Страница 45 из 100
В дискурсе того времени обычно противопоставление «этой земли» (земли страданий) Чистой земле амидаистского рая. Перед тем как утопиться в море, монахиня так наставляет малолетнего императора Антоку: «Обратитесь сначала к восходу и проститесь с храмом великой богини в Исэ, а затем, обратившись к закату, прочитайте в сердце своем молитву Будде, дабы встретил вас в Чистой земле, обители райской! Страна наша подобна рассыпанным зернам проса, это юдоль печали! А я отведу вас в прекрасный край, что зовется Чистой землей, обителью райской, где вечно царит великая радость!»[306]
Отражением такого противопоставления в значительной степени являлся сад амидаистского типа. Он мыслился как земная копия (макет) рая, обладал очистительными смыслами и возможностями, избавлял от грязи этого греховного мира, пребывание в нем приближало к чаемому перенесению в рай. Гэнсин писал: «Тот, кто увидит подобную землю-страну, избавится от тяжелейших грехов навсегда, а после окончания земной жизни непременно родится в этой стране»[307]. Сад амидаистского типа предоставлял соискателю рая именно такую возможность.
Ёсисигэ-но Ясутанэ (?–1002) принадлежал к аристократическому роду Камо. Он служил при дворе в качестве главного делопроизводителя, занимался составлением государевых указов. Впоследствии принял монашество, был приверженцем амидаизма. Его кисти принадлежит сочинение «Одзё гокуракки» («Записи о вознесении в край вечной радости», конец X в.), в котором приводятся биографии благочестивых приверженцев буддизма, которые удостоились перерождения в раю. Кроме того, он оставил короткое сочинение под названием «Записи из беседки у пруда» («Титэйки»), в котором содержится самое раннее известное нам описание личного сада, принадлежащего приверженцу амидаизма.
В одной из историй «Одзё гокуракки» Ясутанэ рассказывает о богатой вдове, возле дома которой был устроен лотосовый пруд. Она молилась: «Как хочу я вознестись в Край вечной радости в пору пышного цветения лотосов!» Когда они зацветали, вдова каждое лето одаривала ими окрестные храмы (т. е. совершала подношения Будде). Когда женщина состарилась и занемогла, она «обрадовалась» (именно так!) и сказала: «Лотос зацветает, и я захворала. Верно, отправлюсь я в Край вечной радости». Она созвала своих домашних и соседей, накрыла на стол и объявила им о том, что покидает этот свет. После этого она скончалась, а лотосы в ту ночь склонили свои стебли к западу, свидетельствуя о том, что женщина действительно отбыла в нужном ей направлении[308].
Мы видим, что благочестивая героиня воспринимает жизнь как юдоль печали и радуется собственной хвори, считая ее за знак скорого избавления от горестей этого мира. Что до своего сада, то главное в нем – это лотосовый пруд, представляющий своего рода стартовую площадку для вознесения в рай. Лотосы любезны Амиде и его посланцам, которые, как это известно нам из других историй «Одзё гокуракки», прилетают за праведником, чтобы проводить его до рая. Лотосы являются для них своеобразным сигнальным ориентиром и свидетельством праведности кандидата на вознесение.
Ёсисигэ Ясутанэ был человеком, глубоко верующим в Амиду. В «Титэйки» он излагает историю создания своего персонального сада, который позволяет ему отрешиться от бренного мира. «Сначала к северу от шестой линии я гаданием определил пустошь, возвел четыре стены и соорудил одни врата… Весь мой участок занимает более десяти сэ [1 сэ – 99,18 кв. м]. Создав холм, насыпал небольшую горку, обнаружив небольшое углубление, выкопал маленький пруд. К западу от пруда соорудил небольшой зал со статуей Амиды. К востоку от пруда построил маленький кабинет для книг. К северу воздвиг низкий домик для жены и детей. В общем жилище размером четыре на десять дзё [1 дзё – 3,03 м], пруд – три на девять дзё, сад – два на восемь дзё, а поле омежника – один на семь дзё. Наконец, остров, засаженный зелеными соснами, отмель с белым песочком, красные карпы и белые цапли, миниатюрный мостик и маленькая лодочка… весной восточный берег, где склонились ивы, затуманивается нежной призрачной дымкой. Летом у северных ворот, где растет бамбук, со свистом гуляет свежий ветер. Осенью у западного окна, в которое светит луна, можно без устали копаться в книгах. Зимой под южным навесом, куда заглядывает солнце, хорошо греть спину у огня… При дворе телом служу государю, а дома душой надолго отдаюсь [учению] Будды».
