Страница 24 из 67
Питаю надежду, что собирать налоги станет легче, и беспокойство управителей провинций прекратятся.
«Кэбииси» выявляют преступные [замыслы] и беспорядки в пределах их провинции, а также наказывают смутьянов среди народа. Для управителей провинций [они] когти и клыки[470], а для простого народа — удила и кнут[471]. Они непременно должны быть сведущи в законах и выносить решения по справедливости. Однако сейчас те, кто назначен на эту должность — крестьяне провинций, купившие ее за деньги. Попусту проматывая казённое жалование, они не пригодны к исполнению обязанностей, понапрасну носят своё звание, совершенно не имея способностей к этому занятию. Точно также невозможно съесть нарисованную лепёшку, а вырезанный из дерева чиновник не способен разговаривать.
Смиренно прошу подвергнуть испытаниям студентов, изучающих правовые тексты[472] и назначить на должности тех, кто соответствует этой службе. Пусть проверка умений [в области] законов проводится точно также как экзамен на знание правовых текстов в государственной школе[473]. Пусть розыск и наказание преступников по всей стране входят в обязанности «кэбииси», точно также [как это делают] судьи и «кэбииси» в столице.
Кроме того, чтобы предотвратить нападения разбойников извне на границах каждой провинции должно расположить «доси»[474]. [Ваш] подданный, изучив вооружение нашей страны, смиренно полагает, что тугой лук[475] подобен божеству. Он не очень пригоден при нападении, но нет ничего лучше него при обороне. В одном древнем трактате сказано, что [такие] его свойства привели к поразительному успеху хитроумного плана государыни Дзингу и [луки те] были изготовлены особым [способом]. И хотя в Великой Тан [тоже] есть [различные] арбалеты[476], но они уступают в совершенстве тем, что были раньше [у нас].
Когда [ваш] подданный смиренно обратил свой взор на провинции Муцу и Дэва, то оказалось, что там время от времени сеют смуту «эмиси»[477]. В девяти провинциях, подведомственных Дадзайфу, постоянно присутствует угроза со стороны Силла. Также следует принять меры [по отражению] угрозы со стороны соседей и в остальных, прилегающих к морю, провинциях трёх регионов: «Хокурику[до]», «Санъин[до]» и «Нанкай[до]»[478].
Однако сейчас всем лучникам дозволено пользоваться [правом] «нэнкю»[479]. Обсуждаются только размеры платы, невзирая на способности протеже. В результате занимающие эту должность подобным образом даже не ведают о таком оружии как лук. А уж об использовании тетивы лука со знанием дела и говорить не приходится. Даже если в стране царит мир и в четырех направлениях нет причин для беспокойства, не следует забывать об опасности и необходимо изо дня в день проявлять осмотрительность. Разве можно помыслить о том, что людям, идущим на смерть в случае нападения со стороны соседей, не следует обладать такими способностями, и каждый на это сгодится.
Смиренно прошу, чтобы впредь ночные стражи шести гвардейских управ [постоянно] тренировались в стрельбе из лука, а их мастерство проверяли и [только] в соответствии с заслугами назначали «доси» в соответствующие провинции. [Только] тогда они будут достойны звания мастера, а охранять прибрежные поселения станет легче.
[Ваш] подданный, смиренно обратившись к распоряжению [Дайдзё]кана от первого года «Энги»[480], [выяснил], что раньше уже вводили запрет на раздел влиятельными семьями горных массивов и рек, а также незаконный захват пахотных земель могущественными домами[481]. [Посредством этого распоряжения], в провинциях и уездах вырывали терновник и жужубу, изгоняли с полей всевозможных вредных насекомых[482]. [Так] чиновники смогли с лёгкостью осуществлять управление, а народ — жить спокойно. Но есть еще люди творящие зло и жестокость — это беспутные монахи и ночные стражники.
