Страница 22 из 47
— Да, кладоискательство у нас хорошо развито, — подхватил Богдан его мысль.
— Точно так же, как гробокопательство и добыча ископаемых, — закончил ее Шунь.
Этот день принес Шуню еще одно доказательство верности избранного им места. Вытряхнув свое туалетное ведро, он собирался обновить его. И тут услышал за спиной, как металл упал на металл. Шунь непроизвольно обернулся. Сомненья прочь: это был тот самый подшипник, который затерялся на многие десятилетия в его телесном микрокосме. Да, именно так: по богатству внутреннего содержания это был настоящий микрокосм.
Шунь отмыл шарик в колодезной воде и высушил его на солнышке. Он был как новенький. “Да, вещи, произведенные в те баснословные времена, состарить не просто!” — подумал Шунь с одобрением. Ему захотелось ударить шарик о кафельный пол, но кафеля в монастыре не было. “Прошлого не вернуть, полностью впасть в детство — очень трудно”, — подумал Шунь с грустью. Он взял петушиное перо и быстро-быстро нарисовал по памяти двух китайских святых: младенца с седой бородой и старика в коротких штанишках. Нарисовать-то он нарисовал… Да вот только родиться мудрецом и сохранить в старости непосредственность мальчика — Шуню до этого идеала было пока что далековато.
— Может, из подшипника Тарасу глаз сделаем? Посмотри, как блестит! — решил он посоветоваться с сыном.
— Ты че, пап? У тебя крыша, что ли, поехала? Правильно маманя говорила: за тобой глаз да глаз нужен…
Лектрод, князь монакский
Не успели отец с сыном как следует наговориться, как Тарас, забравшийся на раскидистую березу, чтобы не быть ревнивым свидетелем родственных нежностей, издал предупредительный вопль. Отец с сыном обернулись на сигнал — со стороны озера на них бодренько надвигалась упряжка собак, влекущая за собой тележку, на которой расселся некий джентльмен. В том, что это был именно джентльмен, никаких сомнений не возникало: безукоризненно строгий костюм, белая накрахмаленная рубашка, лайковые перчатки, на холеном лице — умеренное пренебрежение к обстоятельствам. Ни о какой помятости, столь свойственной путешествующим, не было и речи. Дуновение ветерка донесло до крыльца крепкий аромат лосьона “Природная свежесть”, который накрепко забивал лесные запахи.
Погоняя собак, незнакомец помахивал тросточкой. Курчавый дымок толстенной сигары сообщал транспортному средству сходство с паровозом. Собаки остановились перед крыльцом и немедленно приступили к отряхиванию, превращая околотелесное пространство в водяную баню. Собаки оказались разномастными и разномерными. Там были борзые, терьеры, сеттеры, спаниели, ньюфаундленд и даже сучка-такса по кличке Тирана. Она отличалась своей физиологией: страдала непрекращающейся течкой, а потому играла роль вожака. Кобели держали нос по ветру и поспешали за ней, как подорванные. Словом, ни одно животное не имело никакого отношения к ездовым собакам.
Джентльмен спрыгнул с тележки, сверился со спутниковым определителем местоположения, перепроверил его компасом. “Этому-то точно требуется психологическая помощь”, — заключил Шунь. Первая же реплика незнакомца еще крепче убедила его в этом:
— Лектрод, князь монакский, — слегка согнул он шею.
— Вам помочь? — спросил Шунь, так же вежливо переламываясь в глубоком японском поклоне.
— Я не ошибусь, если скажу, что мы находимся в Егорьевой пустыни? Нижайше прошу прощения за нечаянное вторжение.
Речь путешественника была правильной, но несколько неживой — будто бы списанной у другого века.
— Если скажете, то не ошибетесь. Если не скажете, тоже будете правы, — подстроился Шунь под манеру Лектрода.
— Если вы археолог, то и я тоже будущий ученый, — решил поучаствовать в разговоре Богдан.
— Не извольте беспокоиться, я самый обычный путешественник, хотя в моем замке и имеется не самая дурная в Европе коллекция древностей.
— Нынешние погоды располагают к путешествиям, виды на урожай корнеплодов тоже хорошие. Позвольте узнать, куда путь держите? Если во Владивосток, то я мог бы снабдить вас отменным путеводителем и кое-что рассказать.
