Страница 110 из 163
Зато если оставить в стороне такого рода косвенные методы нажима, то человеческое, миграционное и культурное воздействие собственно «французских» земель в Сабартесе весьма слабо. Конечно, множество мигрантов продолжают переходить арьежские и руссильонские перевалы, направляясь с Севера в Испанию. Но эти мобильные, влекомые к иберийскому югу люди — это не франкофоны из парижского региона, а окситанцы из Руерга. Случайное появление в Монтайю одного-единственного notarius gallicus[655], который в обычное время работает в канцеляриях каркассонской инквизиции, не способно опровергнуть вышеприведенные выводы.
Для характеристики нашего культурного пространства более важны иноверческие течения. Несмотря на «псевдоподии»{301}, которые неоднократно протягивались в Северную Европу, катарство по происхождению ересь балканская, итальянская, средиземноморская{302}. Она пришла в «страну ок» маршрутом Восток—Запад. Ересь эта соответствует традиционной пространственной структуре верхней Арьежи с ее основным тяготением к внутреннему морю.
Напротив, ересь вальденсов, несколько адептов которой еще живут в Памье в первые двадцать лет XIV столетия, представляет собой в меньшей степени южное явление, скорее будучи внешним заимствованием, исходящим из зоны Рона—Лион в широком ее понимании. Несколько вальденсов, которых мы знаем в ту эпоху в графстве Фуа, уроженцы земель нынешнего центрально-восточного региона (Бургундия, Вьеннуа, Женевский диоцез, Дофине[656]). Впрочем, влияние вальденсов-прозелитов к югу от Памье оказывается настолько ничтожным, что совершенно не затрагивает верхнюю Арьеж. Только сожжение Раймона де Ла Кота около 1320 года послужило предлогом для нескольких грубых высказываний против десятины на деревенских собраниях Сабартеса.
Что касается пастушков{303}, — то они действительно являются из северной Франции. После бурных выступлений в самом Париже в 1320 году их ватаги спускаются на юго-запад, в английскую Гиень{304}, затем в район Тулузы, административно, но не в культурном отношении, связанный с французским королевством[657]. Они убивают евреев в городках долины Гаронны, требуя отмщения за смерть Христа (I, 179), но их «крестовые походы» почти не докатываются до верхней Арьежи: последняя, заброшенная доминиканцами и нищенствующими монахами, остается мало восприимчива и к милленаристскому настрою фанатиков Апокалипсиса. У пастуха из Сабартеса по имени Мор, Мори или Пелисье нет ничего общего с такими пастушками, кроме прозвания. Сугубо социо-профессионального! Ибо Пьер Мори — «ок», пастушок же, чаще всего — «ойль». И этого достаточно, по крайней мере пока, чтобы почувствовать разницу. В Пиренеях в 1300— 1320 годах «ок» и «ойль» на народном уровне почти не совместимы. Придется ждать целый век и даже больше, чтобы хоть какая-то «совместимость» дала о себе знать.
Таким образом, в конечном счете «французский мир» почти не представлен в Сабартесе. Он оказывает на эту маленькую страну лишь опосредованное влияние, главным образом через инквизитора (в данном случае речь идет об окситанском инквизиторе.) В 1320 году французский мир видится из Монтайю и Акс-ле-Терма как пугало, но вполне реальное: его извлекают при необходимости, чтобы внушить страх или уважение. Оно отождествляется (неправомерно [II,71]) с той частью территории Фуа, которая контролируется инквизицией, дергающей графа за веревочки. В остальном французское присутствие на местном уровне почти нулевое. Едва ли выше английского, несущественного, однако тоже ощущаемого в «стране ок» со стороны Аквитании.
В смысле «туристическом» регионы языка «ойль» для наших людей Монтайю тем более не существуют. (Если все-таки допустимо применить слово «туризм» к паломничеству.) Единственный среди наших монтайонцев, единственный среди известных нам подозреваемых верхней Арьежи имел случай отправиться в Иль-де-Франс в порядке паломничества, к которому его вынудили репрессии: в 1321 году Гийом Фор был осужден епископальным судом в Памье взять посох паломника и отправиться на Север. Не только в Вовер (в нынешнем департаменте Гар), но и в Монпелье, в Сериньян (Эро), в Рокамадур (Ло), в Пюи-ан-Велай, в Шартр, в Париж в собор Парижской богоматери, в Понтуаз, в Сен-Дени, в Сент-Шапель, в Лимузен, в Дофине, в район Тарна (I, 453)... Увы, Гийому Фору не доведется совершить этот грандиозный рейд: второй приговор, объявленный день спустя, осуждает его на костер. И он действительно будет сожжен.