Смиренно полагаю, что количество людей, принимающих духовный сан по ежегодным квотам и экстренно[483] в течение одного года во всех храмах, достигает двух-трех сотен человек. И большая часть из них уподобилась злобной толпе[484]. Помимо этого, крестьяне, уклоняющиеся от налогов и избегающие трудовой повинности, зачастую, обривают голову и самовольно облачаются в монашеские одежды.
Численность таковых с каждым годом увеличивается. [Ныне] уже две трети жителей нашей страны обрило головы. При этом все они, сохранив семьи, имеют жен и детей, едят кровавое мясо[485]. И хотя с виду [они] похожи на буддийских монахов, в душе подобны забойщикам скота[486]. Я не говорю уже о том, что самые ужасные из них, собираясь вместе, создают шайки и тайком чеканят монету[487]. [Они] не боятся небесной кары и не оглядываются на буддийский канон[488].
Когда управитель провинции в соответствии с законом проводит расследование [их действий], они подобно каплям собираются в тучи и [в ответ] устраивают беспорядки. Нападение на управителя [провинции] Аки Фудзивара-но Токиёси и ограбление управителя [провинции] Кии Татибана-но Кимикадо[489] в предыдущие годы — это всё дело рук бесчинствующих монахов и их предводителей. Если бы распоряжения [Дайдзё]кана распространялись с запозданием, а государевы инспектора передвигались медленно, то Токиёси и Кимикадо пали бы их жертвами. Если не будет системы запретов и взысканий, возможна измена и со стороны пограничной стражи.
Смиренно прошу о том, чтобы всех бесчинствующих монахов немедленно изловили и изъяли документы, дающие [им] право на принятие монашеского сана. Пусть облачаются в мирские одежды и возвращаются к занятию своими прежними делами. А послушников монахов, принявших сан тайком без разрешения на то, и всех причастных к этим шайкам негодяев немедленно заковать в кандалы и сослать на принудительные работы[490].
Кроме того, все служащие шести гвардейских управ обязаны ежемесячно нести караул[491], пребывая в боевой готовности и в сумерках, и на рассвете[492]. Назначенные в караул сопровождали знатных лиц, остальные — поддерживали мир и спокойствие в столице (они располагались в квартале Татэваки в восточной и западной частях столицы). В случае экстренной необходимости и те, и другие должны были совместно следить за обороной. Однако в настоящее время эти стражники разбрелись по всей стране и находятся в тысяче «ри»[493] от столицы, куда не доберёшься и за сто дней.
470
«Когти и клыки» (кит. чжуа я) — в иносказательном смысле «верные воины». Данное выражение встречается во многих древнекитайских сочинениях. В «Го юй», к примеру, есть такие слова: «Хотя ему (правителю — М.Г.) и не причиняют вреда окружающие его со всех сторон соседи, правитель должен заранее взращивать и выбирать чиновников, составляющих для него планы, и мужей, которые станут для него когтями и зубами. Этих лиц можно сравнивать с травяным плащом и бамбуковой шляпой, которыми непременно пользуются, когда наступают сезонные дожди». Цит. по: Го юй (Речи царств). Пер. с кит., вступл. и примеч. В.С. Таскина. М., 1987, с. 291. Также см.: Ши цзин. Указ. соч., с. 152; Цы юань. Указ. соч., т. 3, с. 1965.
471
«Удила и кнут» (кит. сянь цзюэ) — устойчивый литературный оборот, встречающийся во многих древних и средневековых китайских сочинениях («Хань Фэй-цзы», «Ши цзи», «Хань шу», «Вэй шу», «Суй ту» и т. д.). В образном значении: средство обуздания, принудительные меры. Цы юань. Указ. соч., т. 4, с. 3189.