Богдану явно нравился разговор в условно-сослагательном наклонении.
— Путь… Путь далек лежит… — закатил глаза князь. — Во Владивостоке я уже был, мне там не понравилось. Город оказался приятен лишь своей редкостной удаленностью. Слишком много машин с правым японским рулем и слишком много микробов. В том числе и эндемиков. Несмотря на мою бывалость и предпринятые меры, меня там все равно пронесло. Так что на сей раз мой путь лежит на Северный полюс. Там намного стерильнее. К тому же я всегда хочу быть первым и единственным. Я и в зимних олимпиадах регулярно участвую в показательных выступлениях по разряду собачьей выездки. Обратите внимание, что участвую я один. Полюс, конечно, не раз без меня покоряли, но действующие главы независимых государств — никогда.
— Какая ж у Монако независимость? У вас даже денег своих нет. А на полюсе холодно, — передернул плечами Шунь.
— Я холода не боюсь. Нетопленый замок, утренние обливания, прикладывание льда ко лбу в случае простуды и пребывание в карцере аристократической школы разведчиков за неуспеваемость по русскому языку сделали, знаете, свое доброе дело. К тому же, в соответствии с предложением моего туристического агента, я взял с собой вот это, — Лектрод подошел к повозке и из наваленной на нее груды снаряжения подцепил тросточкой — словно щупом — шапку-ушанку с пятиконечной звездой. Из-за того, что князь сделал это тросточкой, от его жеста повеяло брезгливостью.
— А почему собаки такие мокрые?
— Озеро переплывали.
— Разве берегом обойти нельзя было?
— Дело в том, что меня учили всегда шествовать прямой дорогой. Так что выбирать окольные маршруты — не для меня. Я имею обыкновение путешествовать исключительно по прямой, чего бы мне это ни стоило. Только поэтому меня сюда и занесло.
Не без колебаний Лектрод согласился осмотреть территорию монастыря, сравнимую по площади с его княжеством. Поначалу он отнекивался отсутствием времени и скорым наступлением холодов, но когда Богдан предложил задать собакам вяленой конины, пошел на попятную. Выдвинув из трости острый гвоздь, он, расхаживая по монастырю, натыкал на него бумажки, листья, перышки. Он отличался особой непримиримостью по отношению к мусору. “Чистоплюй!” — неприязненно подумал Шунь.
Неприязненность Шуня была оправданна. Тем более что и сад камней, как ни странно, рассердил Лектрода.
— Я, знаете ли, и в Киото бывал, сад Рёандзи оглядывал. Я, разумеется, понимаю, что вам, с вашим монархическим именем, положен по статусу сад. Не смею, разумеется, вмешиваться в ваши японские внутренние штучки, но ваши камни — бесплодная игра ума. Минимализм, послевкусие, суггестивность… Это все от японской бедности ресурсами придумано, а для России с ее просторами и природными залежами никак не годится. Вот сад в моем замке — это настоящий рай. А ведь в настоящем раю все удобства для человека должны быть предусмотрены — у меня там и фруктов полно, фонтаны бьют, в беседке можно чаю попить, в гроте уединиться. Если уж камнями любоваться, то пусть это будут беломраморные статуи, а не ваши кладбищенские надгробия. Несмотря на мой католицизм, у меня в саду даже гурии на любой вкус имеются. И с беленькой кожей, и с желтенькой, и с черной, включая одну прелестную индианочку. Наблюдая за ними, я получаю настоящее наслаждение.
— Только наблюдаете? — недоверчиво спросил Шунь.
— Именно так, наблюдаю. Мне, знаете ли, телесный контакт претит, я не переношу секреторного запаха. Но не будем переходить на личности. Хотел бы сказать о другом. К чему вам эти заморские ваби-саби? Если уж вам так камни по нраву, то и жили бы своим умом — ведь у вас такая богатая традиция степных каменных баб и городских каменных гостей. А то придумали: разбрасывать камни, собирать камни… А метеорит я бы продал на металлолом — ничего замечательного я в нем не усматриваю. Тоже мне, Небесный Дар нашелся. Так себе, вторсырье, заурядный кусок железа, его даже ни в какой музей не возьмут. В свой, во всяком случае, я не взял бы. Даже по знакомству.