Страница 1 из 15
Глава 1
Небо над Талитеймом было черно от грозовых туч. Где-то там, за облаками, светили звёзды, луна освещала мир серебряным сиянием, но внизу тьму прорезали лишь вспышки молний.
— Проклятые весенние шторма… — Катарум Таниль, правитель величайшей империи континента, лежал в огромной каменной ванне, откинув на бортик голову и морщился от кусающей виски головной боли.
Кагану в этом году исполнялось сорок четыре, и возраст, вкупе с давней травмой, так до конца и не вылеченной даже высшим магом-целителем, давал о себе знать.
Ванна всегда помогала, расслабляющее тепло и ароматные соли вытягивали из-под черепной коробки те тысячи фантомных гвоздей, что втыкались мужчине в голову. Да и вообще, Катарум Таниль любил принимать ванну. Это было единственное время, когда он позволял себе отвлечься от бесконечных забот. Всё-таки любой человек, даже самый сильный, нуждался в капельке отдыха.
Однако, сегодня ему не суждено было закончить сеанс оздоровления и релаксации.
— Мой Каган! — дверь распахнулась и, со смесью вины и тревоги на лице, в ванную комнату влетел Шатум — личный слуга кагана. Старик служил ещё отцу нынешнего правителя, и это был единственный человек в мире, кому Катарум доверял приближаться к себе, пока правитель был без оружия. А потому каган не разозлился. Если старик вот так бесцеремонно нарушает покой своего господина, значит, на то есть все причины.
— Что случилось? — даже ещё не услышав ответ, мужчина встал из воды и взял из рук Шатума полотенце.
— Ваша дочь, мой Каган. Она в ярости, рвёт и мечет, никто не может её усмирить.
— Айниталия? В ярости? — за два последних года эти два слова стали для Катарума несовместимыми. Однако, одеваться он не прекратил.
— Да, мой Каган. Непонятно, что произошло и что послужило причиной её гнева, но, когда я видел её в последний раз, принцесса, с позволения сказать, разносила в щепки свою опочивальню.
— Ты видел её сам? — полный доспех для перемещения внутри дворца, к тому же ночью, был не нужен, так что Катарум уже был готов куда-то идти, в широкой рубахе, шёлковых штанах и мягких сапогах из заячьей кожи.
— Да, мой Каган, иначе бы не посмел нарушать ваш покой.
— Плохо… — они уже бежали по коридорам. Шатум, несмотря на преклонный возраст, не отставал от своего господина ни на шаг. — И министр, как на зло, уехал…
— Именно поэтому мне пришлось бежать за вами, мой Каган. Вы единственный, кроме господина Вумаура, кто имеет на принцессу хоть какое-то влияние.
— Ты всё сделал правильно, Шатум, — широкий клинок, неотъемлемый атрибут его власти, неприятно бился об ногу. Всё-таки он не был приспособлен для ношения с повседневной одеждой.
И вот за очередным поворотом показалась хорошо знакомая кагану дверь… вернее, то, что от неё осталось. Щепки устилали пол сплошным слоем, слабо верилось, что ещё вчера это был единый массив дерева, вырезанный из огромного ствола древнего дуба. За дверным проёмом ситуация была не лучше.
Люстра из драгоценного хрусталя валялась в углу грудой осколков, канделябры, раньше стоявшие у стен, теперь были в эти же стены воткнуты, огромная кровать, на которой поместились бы и трое взрослых людей, потихоньку догорала в пасти камина, порубленная на дрова, из полудюжины окон нельзя было найти ни одного целого, и вся комната была залита дождевой водой, а повсюду на стенах и потолке пестрели десятки следов от заклинаний: ожоги, вмятины, порезы, проплешины…
К счастью, виновница локальной катастрофы уже более-менее успокоилась. Принцесса сидела в углу комнаты, обхватив руками голову. Сквозь довольное пощёлкивание пламени на каркасе бывшей кровати Каган отчётливо услышал её тихие всхлипывания.
— Айниталия, — он присел перед дочерью, как всегда строгий, как всегда собранный и ко всему готовый. — Что произошло?
— Я видела… — голос девочки охрип от долгих криков, так что Каган с трудом её понимал. — Видела тьму…
— Ночь? За окном? Тебя испугали молнии? — вывод был логичным, но Айна лишь замотала головой.
— Нет-нет-нет… в ней было темно, совершенно темно, ни единого лучика света… и она смотрела на меня… точно знаю: смотрела… — её глаза упёрлись в невидимую больше никому точку, под ногтями запеклась её же кровь, всё ещё текущая сквозь тонкие полосы на плечах и лице, длинные волосы, такие же чёрные, как у отца, растрепались и вились вокруг девочки словно змеи, подрагивая от переполнявшей малышку магии. Катарум протянул было к дочери руку, но она отдёрнулась, словно от огня.
— Тебе было страшно? — Каган поморщился, но смолчал, было не время учить девочку манерам.
— Нет! Она не была страшной… скорее… немного напуганной… и… и удивлённой… и ещё… — вихрь энергии вокруг Айниталии снова начал набирать обороты, словно лишь воспоминания о непонятном сне пробудили в ней те чувства, что привели к локальному апокалипсису.
— Успокойся, — в голосе Кагана не было обычной стали, но тон оставался приказным и не терпящим возражений. Айна посмотрела на отца глазами перепуганной газели. — Что конкретно тебя расстроило?
— Я чувствовала… — она силилась что-то сказать, но два года полной отчуждённости вымыли из её словарного запаса все нужные слова.
— Что?
— Я… я… я…
— Что⁈ — Каган окончательно потерял терпение.
— Я не знаю! — хриплый детский крик вылетел в оконные проёмы и затерялся в громе и дожде. — Она была совсем на меня не похожей, но в то же время — такой знакомой и близкой… Я не знаю… я не знаю… я… — голос девочки потонул в плаче.
Пожалуй, больше всего это походило на солнце. Небольшое, и не жёлтое, а чисто-белое, словно горный снег, оно, тем не менее, имело тот же ореол силы, что и настоящее светило.
А ещё оно было живым. Если бы Лазу пришлось объяснять, как он это понял, ни одно слово бы не подошло точно. Осознание просто пришло к нему, как приходит к человеку осознание собственного счастья.
Оно было живым и разумным, оно висело там, вдалеке, недосягаемое, светлое и нежное, полная противоположность той амёбы, что жила в его душе.
А ещё оно боялось. Боялось, грустило, страдало.
Нет, не так. Не «оно». «Она». Она чувствовала страх, печать, она… она чувствовала его. Это Лаз тоже знал без каких-либо обоснований. Они были словно две разделённые половинки Инь и Ян, и Лаз ощущал некую неясную тягу, существовавшую между ними.