472
Во время экзамена на ученое звание «мёбо» (досл. знаток закона) претендента проверяли на знание различных текстов: во-первых, основного канона, куда входили «Сяо цзин» (Трактат о сыновней почтительности) и «Лунь юй» (Беседы и суждения) и, во-вторых, двух канонических произведений по выбору (из остальных семи трактатов «Девятикнижья»). При этом существовали строгие правила такого выбора, не позволяющие ловчить на экзаменах. К примеру, не позволительно было выбирать оба сочинения из разряда «малый канон» (яп. сёкё; кит. сяо цзин), а либо использовались два трактата «среднего канона», либо по одному из «малого» и «большого канонов». В «Рё-но сюгэ» также отмечалось, что если экзаменующийся сам выберет оба сочинения из разряда «большой канон», то при успешном завершении экзамена, «увенчает себя венцом лунного лавра» (позднее, в период Хэйан так называли тех, кто сдавал экзамены с лучшим результатом) и «уподобится благородным мужам древности». Всего во время экзамена было необходимо ответить на десять вопросов (четыре по «Сяо цзин» и «Лунь юй», и шесть по остальным текстам), но в случае необходимости можно было задать еще один (например, когда среди экзаменаторов были разногласия по поводу оценки). Высшая оценка давалась за десять правильных ответов. «Хорошая» — при восьми или девяти верных ответах. «Удовлетворительно» — за семь точных ответов. Однако, если претендент не отвечал на три вопроса по тексту «Сяо цзин» и «Лунь юй», то экзамен несданным без учета остальных ответов. Затем, по результатам экзамена принималось решение о пожаловании соответствующего ранга. Подр. об этом см: Хаякава Сёхати. Нихон кодай канрёсэй-но кэнкю (Изучение древнеяпонского чиновничества). Токио, 1986, с. 400–403.
473
В тексте используется термин «кокугаку» (провинциальная школа), но поскольку там (согласно кодексу «Тайхорё») не сдавали экзамен на ученые степени (это была привилегия только столичного Университета), то, видимо, здесь имеется ввиду Дайгаку.
474
Дословно «доси» означает «мастер „до“». Современным людям, порой, трудно даже представить размеры и сложность боевых механизмов людей древности, а, согласно общераспространенному мнению, военная техника в древнем мире была весьма примитивна. Тем не менее, новейшие изыскания историков и археологов убедительно показали, что уже в древности были созданы боевые машины, позволяющие принимать в конфликтах древности истинно современную технику ведения войн. Термин «до» (кит. «ну») встречается уже в древнекитайских произведениях периода Чжоу и, по мнению специалистов, обозначал как метательное орудие типа баллисты, предназначенное для метания крупных камней, так и станковый арбалет (так называемая аркбаллиста), использующий специальные стрелы до трех метров в длину. Радиус поражения таких метательных машин был достаточно большим (до 1,5 км.). Согласно древнекитайским источникам, стрела выпускаемая из такого арбалета привязывалась к нему прочным тросом, что позволяло втягивать ее обратно к месту выстрела с помощью особого приспособления. Таким путем один и тот же метательный снаряд можно было использовать многократно (Школяр С.Л. Китайская доогнестрельная артиллерия. М., 1980, с. 26–57). Из источников периода Ранняя Хань известно, что китайцы направили свою изобретательность и на создание небольших переносных орудий уничтожения, но даже такие легкие арбалеты своими стрелами могли пригвоздить к дереву вражеского воина (Хасимото Кэйдзо. Кандай-но кикай (Технические новшества периода Хань). / Тохо гакухо, № 46, 1974). Позднее в суйском и танском Китае получили распространение два вида «доогнестрельной артиллерии»: во-первых, уже упомянутый арбалет, а, во-вторых, катапульта, выпускающая как небольшие по размеру камни, так и огромные, способные пробить стену. Известно, что такие камнеметы были