Таким образом, Французское королевство давит своей политико-религиозной и устрашающей мощью или угрозой ее применения. Но оно лишено культурной притягательности, не осуществляет миграционного воздействия, лингвистического и туристического влияния. В одной только сфере оно представлено весомо: монета. Действительно, в подавляющем большинстве случаев (71%) используемая в графстве Фуа серебряная монета — парижской и, главным образом, турской чеканки, изготовленная на монетных дворах, более или менее связанных с парижской монархией. Задолго до интеграции в административное, культурное и лингвистическое пространство, в котором господствуют властители Иль-де-Франса, арьежское нагорье, таким образом, volens nolens вошло в их монетарное пространство[658]. В долгосрочной перспективе этот первый триумф предвосхищает другие захваты. Отмеченная победа в денежной сфере не лишена значения: овцеводы и пастухи, столь многочисленные в Монтайю и Сабартесе, переходят, благодаря торговле шерстью и скотом, стадию примитивной экономики выживания и испытывают жизненную потребность в деньгах. Мало-помалу утверждаются французские деньги.
В итоге этого метрологического, территориального и культурно-географического исследования вслед за «временным островом» возникает «остров пространственный», в состав которого входит Монтайю. Айонская земля и Сабартес в братском единстве своей лингвистической, горной и еретической специфики противостоят нижней части графства Фуа и гасконским краям — регионам, более приверженным римской вере[659], а также отличающимся диалектными особенностями языка. И при этом живая, телесная связь притягивает Сабартес к окситанскому миру. Она же связывает его со средиземноморским универсумом. Зато Север, французский мир, несмотря на свою политическую, религиозную и военную мощь, остается для людей Монтайю почти столь же абстрактным, как и английские владения. Его весьма ограниченные успехи сводятся к двум основным планам: primo, он внушает страх, несмотря на роль доброжелательного арбитра, исполняемую порой по тому или иному случаю[660]; secundo, он смазывает местный торговый обмен с помощью монеты. Твердой. Или, иногда, порченой...{305}
Глава XIX. Восприятие природы и судьбы
Если идти дальше социализированных пространства и времени, то каковы установки наших деревенских жителей по отношению к природе и, в целом, по отношению к макрокосму?
Сразу отметем возможность эстетического восприятия. Разумеется, у крестьян верхней Арьежи есть чувство прекрасного, но для них оно прежде всего связано с желаниями, удовольствиями, с тем приятным, что производно от чувственного восприятия либо от идущих из глубины сердца привязанностей. Потому наши персонажи говорят о «прекрасной девице», «прекрасном рыбьем паштете», «прекрасных людях», «прекрасных церковных песнопениях», «прекрасных райских кущах». Не более того[661]. Наблюдая природу или горы, они не испытывают «возвышенных порывов». Они слишком погружены в конкретные проблемы, порой трудные, которые и та, и другие перед ними ставят.
655
I, 468—469. Нет полной уверенности — отнюдь! — что этот Gallicus в самом деле уроженец «Франсдойля». См. также случай Жана из Парижа, подвизавшегося в качестве красильщика в Памье (III, 37). Случай особый...
{301}
Псевдоподии (ложноножки) — временные выросты у одноклеточных и некоторых клеток многоклеточных организмов; служат для передвижения и захвата пищи или частичек.
{302}
Христианские дуалистические учения, опосредованно связанные с манихейством (см. прим. 4 к гл. XV), более или менее четко зафиксированы в VII в. в Армении и Византии, наиболее влиятельной сектой были павликиане (они считали своим основателем апостола Павла). По их учению, мир создан злым божеством, потому все материальное — богатство, власть, Церковь, богослужение, иконы и т. п. — есть создание Дьявола, тогда как дух, воплощенный в аскезе и равенстве людей, есть Божье творение. В VIII—IX вв. павликиане создали свое государство на востоке Византии, разгромленное имперскими войсками в 872 г., после чего часть их была переселена на Балканы, где не позднее X в. под их влиянием возникла близкая к ним секта богомилов (см. прим. 15 к гл. II), повлиявшая впоследствии на создание дуалистических сект в Италии.
