Людовик IX Святой

Между тем в начале ХIII века волна еретических движений набирала силу. Из всех ересей, зачастую с трудом поддающихся идентификации под давно забытыми или вымышленными названиями, которые давала им Церковь то ли по неведению их истинной природы, то ли чтобы выказать свое отношение к ним как к источнику старых заблуждений, осужденных уже раньше, самой заметной и казавшейся особенно опасной Церкви и стоявшим на ее защите владыкам была ересь, которую ныне называют «катаризмом». Наиболее распространенное название, которое получили катары во Франции ХIII века, — альбигойцы (aubigeois), поскольку их было особенно много в Южной Франции; их называли альбигойцами, как называли кагорцами христиан-банкиров, слывущих ростовщиками[67]. Катаризм — не монотеистическая, а дуалистическая религия. Катары верят в существование двух богов: невидимого, доброго бога, спасителя дуIII, царя всецело спиритуального мира, и злого бога, владыку видимого материального мира, обрекающего тела и души на гибель. Злого бога катары уподобляют сатане или Богу гнева Ветхого Завета. Его орудие на земле — Церковь, подобная зверю Апокалипсиса. Катаризм, безусловно, представляет собой угрозу для христианской Церкви. Между этой религией, имеющей свои обряды, служителей и иерархию («совершенных»), и официальным христианским учением компромисс невозможен, пусть даже альбигойцы вынуждены уйти в подполье и маскироваться под ортодоксов. Дуалистическая ересь — феномен, присущий христианству в целом, как западному, так и восточному. В ХII — ХIII веках такие ереси были известны в Аквитании, Шампани, во Фландрии, в Рейнской земле, в Пьемонте, два крупных очага этой ереси находились и на востоке Европы — в Болгарии и Боснии, и на западе — в Ломбардии и Лангедоке[68]. Людовику Святому предстояло обнаружить их в своем королевстве. По правде говоря, если дед Людовика Святого, Филипп Август, отказался от крестового похода против альбигойцев, то его отец, Людовик VIII, предпринял жесточайшее гонение на еретиков Южной Франции с оружием в руках. Людовик Святой включился в борьбу против альбигойцев на решающем этапе крестового похода — в 1226 году[69].

Быть может, здесь сыграло роль расположение графа Тулузского Раймунда VI к катарам и враждебное отношение к своему сюзерену Капетингу, но король, несомненно, хотел передать инициативу в этом деле сеньорам и рыцарям Севера; последним это было выгодно, и они под знаменем борьбы за веру выступили против сеньоров Юга. Кроме того, Людовик VIII надеялся найти большее, чем его отец, взаимопонимание с Папством.

Чтобы искоренить остатки (но живучие) ереси, Церковь учредила чрезвычайный суд — Инквизицию. Так был введен новый, изощренный тип судебного процесса, который носил название инквизиционного. Его открывал судья, возбуждавший дело по доносу или используя пущенный слух или мелкую вещественную улику, которая свидетельствовала о преступлении или о правонарушении. Инквизиция была готова прийти на смену судебному разбирательству, при котором судья ведет дело в присутствии обвинителя, пострадавшего или его близких, от которых требуются улики. Теоретически инквизиционный процесс имел два достоинства: он оставлял безнаказанными только неумышленные преступления; его целью было получить признание[70] обвиняемого — это считалось самой объективной и неопровержимой уликой. Но поскольку практика Инквизиции являлась тайной, то инквизиционный процесс велся без свидетелей и адвоката обвиняемого, и последний в случае доноса не знал имен своих обвинителей. Многие инквизиторы хотели во что бы то ни стало вырвать признание у тех обвиняемых в ереси, кого подозревали в притворстве и лжи: в ход пошли пытки, получившие в ХIII веке широкое распространение. Когда суд Инквизиции выносил суровый приговор, осуждая нередко на особенно жестокую форму заключения (иногда пожизненного), на замуровывание или сожжение на костре, то Церковь, желая остаться как бы в стороне, поручала вынесение приговора светской власти — что называется, передавала дело светской длани. Папа Григорий IX учредил Инквизицию в 1233 году, и Людовик Святой станет первым французским королем, который казнит еретиков, осужденных Инквизицией[71].