применены в 617 году при осаде крепостей Ляодун и Цзяхубао, а также при осаде Чанъани в конце того же 617 года (Хамагути Сигэкуни. Син Кан Дзуй То си-но кэнкю (Изучение истории [Китая периодов] Цинь, Хань, Суй и Тан). т. 2. Токио, 1966, с. 378–379). Существует предположение, что в Японию арбалет попал в период Кофун (IV–VI вв. н. э.) с одним из кочевых племен, захватившим такой механизм (или механизмы) у китайских воинов. Согласно другой версии, этот вид военной техники мог быть привезен группой иммигрантов из Китая, которые либо являлись ремесленниками, специализирующимися на изготовлении вооружения, либо были представителями военного сословия. В настоящее время среди японских исследователей древней истории нет единства относительно истолкования термина «до». Согласно одной точке зрения, которой придерживается многие специалисты, «до» — это вариант длинного лука, используемого как пешими, так, при необходимости, и конными воинами, что же касается метательных машин, то, по крайнем мере, до XV столетия они не использовались. Подр. см: Кондо Ёсикадзу. Бугу-но тюсэйка то бусино сэйрицу (Средневековое военное снаряжение и формирование самурайства). / Инсэй-но тэнкай то найран (Утверждение [системы] инсэй и внутренние беспорядки). Под ред. Мотоки Ясуо. Токио, 2002, с. 140–142, 173–184. Однако, существует и другая точка зрения. Еще в 50-е годы XX века японский ученый Ёсида Мицукуни, исследовавший древнекитайске и древнеяпонские письменные источники обратил внимание, на различие (как внешнее, так и функциональное) между луком (яп. «юми») и арбалетом (яп. «до») в периоды Асука-Камакура. Так, например, исследователь обратил внимание, что при описании военного снаряжения, технологии его изготовления, а также правил проведения придворных церемоний в своде «Энгисики» большой лук упоминается отдельно от арбалета. К тому же, большой лук в «Энгисики» обозначается иным термином, чем арбалет. Более того, в энциклопедии X столетия «Вамё руйдзюсё» (Классифицированное собрание японских наименований) лук, который использовался во время ритуала «великой стрельбы»-«дайся» предлагается читать как «ооюми» (досл. «большой лук»), а название арбалета сохранено как «до» (Ёсида Мицукуни. Кю то до (Лук и арбалет). / Тоёси кэнкю. т. 12, № 3, 1953, с. 83–89). К тому же, в документе 1030 года говорится о продаже «ста тридцати луков (юми), двадцати пяти ручных арбалетов (сюдо)», а также барабанов и конской упряжи, таким образом совершенно очевидно, что понятия «лук» и «арбалет» разведены (Хэйан ибун (Сохранившиеся документы [периода] Хэйан). Под ред. Такэути Ридзо. Токио, 1965, т. 9, № 4609, с. 3511). Первое упоминание арбалета и катапульты в японских источниках относится к 618 году, когда посланники корейского государства Когурё преподнесли несколько таких механизмов в дар государыне Суйко (Нихон сёки, Суйко, 26-8-1, 618 г.). В кодексе «Тайхорё» сказано, что в штате территориальных военных подразделений, помимо различных типов воинов, имелись катапульты, а на каждые пятьдесят воинов предусматривалось два стрелка из арбалетов-«до» (Рё-но гигэ. Указ. соч., с. 185; Рицурё. Указ. соч., с. 321). В «Идзумо куни кэйкайтё» (Реестре документов провинции Идзумо, 734 г.) упоминаются имена двух мастеров стрельбы из арбалета, направленных в Нара для обучения столичных воинов этому искусству (Оми Сёдзи. Хонтё доко (Изучение арбалетов нашей страны). / Кокугакуин дзасси, т. 80, № 11, 1979, с. 75–76). Известно, что «боевые арбалеты» (яп. «хёдо») применялись во время мятежа Фудзивара-но Хироцугу в 740–741 годах (Сёку нихонги, Тэмпё, 12-9-24, 740 г.). Тем не менее, все эти свидетельства письменных источников не могли являться серьезными доказательствами применения арбалетов в древней Японии, к тому же наиболее ранние изображения такого вооружения относятся к периоду