Страница 25 из 108
Для удовлетворения нараставшей жажды богатства, обуявшей номенклатурщиков, необходимо было расширение частного, капиталистического по своей сути производства. А это было невозможно без легализации частной предпринимательской деятельности и передачи в персональную частную собственность, по меньшей мере части, а еще лучше, всех государственных предприятий.
К этому же толкало и накопление частного персонального богатства в руках политаристов. Пока существовали прежние порядки, не было никакой гарантии, что они не будут изъяты, а сам их владелец не лишится не только имущества, но и свободы. Достаточно вспомнить судьбу зятя Л. И. Брежнева — первого заместителя министра внутренних дел СССР, генерал-полковника Ю. М. Чурбанова. В 1988 г. он был приговорен к 12 годам лишения свободы с конфискацией имущества и взысканием в доход государства незаконно полученных в качестве взяток денежных сумм[75]. Поэтому настоятельной, необходимой для политаристов была легитимизация персонального богатства, превращения его в «священную и неприкосновенную частную собственность». А для этого опять-таки был нужен капитализм.
Иначе говоря, возникла кровная заинтересованность, если и не всех, то значительной части политаристов, в возрождении в стране капитализма, причем капитализма особого рода — не свободного, а зависимого, подчиненного. Среди политаристов появились и такие, которые не желали ограничиться ролью получателей дани с капиталистов, а хотели сами стать персональными частными собственниками средств производства. Уже в брежневскую эпоху дело не ограничивалось одной лишь властной персонализацией. Наряду с ней начала осуществляться персонализация и имущественная. Определенное развитие она получила в республиках Средней Азии, где приняла специфическую форму. Председатели колхозов и директора совхозов во многих случаях превратились в неограниченных владык, которые полностью распоряжались не только всеми средствами хозяйств, но и их работниками. Однако необходимым условием этого были, во-первых, выполнение обязательств хозяйства перед государством, во-вторых, и это главное, выплата дани вышестоящим политаристам. Специфика здесь заключалась в том, что такого рода хозяйства были не капиталистическими предприятиями, а скорее крепостническими поместьями. Сходные явления наблюдались и в Российской Федерации, что нашло, например, яркое отражение в повести Владимира Федоровича Тендрякова (1923-1984) «Кончина» (1968). В целом неополитаризм в СССР вступил в нобиларную фазу своего развития. Л. И. Брежнев был уже не столько политархом, сколько нобилархом.
Когда с начала 80-х годов в стране начался общий кризис, выразившийся, в частности, во всеобщем недовольстве существующими порядками, политаристам нужно было срочно принимать меры. Было ясно, что без существенных изменений общества обойтись было совершенно невозможно. Важнейшими требованиями общественности стали отмена льгот и привилегий, которыми пользовалась номенклатура, и утверждение демократии. Результатом установления демократии в неополитарном обществе в принципе должно было быть превращение общеклассовой частной собственности на средства производства в общенародную, социалистическую и ликвидация класса политаристов.
Политаристам нужно было найти путь к спасению. Единственный для них выход из положения состоял в срочной персонализации общеклассовой частной собственности. В условиях XX в. персональная частная собственность на промышленные предприятия могла быть только капиталистической. С возникновением капитализма, причем капитализма подчиненного, зависимого, переход к демократии переставал таить в себе опасность для номенклатуры. Никакая буржуазная демократия не могла позволить покушения на частную собственность. Как известно, основной принцип буржуазного права: частная собственность священна и неприкосновенна. Тем более, что в условиях периферийного капитализма было очень легко превратить буржуазную демократию, которая всегда является формальной, в фикцию.
В стране с начала 90-х начался бурный процесс, который получил название приватизации. Такое наименование было бы верным, если бы в стране ранее существовала общественная, общенародная, социалистическая собственность на средства производства. Но ее не было. За нее принимали общеклассовую частную собственность. И поэтому у нас происходило превращение не общественной собственности в частную, а одной формы частной собственности — общеклассовой — в другую ее форму — персональную или групповую. Поэтому точнее назвать этот процесс не приватизацией, а персонализацией средств производства. Часть средств производства перешла в руки самих политаристов, которые тем самым стали одновременно и капиталистами, другая была передана различного рода «своим» людям с обязательством платить дань тем, кто им это имущество выделил.
