночам, опасаясь поимки; лишнего старались не говорить; как в городе, так и в деревне боялись иметь слишком хорошо подвешенный язык и дать себя поймать на слове. Ходили с клинком в руках, тихим свистом подавали знак «своим». Чтобы открылась дверь, на крышу или в ставень дома близких кидали камешек. В целом режим не был полицейским в современном смысле этого термина. Но в конечном счете человек жил в кафкианском мире доносительства, если только не вел себя абсолютно безукоризненно. Даже в горах, последнем убежище свободы слова, за опрометчивое высказывание могут неожиданно «взять за глотку» кюре, байль, викарий, сосед или такая же болтушка. Несдержанность в речах оборачивается ношением двойного желтого креста, а то и тюрьмой[30]. Аномальная, искусственная ситуация, проистекающая от сочетания местного катарства с реалиями горной жизни, провоцировала классическую реакцию отрицания со стороны Церкви. Подобная чрезвычайная конъюнктура трагична для поселян, и, наоборот, в глазах холодного монстра, каковым является историк, она — на манер гистологического препарирования{50}, терзающего и убивающего объект, — дает «выгодную» возможность выделить некоторые черты монтайонского общества, в нормальное время видные плохо. Оно может быть рассмотрено, благодаря этому, вплоть до уровня клеточной и внутриклеточной структуры.
Это требует, не уклоняясь от проблем власти, все-таки смягчить жесткость предыдущих оценок, ибо отношения крестьян Монтайю с органами власти сотканы не только из одних терний, они не сводятся к гнету со стороны одних, претерпеваемому другими. Между уровнями господ и черни существует этаж ходатаев и посредников, населенный сеньорами, ловко устроившимися дворянами, персонажами и в теле, и при деле. Когда Бернар Клерг, байль Монтайю, пытается добиться освобождения своего брата кюре, брошенного в епархиальную тюрьму, то хлопочет перед разными лицами, способными, по его мысли, повлиять на решения Жака Фурнье. Бернар подмазывает светского сеньора Мирпуа. Это стоит 300 ливров{51}. Мадам Констанции, госпоже Мирпуа, он дарит мула. Сверх того — крупную сумму Лу де Фуа, бастарду, рожденному от любви Лувы и Раймона-Роже{52} Прево{53} деревни Раба, местный представитель монастыря Лаграсс, архидиакон Жермен де Кастельно, «родственник епископа», также были подмаслены щедрыми подношениями. Всего, говорит Бернар Клерг, я истратил 14000 су за год (сумма огромная, даже для самой богатой семьи Монтайю) ради освобождения моего брата (II, 282). Прослойка ходатаев в данном случае сработала плохо: Пьер Клерг остался в тюрьме, где и скончался. Жак Фурнье оказался неподкупен. Но прослойка эта все-таки существует, играя роль посредника и всевозможного заслона от гнета власть предержащих для нуждающихся в защите подданных.
{48}
Викарий — здесь: духовное лицо, помощник или заместитель епископа (иногда также в епископском сане), причем его полномочия могут распространяться на всю епархию либо на ее часть (викариат).
29
О политической и событийной истории графства Фуа, которая не является моей темой, см. работы региональных историков XIX в. (А. Гарригу), а также обобщающий труд Девика и Бессетта (1886 г.). В интересующие нас годы агенты короля в Лангедоке демонстрируют необычайную жестокость по отношению к соседнему графству Фуа, низводя его, по крайней мере de facto, до положения сателлита. Графство вернет свободу маневра лишь в последующий период XIV в.
{49}
В описываемое время (ок. 1320 г.) графом де Фуа был Гастон II (см. прим. 12 к Предисловию), предшественником которого являлся его отец, Гастон I (1289—1315, граф с 1302 г.). Следует отметить, что наиболее активным противником распространения влияния французской королевской власти и Церкви на графство Фуа был отец Гастона I, Роже-Бернар III (ум. 1302 г., граф с 1265 г.).
30
Простой или двойной желтый матерчатый крест, носимый на одежде, был признаком позорной, сопряженной с поражением в правах, кары (но менее суровой, чем тюрьма), которую налагали на еретиков инквизиторы.
{50}
Гистологическое препарирование — изготовление препаратов тканей живых существ, которое предполагает заключение их в среду, обеспечивающую сохранность структуры объекта.
{51}
Ливр (от лат. libra — римский фунт, 489,5 г) — денежная единица Франции со времен Карла I Великого (742—814, король франков с 768 г., император с 800 г.) по 1799 г. Из-за высокой стоимости (первоначально предполагалось, что в нем должен быть фунт золота) служил преимущественно расчетной единицей, в 1667 г. был объявлен исключительно таковой (чеканка прекратилась в 1649 г.); на протяжении Средневековья и начала Нового времени содержание золота в ливре непрерывно понижалось, кроме того, существовало несколько ливров, различавшихся по месту чеканки (турский, парижский и др.). Ливр делился на 20 су; впервые чеканка серебряных су была осуществлена в 1266 г. королем Франции Людовиком IX Святым (1214—1270, король с 1226 г.), который сделал су основной денежной единицей, бывшей в обращении (то есть не расчетной). Денье — 1/12 часть турского ливра или 1/20 — парижского; денье впервые появились еще при Карле Великом. Следует отметить, что 300 ливров — огромная сумма. В описываемое время в Париже сумма годового налога с крупного прихода составляла 500 ливров, крупный судейский чиновник в том же Париже получал 100 ливров в год.
{52}
Бастард — незаконнорожденный. В Средние века это слово не имело уничижительного смысла, во всяком случае в применении к внебрачным отпрыскам знати: бастарды принадлежали к аристократии, носили титулы и т. п., хотя были (как правило, но существовали и исключения) лишены права наследовать владения и титул отца. Что же касается Лу де Фуа, графа де Раба, жившего в 1-й пол. XIV в. (генеалогия и хронология этой ветви династии графов Фуа слабо исследована), то здесь Э. Ле Руа Ладюри допустил неточность. Бастардом был не он, а его тезка (все представители этой линии носили имя Лу) и прадед, Лу де Фуа (изв. 1223—1229 г.), первый граф де Раба, сын то ли Раймона-Роже (ум. 1223, граф де Фуа с 1188 г.), то ли его сына и преемника Роже-Бернара II (ум. 1241, граф с 1223).
{53}
Прево — здесь: должностное лицо, представитель сеньора во всей сеньории или отдельной части ее; в данном случае имеется в виду прево графа де Фуа.