Токугава. Однако недавние археологические находки в префектуре Миясиро (северо-восточная Япония, территория древней провинции Муцу) в 1998 году и префектуре Симанэ (западная Японии, территория древней провинции Идзумо) в 1999-200 годах, когда были найдены образцы древнеяпонских арбалетов, позволили японским исследователям военной истории получить доказательства реального использования арбалетов древнеяпонскими воинами, начиная с периода Яёй (III в. до н. э. — III в. н. э.), поскольку именно к этому времени относятся два наиболее ранних экземпляра арбалета, найденных в префектуре Симанэ. Более того, было установлено, что древние японцы, сохранив основные конструктивные особенности древнекитайских арбалетов периодов Хань-Тан, внесли в них некоторые коррективы, что позволило приспособить их к японским реалиям (Мацумото Такэхико. Хито-ва надзэ татакау-но ка. Кокогаку-кара мита сэнсо (Почему человек сражается: взгляд археологии на войну). Токио, Коданся, 200). Позднее в период Хэйан арбалет был принят на вооружение как в столичных гвардейских и военно-полицейских (например, Кэбииситё) подразделениях, так и в провинциальных военных отрядах (к примеру, к управе Дадзайфу, в силу ее стратегической важности, был приписан отряд в сто арбалетчиков), а подразделения арбалетчиков использовались для борьбы с разбойниками и пиратами. Источники сохранили также свидетельства применения этого оружия во время подавления восстаний. Значимость арбалетчиков для японской армии была такова, что правила продвижения их по службе были предметом особой заботы государства (Нихон сандай дзицуроку, Гангё, 5-4-25, 881 г.; Руйдзю сандай кяку, Дайдо, 5-3-1, 810 г.; Конин, 3-11-15, 812 г.; Конин, 7-11-12, 816 г.; Дзёва, 5-7-25, 838 г.; Гангё, 2-2-3, 878 г.). О экономическом положении и юридическом статусе арбалетчиков-«доси», а также географии их распространения в период Хэйан см.: Нито Ацуси. Конин кяку-но хэнсан хосин ([Правовая] политика составления «Нормативных установлений [годов] Конин»). / Нихон кодай-но нори то сякай (Закон и общество в древней Японии). Под ред. Торао Тосия. Токио, 1995, с. 46–53. Сами арбалеты ценились очень высоко. В дневнике «Сёюки», к примеру, содержится сообщение о том, что воры, ограбившие один из военных складов, похитили наиболее ценные вещи, к которым отнесены «красивые арбалеты», конская упряжь и т. п. (Сёюки, Эйэн, 2-2-5, 988 г.). Что же касается «большого лука», то согласно последним археологическим изысканиям (находки остовов луков, а также изображения на бронзовых колоколах-«дотаку») он начал использоваться на Японских о-вах еще в период Яёй, а позднее, несмотря на существование арбалета, стал более почитаемым видом оружия, чем «до». При этом археологические материалы позволяют предполагать, что «большой лук» появился в Японии уже в начале периода Дзёмон (13 тыс. лет до н. э. — III в. до н. э.). К примеру, длина луков, найденных на территории дзёмонских стоянок составляет ок. 120–150 см. В Яёй размер луков колебался от 80 до 150 см, а в период Кофун некоторые луки достигали в длину 190 см. Камино Мэгуми. Яёй дзидайно юмия (Лук и стрелы в период Яёй). / Кодай бунка, т. 52, № 10–11, 2000.
475
Кёдо (досл. арбалет, обладающий силой) считался не только грозным оружием, но и обладал, по мнению японцев, некой сверхъестественной силой. В распоряжении «о применении арбалетчиков „доси“» по этому поводу сказано: «В пылу сражения варвары, скачущие верхом на конях и вооруженные луками, обладают такими преимуществами, что даже десять обычных людей не могут устоять против одного [такого воина]. Но если в ход пускают арбалеты „до“, то даже мириады свирепых варваров не смогут продвинуться на расстояние пущенной стрелы. В этом преимущество и успех в подавлении [мятежных] варваров». Руйдзю сандай кяку, Дзёва, 4-2-8, 837 г.