656
1,44, 100, 125; III,482.
{303}
Первое восстание «пастушков» вспыхнуло в 1251 г. в северо-восточной Франции, когда толпы преимущественно простонародной молодежи двинулись на юг, дабы отплыть в Египет на помощь находившемуся в плену королю Людовику Святому; само это продвижение сопровождалось еврейскими погромами, нападками (а то и нападениями) на богатства Церкви, на богатство и богатых вообще, на знать, которая, по мнению «пастушков», не смогла защитить короля во время Крестового похода; к 1252 г. это движение частично было подавлено, частично само сошло на нет. В 1320 г. началось второе восстание «пастушков». Первоначальным очагом были Фландрия и Нормандия. К восстанию подталкивали ожидания очередного крестового похода, весьма сильные в то время, и вообще эсхатологические настроения. Среди восставших было много юношей четырнадцати-шестнадцати лет, вытесняемых из хозяйственной жизни деревни по причине исключительной перенаселенности, а также представители низшего клира, подверженного влиянию еретических учений. «Пастушки» прошли через Париж (основательно пограбив его) и двинулись через Берри, Лимузен, Сентонж, Тулузское графство в Южный Лангедок и к Марселю. Именно на юге это движение приобрело особую антицерковную и, кстати сказать, антисемитскую направленность — так, в Тулузе, Альби и других городах произошли жесточайшие погромы. Папа Иоанн XXII отлучил погромщиков от Церкви и приказал епископам (а король Франции Филипп V — своим чиновникам) защищать евреев и всячески бороться с «пастушками». Особую активность в борьбе с ними проявил граф Гастон II де Фуа, перебивший их в городе Эг-Морт. Мелкие банды «пастушков» продолжали бродить по Франции до 1322 г.
{304}
В1152 г. герцогство Аквитания на юго-западе Франции, включавшее собственно Аквитанию (иначе — Гиень), герцогство Гасконь, графство Пуатье и ряд иных владений, отошло в результате брачного союза к английской короне. Эти земли были яблоком раздора между Англией и Францией, что, в конечном счете, привело к Столетней войне (1337—1453), в результате которой, среди прочего, Аквитания окончательно отошла к Франции. В описываемое время английская Гиень представляла собой территорию с центром в Бордо на берегу Бискайского залива.
657
Cohn N. 1957, p. 92-94; Duuernoy J. L’Inquisition à Pamiers..., p. 42, note I.
658
См. также о монете: III, 56: а также: Castaing-Sicard М., 1961, где подчеркивается, что в рассматриваемую эпоху в Лангедоке, в непосредственной близости от нашего графства Фуа, получает широкое хождение турская монета. Об аналогичном, но более северном и, таким образом, несколько более раннем процессе победоносного проникновения турской монеты см.: Devailly. Le Berry..., 1973, p. 570-577
659
Это отличие не всегда было столь заметным. В 1260 — 1280 гг. Памье в нижней части графства Фуа еще было заражено катарством (III, 327 — 328).
660
См. выше: дело о Саварской десятине (Poux, 1901).
{305}
Primo — во-первых; secundo — во-вторых (лат.). Порча монеты — весьма распространенный в Средние века способ повышения доходов казны: монета чеканится с пониженным содержанием драгоценных металлов при принудительном сохранении прежнего номинала. Купцы, особенно иностранные, тут же повышают цены, раскручивается спираль инфляции. Во Франции описываемого времени активная порча монеты происходила в 1295—1306 и 1311—1313 гг. и была, в первую очередь, связана с деятельностью Филиппа Красивого, поскольку его меры по усилению королевской власти внутри страны и мощи ее вовне требовали значительных средств на содержание чиновничества и на военные расходы.
661
II, 44. 51, 66; III, 235.
312; Martineau С. Thème de la mort..., p. 27 — 28: автор отметил восприятие красоты пейзажа, которое можно встретить у трубадуров. Но речь идет о «культурном уровне», отличающемся от того, что мы рассматриваем в этой книге.