После окончания службы во дворце автор возвращается домой, возносит молитву Будде, читает сутры. «После трапезы вхожу в Восточный павильон, открываю книги и общаюсь с мудрецами древности». Похулив нравы нынешнего времени, когда люди пренебрегают словесностью, а чтят только знатность и богатство, Ёсисигэ-но Ясутанэ находит душевное отдохновение в одиночестве. «Я запер ворота, закрыл двери и в одиночестве декламирую стихи. Если же хочу развлечься, то возьму ребенка, сяду с ним в маленькую лодочку и буду отбивать такты ударами о ее борт и стучать веслами. А если появится свободное время, то позову слугу и пойду на задний двор, где буду его вычищать и поливать»[309].
Огата Гэкко. Карпы
В отличие от садов государя или высокопоставленных аристократов, предназначенных для совершения там публичных действ, частный сад Ясутанэ – место сугубо приватное, место не встречи с людьми, а сокрытия от них. Автор пресытился суетой дворца, ему необходимо такое уединенное место, где только и возможно предаться учению Будды и ученым занятиям, достичь душевного спокойствия. Достигается же оно в единении с идеально устроенной средой обитания, в подчинении своего жизненного ритма сезонным изменениям и ожиданиям. В идеальной жизни ритм существования «отбивается» (задается) не часами придворной службы, а временами года. В своем саду Ясутанэ скрывается не столько от вредоносных природных духов (как это делает автор «Сакутэйки»), сколько от людей, их суетности и греховности. Ясутанэ «назначает» этих людей на роль злых духов и обороняется (огораживается) от них стенами своей усадьбы-сада. Таким образом, служба при дворе воспринимается как помеха для осуществления более важной индивидуальной жизненной программы, а нахождение в саду среди одомашненной природы служит необходимым условием для осуществления коммуникации с Буддой. Сад удовлетворяет также условию одиночества и покоя. Личный сад Ясутанэ закрыт для посторонних, он имеет больше отношения к пространству приватному, чем общественному.
Сокрытие от греховного и суетного мира является знаком эпохи, когда поиски личного спасения становятся столь востребованы. Для религиозного человека многолюдье представляется нежелательным фактором. Для такого человека люди перестают быть полноценными партнерами для общения. Их место занимают высшие силы, выявляющие себя или в уединенном саду (макете идеальной природы), или в природных местах, соответствующих этому идеалу. В «Хэйкэ моногатари» говорится: «Высоко вознеслась над землей вершина Такао, подобная Орлиному пику. Тишины и покоя полны там долины, одетые густыми мхами, как на горе Шаньшань! Пробиваясь между камней, светлым шелком струится источник, обезьяны, резвясь между ветвей, оглашают криком окрестные скалы. Все вокруг исполнено благодати, как нарочно создано для молитвы! Не сыщешь лучшего места, где смертный может обратить свои помыслы к небу! Людские селения расположены в отдалении, суета и скверна греховного мира не достигают сей священной вершины»[310].
В том, каким образом устроил Ясутанэ свое жизненное пространство, хорошо видно, что он одновременно пребывал сразу в двух координатных сетках. С одной стороны, он строит посвященную Амиде молельню в западной стороне участка (поскольку рай расположен на западе), но одновременно он соотносит западное направление с осенью, а это уже прочно освоенное в Японии достояние китайской натурфилософской практики, которая воспринималась как неотъемлемая часть собственной традиции.
306
Повесть о доме Тайра / Перевод И. Львовой. М.: Художественная литература, 1982. С. 610–611.
307
Гэнсин. Одзё ёсю. Серия «Нихон сисо тайкэй». Токио: Иванами, 1970. С. 61.
308
Японские легенды о чудесах. IX–XI вв./Перевод А. Н. Мещерякова. М.: Наука, 1984. С. 144.
309
Записи из беседки у пруда «Титэйки» (982 г.)/Перевод М. В. Грачева//Япония в эпоху Хэйан (794-1185): Хрестоматия. М.: РГГУ, 2009. С. 143–144.
310
Повесть о доме Тайра / Перевод И. Львовой. М.: Художественная литература, 1982. С. 249.