Дрянь с историей

Мнения, что это вообще такое, расходились — то ли другой мир с другими законами, который земные религии посчитали загробным, кривое отражение реальности, то ли — и правда загробный мир, если религии оказались правы и души уходили после смерти именно туда. Судя по наличию легенд, в старые времена связь эта была крепче, потом ослабла, а потом что-то случилось — и связь восстановилась, да ещё так, что законы двух сторон перемешались и Землю наводнили выходцы оттуда. Как это сказалось на Той Стороне, никто не знал, потому что оттуда ещё никто не возвращался — во всяком случае, в сознательном виде, — но, наверное, какое-то влияние она тоже претерпела.

Почему примерно одновременно жахнуло по всему миру и накрыло не только ближайшие окрестности — тут внятного объяснения не существовало. Или, во всяком случае, Дрянину не попадалось достойное доверия. То ли эти проходы когда-то существовали и были запечатаны, а после встряски распечатались, то ли сдвинулось что-то в мироздании — как гласила одна старая пословица, даже соломинка способна переломить спину верблюду. Просто последняя капля в чашу, переполненную напряжением.

— Вы говорили об этом остальным следователям?

— Нет.

— А они спрашивали?

— Да, — неожиданно ответил Смотритель.

— Тогда почему ответили мне? — растерялся Дрянин.

— Тебе можно знать, — расщедрился он на пояснение.

— Почему?

— Это твоя природа.

— Знать? — хмыкнул Серафим.

— Дверь, — невозмутимо откликнулся привратник.

— Я — дверь? — опешил Дрянин. Такой версии собственного существования он ещё не встречал.

Смотритель некоторое время поколебался — кажется, впервые за этот длинный и странный разговор, — но потом всё-таки выдал ответ:

— Нет.

— Ни черта не понял, — пробормотал он себе под нос. — Ты только что сказал, что моя природа — дверь. Поясни!

— Не дверь. Но ты между Той Стороной и этой. И щель, и то, что её закрывает. — Смотритель, кажется, поставил рекорд по продолжительности и понятности объяснения, а Серафим рассмеялся.

— Да уж. Что я каждой бочке затычка — это мне слышать доводилось, но чтобы настолько конкретно… Ладно. Спасибо за ответы.

Смотритель только коротко кивнул и опять развернулся к реке, а Дрянин зашагал в сторону административной части университета, чувствуя некоторое воодушевление и довольство собой. Ничего толком он не узнал и вряд ли выжмет из этого типа нечто ещё, но и немногочисленных оговорок для начала хватило. Если Смотритель связан с Той Стороной и дверью в неё, то противостоять его силам с куда большей вероятностью, чем обладатели иных даров, мог потусторонник. Учитывая, что основная масса известных ритуалов тоже произрастала оттуда, портрет вероятного преступника потихоньку складывался.

Хотя и другие варианты сбрасывать со счетов не стоило: близость к Котлу могла быть случайной и совсем убийце ненужной, и ритуала он никакого не проводил и не замышлял, если это, к примеру, экспериментировал сумасшедший лекарь. Но, на взгляд Серафима, особенно после разговора со Смотрителем, остальные версии задвигались на задний план.

Теперь ему предстояло познакомиться с соответствующим факультетом и его работниками. И если для этого придётся преподавать… Ну что ж, не худшая работа в его жизни. Жаль только, соответствующего образования он не имел — кто станет учить тонкостям неодарённого!

Дрянин вообще не имел высшего образования, не до того как-то было. Мечтал в детстве, после военно-морского училища, но всё сложилось иначе, и его лучшей — и единственной — школой оказалась жизнь, за которую успел нахвататься и узнать всякого. Понять тонкости ритуальных заморочек это не помогло бы, но над ними сейчас думали десятки лучших экспертов, пытаясь догадаться, что можно устроить на основе восьми жизней чародеев неподалёку от Котла. То ли расширить проход, то ли запечатать его и вернуть как было, то ли использовать в личных целях — для увеличения собственного могущества, для мести, да мало ли вариантов!

Да, с учётом новой легенды прибыл он не слишком удачно, но что поделать — остаётся работать с тем, что есть.

Раньше, ещё в молодости, он спокойно относился не только к общению, но и к светской жизни. Умел танцевать, флиртовать, обаятельно улыбаться, но даже до произошедших с ним изменений не был балагуром и душой компании. После училища попал в морскую пехоту, там начинал службу, и служба та ему нравилась. Потом… Да, жизнь вынудила, но как был он вот тем мичманом — не хватавшим звёзд с неба, но упрямым и надёжным, как отзывались о нём командиры, — так им и остался. Скажи кому, кто знал его достаточно давно, — не поверил бы. То ли цену набивает, то ли вредничает, то ли в отпуск пора… Он потому и не говорил. Потому что знали-то они его достаточно давно, но… недостаточно давно, как бы парадоксально это ни звучало.

Изменение заострило многие черты характера, которые раньше не доставляли беспокойства ни Дрянину, ни окружающим. И чем дольше он жил, тем тяжелее давалось общение и тем быстрее он уставал от маски, которая когда-то являлась его истинным лицом, и теперь искренне сомневался, что его терпения и актёрского мастерства хватит на толпу народа. Понимал, что внешность должна отлично помогать располагать к себе женщин в принципе, но… Кажется, всё, что было, он потратил за вчерашний вечер, а сейчас хотелось только одиночества и покоя.

Впрочем, это не значило, что он готов сдаться и не попытается.

После расставания с адмиралом утро у Евы продолжилось именно так, как планировалось с самого начала, и вскоре она уже окончательно успокоилась и смирилась с новыми обстоятельствами. Дрянин, конечно, собственным поведением оправдывал фамилию, и от мести она отказываться не собиралась, но перестала булькать от негодования и даже начала искать плюсы.

Подпитка от живых существ требовалась Еве нечасто, и проблему эту она решала с помощью случайного мужчины и случайного «приключения», для поиска которого к её услугам были приложения для знакомств и сомнительные ночные клубы. Серафим угадал, она прекрасно знала, как заинтересовать и соблазнить приглянувшегося мужчину, — за несколько лет пришлось обрести и отточить навык до совершенства, благо изначально с внешностью повезло, и особых усилий не требовалось.