476
В танском законодательном своде «Тан лю дянь» упоминаются семь видов арбалетов различных конструкций.
477
Эмиси — общее название всех племен, обитающих в северо-восточной части о-ва Хонсю и на о-ве Хоккайдо.
478
Действительно угроза с моря была в то время совершенно реальной. Источники IX–X веков изобилуют упоминаниями о нападениях на Японию корейских пиратов. Еще в 813 году 150 морских разбойников из Силла на пяти судах прибыли на территорию Японии и высадились на побережье провинции Хидзэн, где ограбили соседние деревни (при этом девять японцев было убито, а более ста захвачено и превращено в рабов). В 866 году корейские пираты вновь высадились на побережье провинции Хидзэн, но были встречены отрядом из 45 лучников, которым удалось заставить пиратов отказаться от своих первоначальных планов. В 869 году силланские пираты на двух больших кораблях вошли в гавань Хаката, считавшуюся морскими воротами Японии, поскольку именно через нее осуществлялись все официальные контакты с соседними государствами в период Хэйан, и, несмотря на сопротивление японцев, захватили несколько кораблей, перевозивших ткани, дорогие китайские специи и вина, а также отборный рис, полученный при сборе налогов. Наконец, в 894 году пиратская флотилия из 45 кораблей сперва напала на о-в Цусима, а затем атаковала несколько провинций на территории о-ва Кюсю. По сообщениям хроники количество пиратов достигало двух с половиной тысяч человек, которым пытались противостоять триста японских лучников. В результате пиратам удалось ограбить несколько соседних деревень и полностью вывести оттуда все рисовые запасы. Многие современные исследователи полагают, что подобная деятельность «внешних варваров», а именно к этой категории древние японцы относили жителей корейского государства Силла, могла стать одной из серьезных причин «сворачивания» Японией контактов с континентальными государствами в конце IX столетия. Подр. см.: Ямаути Синдзи. Нара Хэйанки-но Нихон то Адзиа (Япония и Азия в периоды Нара и Хэйан). Токио, 2003, с. 109–125.
479
Имеется ввиду система ежегодных пожалований должностями и рангами (яп. нэнкан нэнсяку), существующая во взаимоотношениях крупных чиновников и местной местных управителей. Механика отношений придворных сановников и провинциальных властей заключалась в следующем. На должность управителя отдельной провинции номинально назначался один из представителей того аристократического дома (например, семья сэкканкэ из рода Фудзивара), который хотел наладить отношения со знатью отдаленной провинции. Вновь назначенный управитель оставался в столице, а от его имени провинцией управлял его заместитель (яп. дзурё), происходившей из местной провинциальной аристократии. Каждый год такой «дзурё» был обязан отправлять щедрые подношения («нэнкю») в виде риса, тканей, местных продуктов (рыба, сакэ, моллюски и т. д.) главе той аристократической семьи, откуда происходит номинальный управитель провинции. За это «дзурё» мог надеяться на регулярное повышение в ранге и должности («нэнкан нэнсяку»). Подр. см.: Обороя Хисао. Отё то кидзоку (Государев двор и аристократия). Токио, 1991, с. 128–136.
480
Т. е. 901 г.