Волна ереси в христианском мире ХIII века — лишь одна сторона религиозного брожения, которое проявлялось двояко, оставаясь при этом в лоне христианской ортодоксии.

Во-первых, это появление новых монашеских орденов, отвечающих новым духовным запросам и желанию некоторых высокодуховных мужчин и женщин стать апостолами общества, порожденного экономическим и социальным подъемом. Это были нищенствующие ордены. Выступая против деградирующего монашества, которое, удалившись в пустынь, отражало прежде всего надежды представителей аристократического общества и рыцарства, братья нищенствующих орденов, не будучи монахами, жили не отшельниками в такой «пустыни» Западной Европы, как лес, а среди людей, в городах. Их апостольская деятельность была направлена прежде всего на новое городское общество, подверженное ересям. Их главное оружие — их образ жизни — в смирении и нищете, — именно потому они просят милостыню. В этом мире, где алчность, чистоган, страсть к наживе и стяжательство (avaritia) предстали в новом обличье вследствие притока денег, эти ордены сделались «нищенствующими». И преобразование, о котором говорило все их поведение, должно было стать той основой, которая позволила бы им успешно реформировать и само общество.

Когда, пройдя длительный путь развития, понятия греха и покаяния в XII веке стали иными, а духовная жизнь стала мыслиться скорее как интенция, чем как действие, IV Латеранский собор ввел обязательную для каждого христианина тайную исповедь. Исповедоваться надлежало не менее одного раза в год (перед Пасхой); близился переворот в психологии и духовной жизни, означенный процедурой экзамена совести, обретения такой формы признания, как раскаяние; покаянию отныне придавалось особое значение. Нищенствующие братья учились у священников исповедовать, а у верующих — исповедоваться[72]. Средством убеждения им служило слово. Они воскресили и обновили проповедь, превратив ее, выражаясь современным языком, в средство массовой информации, послушать которую стекались толпы[73]. Некоторые проповедники стали особенно популярны. Недаром весьма ценивший проповеди Людовик Святой будет приглашать францисканца святого Бонавентуру читать ему их в домашней обстановке.

Христиане заботились о спасении души и, в частности, их всегда интересовала загробная жизнь. В конце XII — начале XIII века границы загробного мира меняются. Между раем и адом возникает промежуточный загробный мир, двойственный по своей сути, ибо он обращен и к историческому времени, и к вечности, — чистилище. Там после смерти законченные грешники могут загладить и искупить как собственными страданиями, так и молитвами и пожертвованиями (suffrages) живых грехи, в которых им осталось покаяться, перед тем как попасть в рай[74]. Нищенствующие братья распространяли веру в чистилище и учили христиан иному отношению к смерти, ибо отныне за ней сразу следовал индивидуальный суд, который предварял грядущий коллективный Страшный суд. И они предоставляли верующим (по крайней мере семьям знатных горожан) в качестве места погребения собственные церкви, немало ущемляя тем самым приходских кюре.

Начало нищенствующим орденам положили два великих, но совершенно разных человека: испанец Доминго де Каларуэга, в память о котором братьев созданного им ордена проповедников станут называть доминиканцами, и итальянец Франциск Ассизский, основавший орден миноритов (называемых также францисканцами)[75]. Ряды нищенствующих орденов пополнились в 1229 году кармелитами, утвержденными Папой Римским в 1250 году, а в 1256 году — августинцами. Людовику Святому, которому было семь лет в 1221 году, когда умер святой Доминик (его канонизируют в 1234 году), и 12 лет в 1226 году, когда он взошел на престол и когда умер святой Франциск (канонизированный в 1228 году), предстояло стать королем нищенствующих орденов. Подозревали даже, что он хотел вступить в один из нищенствующих орденов[76].