Уже в те годы нашлись люди, которые приблизились к пониманию сути происходившего процесса трансформации собственности. Одним из них был известный литературный критик и публицист Юрий Григорьевич Буртин (1932-2000). К началу 90-х у него уже не было никаких иллюзий относительно природы нашего общественного строя. «В условиях "реального социализма", — писал он в декабре 1992 г., — государственная собственность фактически являлась коллективной, корпоративной «собственностью» нового класса, каждый из членов которого в форме зарплаты и привилегий получал из нее свою долю прибавочной стоимости от коллективной эксплуатации миллионов "рядовых", чей труд в свою очередь оплачивался по заведомо заниженным ставкам»[76].
И продолжал (не нужно забывать, что процесс персонализации тогда только еще начинался — Ю. С.): «Новое время принесло в этом отношении новые большие возможности. С одной стороны, благодаря сохранению большого массива государственной собственности в полной мере сохранилась и традиционная форма начальственного присвоения. С другой стороны, описанное корпоративное присвоение госсобственности дополнилось частным, широкими возможностями для всякого рода начальства присваивать ту же госсобственность и в различных инициативных, нерегламентированных формах... В результате «новый класс» становится еще и классом богатых»[77].
Грубо, по-солдатски, но довольно красочно суть происшедшего переворота выразил генерал, а в последующем известный политический деятель Александр Иванович Лебедь (1950-2002). «К КПСС, — писал он в книге «За державу обидно...» (М., 1995), — можно относиться как угодно, но при всех остальных раскладах с ней пришлось бы побарахтаться. Хоть и наполовину сгнившая изнутри, но это была еще могучая организация. Как всякая порядочная рыба, гнила она с головы. Партийная верхушка давно уже отделилась от тела партии и на второй космической скорости рванула к высотам персонального коммунизма, оставив за собой без малого 17 миллионов рядовых баранов, которые сеяли, пахали, ходили в атаки, получали выговоры и инфаркты и не получали никаких льгот, зачастую не подозревая даже об их существовании... По дороге к светлому будущему вроде шли все вместе, но ветерок в другую сторону повеял, и они, номенклатурно-конъюнктурные светочи наши, умудрились сначала приотстать, партийные билеты в урну швырнуть, демократические знамена выбросить, потом развернуться на 180 градусов, и опять они впереди, на лихом коне ведут нас к не менее светлому будущему, только теперь уже капиталистическому будущему... Все хладнокровно и без потерь отошли на заранее подготовленные коммерческие и политические позиции. И опять сыты, пьяны и нос в табаке. Оглянемся вокруг себя: кто у власти? Ба! Знакомые все лица. До недавнего времени многие из них умно и значительно смотрели на нас со стендов с названием "Политбюро ЦК КПСС"»[78].
Заметили это и за рубежом. Бывший советский разведчик, полковник КГБ, а затем писатель Михаил Петрович Любимов с ликованием встретил 21 августа 1991 г. — день провала замыслов ГКЧП. Своим энтузиазмом он захотел поделиться с бывшим царским генералом, который, находясь в эмиграции, из патриотических чувств помогал советской внешней разведке. «Об этом, — пишет он, — я рассказываю старику, сдуру назвав тот август «революцией». Он хохочет: «Ну, вы и наивны! А еще работали в такой организации! Это был просто второй этап октябрьского грабежа. Тогда забрали собственность, но не присвоили себе, а отдали в руки государства. А через семьдесят с лишком лет коммунисты поняли, что это глупо, созрели для прямого грабежа — как еще назвать приватизацию? Кто это там у вас лепетал насчет первоначального накопления капитала? Гайдар? Ничего себе накопленьице! Одним махом, без всяких усилий превратиться в мультимиллионеров!»[79]
75
Труд. 1988. 31 дек.
76
Буртин Ю. Чужая власть // Буртин Ю. Исповедь шестидесятника. М., 2003. С. 303.
77
Там же. С. 304.
78
Лебедь А. За державу обидно... М., 1995. С. 408-409, 410.
79
Любимов М. Шпионы, которых я люблю и ненавижу. М., 1998. С. 357.