481
По всей видимости, имеется ввиду обнародованное в 902 году одно из многочисленных распоряжений Дайдзёкана, где знати запрещалось захватывать государственные рисовые поля и пустоши, а также скупать крестьянские дома и приусадебные участки. В распоряжении, в частности, сказано: «Расследованием установлено, что в последнее время во всех провинциях существуют пожалованные [управителям этих провинций]. Они напоминают захваченных целинные земли и пустоши, на которых трудится разный народ. Как только земли получают новые хозяева (т. е. официально назначенные на свои посты управители провинций — М.Г.), они, пользуясь многочисленными суровыми мерами, налагают тяжелые повинности [на крестьян]. Крестьяне во всех провинциях, работающие на государственных полях, стали уклоняться от своих обязанностей, бунтуют, посылают петиции в столицу и по своему желанию отдаются под покровительство сильным домам (т. е. местной знати — М.Г.). Сильные дома задумали большой обман управителей провинций, выдавая [государственные] поля за пожертвованные им земли или купленные усадьбы, и требуют [от провинциальных властей] оформить документы на право владение такими землями. Нет слов, чтобы описать их бесстыдное своеволие! Несмотря на запрет, богатые семьи [в обход существующих правил] установили удобные им сроки поставок рисовой ссуды; не уплачивают установленные законом налоги; во время сбора урожая прячут зерно в своих домах и не доставляют его в государственные амбары; не участвуют в осуществлении трудовой повинности. И таким образом эти поля, в конце концов, превращаются во владения сильных домов. Ущерб от этого огромный! Народ лишился многих земель, на которых мог бы заниматься земледелием и шелководством, потерял возможность себя кормить, и вынужден бродяжничать…» Левый министр [Фудзивара-но Токихира] докладывает государю: «…С настоящего времени запрещается передача земли пожалованной государевым указом. Народ сам должен обрабатывать землю [и платить соответствующие налоги]. Все буддийские храмы и синтоистские святилища должны вернуть земли их прежним хозяевам. Народ, договорившись о цене, может выкупить свои земли у лиц, владеющих крестьянской землей на основании покупки, несмотря на свои незаконные действия, в течение 60 дней… Немедленно доложить о захваченных целинных землях и пустошах, а также людях, которые обрабатывают эти земля, с указанием имени чиновников [допустивших злоупотребления]. Тем, кто ослушается августейшего приказа, не будет оказано милосердие. Чиновникам не разрешается поступать по своему собственному усмотрение, в противном случае они будут освобождены от должности. Государственным служащим, [которые осуществляют инспекцию], не должно чинить помех. Оказавшие помехи чиновникам, понесут [наказания] соответствующую их проступкам. Результаты проверки доложить в течение 100 дней в местные управы». Руйдзю сандай кяку, Энги, 2-3-13, 902 г.
482
Данное иносказание заимствовано из текста китайской хроники «Хоу Хань шу». Некий Цэнь И был назначен управлять округом Вэй, где действовал в соответствии с принципом «недеяния» (кит. увэй). За два года правления он сумел очистить округ от разбойников и продажных чиновников. В итоге в народе распространилась песня, в которой говорилось: «У нас росли терновник и жужуба, но правитель Цэнь их вырвал, у нас было [много] вредных насекомых, но правитель Цэнь их истребил». Под терновником и жужубой понимались разбойничьи шайки, а под вредными насекомыми — продажные чиновники. Кодай сэйдзи… Указ. соч., с. 380.
483
Согласно «Энгисики», по различным особым поводам в год в монахи могло постричься не более двадцати мужчин и десяти женщин. Энгисики. Указ. соч., т. 2, с. 545.
