Страница 109 из 163
В административном отношении Сабартес был некогда судебным округом [viguerie] каролингской эпохи[644]{299}.
Его статус в 1300—1330 годов остается особым, в составе графства Фуа он образует верхнюю, нагорную часть выше Лабаррского прохода (III, 331). Такое положение обходится регионам верхней Арьежи в присутствие специального графского должностного лица, Гийома Трона, тарасконца по происхождению: этот персонаж выполняет функции общественного нотариуса графства Фуа в Сабартесе[645].
Народ Сабартеса выделяется своими этническими традициями и обычаями. Однако сама территория в пестроте границ выглядит маргинальной: фактически она образует архипресвитерство как южное подразделение епархии Памье. Конфликт вокруг десятины не утихает здесь в течение первых двадцати пяти лет XIV века. В крае, энергично отвергающем навязываемую епископом из Памье карнеляжную десятину, подобный конфликт порождает на уровне сословий или Estats трехчастную стратификацию: на десятинных переговорах 1311 года «светский» люд Сабартеса, сгруппированный в свои городские и сельские общины, представлен прокурорами и синдиками{300}, взгляды которых отражают, главным образом, мнение нотариусов и «судейских крючков» четырех городов или городков (Фуа, Акса, Тараскона, Викдессоса); белое и черное духовенство, в большинстве своем представленное массой деревенских кюре, образует противостоящую мирянам сторону, возглавляемую аббатом из Фуа и приором из Викдессоса; наконец, благородные дамуазо и рыцари Сабартеса составляют третью группу, лавирующую между двумя основными лагерями: народным и церковным. В 1311 году будет достигнуто соглашение, результат собраний трех сословий[646], которое не помешает повторному противостоянию 1312—1323 годов. Многие в Сабартесе, ожесточенные потерей своих льгот, возжелают (втуне), чтобы прелат Жак Фурнье, слишком охочий до десятины, сгинул в огне доброго костра; все двенадцать лет они будут демонстрировать поддержку привычных, доставшихся от предков традиций, враждебных десятине и карнеляжу[647]. Открытая или тайная борьба против поборов со стороны церковников встречает широкую поддержку у поселян, как катаров, так и католиков. Одновременно она остается неотделимой от еретической традиции, которая в 1290—1320 годах отождествляется с самим именем Сабартеса; и это как до, так и после деятельности Отье[648], которые предстали перед Вечностью великими гражданами Сабартеса.
Для определения этой земли и этого народа[649], этого Сабартеса, частью которого является Монтайю, решающими представляются горизонтальные связи, основанные на народном чувстве материальной и культурной, традиционной и лингвистической, деревенской, городской и гастрономической общности. Они кажутся мне столь же (и даже более) важными на уровне массового чувства, что и вертикальные связи иерархического, административного или феодального типа. Впрочем, эти «вертикальные» связи яростно оспариваются, когда они исходят от требующей десятину Церкви, в легальных, тем не менее, рамках Сабартесского архипресвитерства[650].
Откуда значение культурной, точнее, лингвистической данности для самоопределения в еще более широком пространстве, в котором Монтайю, в частности, и верхняя Арьеж, в целом — не более чем деревня и край среди многих других? В показаниях наших свидетелей окситанский — это как зыбь, исходящая из пучин, которые не может скрыть пена латыни переписчиков. Приход желтых крестов и народ Сабартеса включены в более широкие рамки пылкого окситанства, скорее живущего в себе, чем сознающего себя[651]. «Добрых людей» и кюре объединяет, как минимум, один общий момент: те и другие проповедуют, когда надо, на обиходном языке (I, 454; III, 106). В Монтайю обнаруживается весьма отчетливое сознание местного диалекта, на котором говорит самое большее тысяча человек. В Сан-Матео, — рассказывает Арно Сикр[652], — ...тачаю я башмаки в мастерской местного сапожника Жака Виталя. Вдруг на улице объявляется женщина, которая кричит: «Кому зерна смолоть?»
Мне говорят:
— Арно, глянь, батрачка из ваших краев.
Я спросил женщину:
— Откуда будете?
— Из Савердена, — отвечает.
Но поскольку говорила она на монтайонском языке, я ей враз прищемил клюв:
— Нет, вы не из Савердена. Вы, должно быть, из Прада или Монтайю.
Маленький показательный диалог. Фактически в нем отражена разница между языком равнины (Саверден севернее пресловутого Лабаррского прохода) и языком Сабартеса[653]. С другой стороны в последнем тоже обнаруживается разница между диалектами, прадским и монтайонским, быть может, подкрашенными каталанизмами. В самом деле, люди Монтайю, и особенно пастухи, обладают живым чувством окситано-каталонского континуума. Совершить переход от Тараскона и Акс-ле-Терма до Пучсерды и Сан Матео не является для них чем-то невозможным. В лингвистическом смысле Пиренеи невелики. Диалектные различия кажутся гораздо более заметными на северной стороне, особенно на западе и северо-западе. Отмеченная с 1300-х годов граница, разделяющая в Окситании лангедокский и гасконский говоры, отчетливо ощущается арьежанами. Не раз наши люди из Монтайю, Акс-ле-Терма и вообще из Сабартеса упоминают того или иного из встреченных персонажей, кто говорил «по-гасконски», или «по-тулузски», или даже «на смеси гасконского с тулузским» (II, 188, 475, 483). Отмеченные различия позволяют отчасти ощутить дистанцию с западным берегом Арьежи, поскольку один из персонажей, о которых идет речь, замеченный в «гасконизмах», возможно, уроженец Ла Бастид-де-Серу (II, 73-74, 188, 383).