67

Слово «альбигойцы» образовано от названия южнофранцузского города Альби, являвшегося одним из центров катаризма, хотя, разумеется, не все катары были оттуда. Кагорцами, от названия южнофранцузского города Кагор (Каор), который виделся современниками (да и был во многом) чем-то вроде «города желтого дьявола», называли банкиров-христиан (не иудеев!), выходцев из Франции, необязательно Южной. Кстати сказать, ростовщиков, менял, банкиров, даже крупных торговцев из Италии называли ломбардцами, пусть далеко не все из них являлись уроженцами североитальянской области Ломбардия.

68

О катарах см.:

Borst A. Les Cathares. P., 1953;

Manselli R. L’Eresia del male. Napoli, 1963;

Nelli R. La Phénomène cathare. Toulouse, 1976. Т. II, L’Histoire des cathares. 1980.

Оригинальная точка зрения: Biget J. Les Cathares: Mise a mort d’une légende // L’Histoire. 1986. Novembre. № 944. P. 10–21.

Весьма яркое описание одной группы катаров принадлежит Э. Леруа Ладюри, но оно относится ко времени после смерти Людовика Святого: Le Roy Ladurie Е. Montaillon, village occitan de 1294 à 1324. P., 1975.

69

Zerner-Chardavoine M. La Croisade albigeoise. P., 1979.

70

L’Aveu: Antiquité et Moyen Âge: Actes du colloque de Rome, 1984. Roma, 1986.

71

Честно говоря, к светской длани обращались во Франции и до него. В 1210 году церковный Синод в Париже под председательством архиепископа Санса Пьера Корбея осудил членов одной мало известной секты, духовными вождями которой были преподаватели университета Амальрик Венский (ум. ок. 1205) и Давид Динанский; они были переданы светской длани. В живописной традиции, в данном случае на одной из миниатюр, которые в позднее Средневековье были неотъемлемой частью иконографии «Больших французских хроник» (официальной истории королевства), можно видеть, как Филипп Август подбрасывает хворост в костер, на котором горят еретики:

Alverany М.-Т. de. Un fragment du procès des Amauriciens // Archives d’histoire doctrinal et littéraire du Moyen Âge. 1950–1951. Vol. 25–26;

Capelie G. C. Autour du décret de 1210. III. Amaury de Bène: Etude sur son panthéisme formel. P., 1932.

72

Gy Р.-М. Les définitions de la confession après le quatrième concile du Latran // L’Aveu. P. 283–296;

Rusconi R. Ordinate confiteri: La confessione dei peccati nelle «summae de casibus» e nei manuale per i confessori (metà ХII — inizio XV secolo) // Ibid. P. 297–313;

Michaud-Quantin P. Sommes de casuistique et manuels de confession au Moyen Âge (ХIIе — XVIe siècles). Louvain; Lille; Montréal, 1962. Vol. 13. (Analecta mediaevalia Namurcensia);

Bériou N. Autour de Latran IV (1215): La naissance de la confession moderne et sa diffusion // Pratique de la confession: des Pères du désert a Vatican II. Quinze études d’histoire. P., 1983.

73

Le Goff J., Schmitt J.-Cl. Au ХIIIе siècle: Une parole nouvelle // Histoire vécue du peuple chrétien / Ed.J. Delumeau. Toulouse, 1979. T. Avray D.L.d The Preaching of the Friars: Sermons Diffused from Paris before 1300. Oxford, 1985;

Bériou N. La prédication au béguinage de Paris pendant l’a

Longère J. La Prédication médiévale. P., 1975.

74

Le Goff J. La Naissance du Purgatoire…

75

Во Франции ХIII века доминиканцев будут именовать также якобинцами (от названия их монастыря в Париже), а францисканцев — кордельерами, потому что они подпоясывались толстой узловатой веревкой (corde).

76

См.: Little L. K. Saint Louis’ Involvement with the Friars // Church History. 1964. ХХХIII. № 2. P. 1–24.