Окситания 1320 года при общей своей величине является политически ничтожной. Это большой корабль, плывущий в ночи с потушенными огнями и, вероятно, не зная куда. Но, тем не менее, Окситания предстает в глазах арьежских пастухов, которые, разумеется, не называют ее таким именем, географическим гигантом: одно только расстояние от Тулузы до Меранского перевала производит, как мы уже видели, впечатление бесконечности (I, 191, 202). В общем содружество каталонской и окситанской культур, с которым связаны наши поселяне, широко распахнуто в Средиземноморье с его полуостровами, островами и великими долинами северного берега: овцеводы из Арка идут за отпущением греха ереси к самому папскому престолу. Арьежане, от которых запахло катарством, спасаются душой и телом в ломбардской, сицилийской, каталонской, валенсийской землях и на Майорке. По случаю сезонных перегонов и эмиграции установились контакты с испанскими морисками. Мусульманский и христианский Восток придает сияние смутному «заморскому» присутствию, основанному на распространении мифов и слабых попытках крестовых походов[654].
И наоборот, примечательно отсутствие в Сабартесе эманаций «французского» мира как такового. Разумеется, мир этот осуществляет окольное влияние: инквизиция из Каркассона и Памье в духовной сфере «объективно» старается для успеха грязных французских делишек. Повсеместно представленная Церковь и французское влияние, одновременно и весомое, и маргинальное, неплохо поладили между собой в Окситании. Будучи заодно, как воры на ярмарке, они делают ставку на пассивную покорность народов преимущественно католической «страны ок», что позволяет закрепить совместную добычу клерикала и завоевателя (впрочем, последний предоставляет некоторые преимущества, что в долгосрочной перспективе будет вполне оценено и элитами, и населением). В конце концов, сила Франции далека, но эффективность ее очевидна. Как дамоклов меч, нависает она над горячими головами Сабартеса. Даже не начав действовать, она устрашает. Она может заставить подчиниться самых непокорных, так что вооруженная оккупация всей страны людьми из страны «ойль» не становится необходимостью.
644
Chevalier М. Op. cit, р. 64, note 2. См. Bo
{299}
До 507—511 гг., то есть до того времени, когда король франков Хлодвиг захватил Аквитанию и другие провинции Южной Галлии, этот регион входил в Вестготское королевство. Сами же вестготы появились в Нарбонне и Тулузе в 413 г.
645
Barriere-F lavij. Cartulaire de Miglos. 1894, p. 181, 188, 190, m III, p. 415, note 537.
{300}
Прокурор (от лат. procurare — «заботиться; управлять, заведовать») — в Средние века и в начале Нового времени не совсем то же, что ныне; это муниципальное должностное лицо (в разных местах и в разное время выборное или назначаемое), следящее за соблюдением законов и вольностей коммун. Синдик (от греч. συνδακος — «защитник в суде») — в Средние века и в начале Нового времени члены муниципального (городского или сельского) совета, также назначаемые или избираемые самым различным способом — от ремесленных цехов, из определенных семейств и т. п.
646
III, 337, note 509. Арьежская «трехчастность» будет проявлять себя вплоть до конца Старого порядка на уровне всей области Фуа через регулярный созыв региональной Ассамблеи «Трех сословий» графства Фуа под председательством епископа (Expilly. Dictio
647
I, 198, 209; II, 98, 109, 316; III, 331, 338, 434. В эту эпоху существует не «священная любовь к родине» (сабартесской или еще какой), но лояльность к обычаям и общим интересам малой родины (Сабартеса, разумеется).
648
О еретической характеристике Сабартеса как такового, в связи с различными проблемами, см.: I, 207; II, 61, 76; III, 171, 250, 286; о давности этой традиции см.: III, 264, note. Также см.: I, 254, 352; II, 155, 364, 446-447; III, 112, 161 (очень важно); III, 427. Покидая Сабартес (а вместе с ним Айонскую землю), я покинула ересь, — говорит по этому поводу Беатриса де Планиссоль (I, 254). Поразительно видеть, что пропаганда Отье была воистину «жалящей» только в их собственном pagus, иначе говоря, в Сабартесе: они не проповедуют истину невесть где.
649
II, 284: «народ Сабартеса» против десятины скотом.
650
Garrigou A. Notice..., 1845; Etudes historiques, 1846, p. 221...
651
Оставим в стороне случай чиновников из «страны ойль», посылаемых королем Франции в «лангедок», их географический взгляд на подчиненные народы прямо не относится к теме нашей книги. Но, оставаясь в рамках исследования, можно отметить парадокс, заключающийся в том, что общее осознание окситанской индивидуальности существует не столько у коренных жителей, сколько у уроженцев внешних зон окситано-каталонского комплекса, или, по крайней мере, зон, существовавших на северо-восточных пределах Окситании (I, 121). Все идет так, как если бы «Окситания для себя» была «видима с Севера». См. также: II, 135 (текст, вдохновленный решениями королевской администрации о преследовании прокаженных).
652
II, 21. Сан Матео расположен в Испании в районе Таррагоны. Отметим само собой разумеющееся: в наших документах нет и следа презрительного отношения к тому или иному местному диалекту.
653
О «сабартесской» лингвистической общности между Монтайю и Тарасконом, которой оправдывается брак между эмигрантами в Испании, см. прекрасный текст: II, 451. О возможных (?) «каталанизмах» см.: II, 125, а также note 285.
654
Обо всем этом см. выше, а также: I, 160; II, 40, 323-324.