484
Как явствует из источников, уже в нарский период бесконтрольные действия буддийских монахов являлись одной из серьезных проблем, стоящих перед властями. В одном из многочисленных указов, направленных на пресечение «незаконной» практики врачевания и установления над буддийскими монахами строгого контроля, обнародованном в 717 г., в частности, говорилось: «Согласно законодательству, монахам и монахиням разрешается посредством обращения к Будде использовать благоприятные заклинания, спасать занемогших, предписывать лекарства, исцелять тяжелобольных. Однако в настоящее время монахи и монахини нахально заходят в дома занемогших людей, творят с сердцем темным ложные молитвы и заклинания непотребные, занимаются гаданием противозаконным, угрожают старикам и юным, требуют себе мзды. [Если так будет продолжаться], разница между монахами и мирянами исчезнет, и разные безобразия станут твориться… Если у кого случится требующая лечения болезнь, следует пригласить к себе человека чистого, изложить существо дела сого (т. е. буддийской администрации — М.Г.), получить подписи трех патриархов, и тогда пусть [этот лекарь] приходит в означенный день. При этом нельзя допускать, чтобы [этот лекарь] задерживался и приходил позже назначенного» (пер. А.Н. Мещерякова). Секу нихонги, Ёро, 1-4-23, 717 г. По мере ослабления центральной власти в период Хэйан появилось множество бандитских шаек, которые, зачастую, либо состояли из монахов, либо вступали в тайный сговор с представителями администрации наиболее территориально приближенных к местам их бытования буддийских монастырей. Однако это была далеко не единственная проблема государственного управления. С IX века буддийские иерархи нескольких крупных монастырей (Ёсино Кимбусэндзи, Исиямадэра, Кофукудзи, Куманодзандзи, Тодайдзи, Хасэдэра, Энрякудзи и т. д.) стали использовать достаточно оригинальный способ давления на тех представителей центрального и периферийного государственного аппарата (более того, известны случаи использования «госо» против таких крупных синтоистских святилищ, как Касуга дзиндзя и Исэ дзингу), которые отказались принять «предложения» монастырской администрации (в большинстве случаев речь шла о случаях земельных или имущественных споров). В источниках первой половины XII века данная практика стала называться «госо», т. е. «прошение силой» (Хэйан ибун. Указ. соч., т. 5, № 2413, с. 2034; т. 6, № 2554, с. 2153; т. 9, № 4693, с. 3689). Существовало множество разновидностей «госо»: блокировать чиновника в его резиденции; преградить путь паланкину знатного лица; осуществить коллективный отказ аристократу в просьбе о проведении буддийской церемонии; не допустить сановника и членов его семьи на богомолье в буддийский монастырь; поместить сакральные предметы, считающиеся «телом божества» — «синтай», на территорию усадьбы неуступчивого сановника. Дело в том, что подобный сакральный предмет требуют постоянного ритуального «обхаживания» (облагодетельствования) со стороны «посвященных» в тайны культа служителей, а оставление его без надлежащих церемоний могло вызвать гнев божества со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. В «Тююки» (дневник Правого министра Фудзивара-но Цунэтада, 1062–1142) содержится впечатляющее описание душевных переживаний, а также различных страданий Фудзивара-но Цунэтада во время бессонной ночи, когда монахи храма Кофукудзи принесли в его усадьбу подобный «подарок». Автор дневника так описал бессонную ночь: «Было трудно дышать. Вдыхаемый воздух казался отравленным. Тело бросало то в жар, то в холод. Лихорадка и жажда сотрясали меня до самых костей». Когда же, наконец, к часу зайца (05:00–07:00 — М.Г.) измучившемуся аристократу удалось заснуть, то во сне ему привиделся «змей с девятью головами», которые жалил его до тех пор, пока Фудзивара-но Цунэтада не проснулся. В итоге, сановник согласился с требованиями монахов о передаче храму Кофукудзи прав владения на земельный участок размером в 11,5 тё (ок. 12 га — М.Г.) и злосчастный предмет был в тот же день благополучно удален из усадьбы. Разумеется, подобная ситуация не могла устраивать представителей именитых родов и со временем был выработан эквивалент эффективного противодействия практике «госо» (использование самурайских дружин, заключение соглашения с «конкурирующими» монастырями, помощь профессиональных астрологов, поддержка синтоистских святилищ и т. д.), но это произошло не сразу, а потому «госо» в течение длительного времени (около восьмидесяти лет) продолжал быть весьма действенным способом воздействия храмовой администрации на несговорчивых представителей столичной аристократии и местной знати (к тому же, далеко не все могли себе позволить вышеперечисленные методы противодействия «госо»). Известно, что экс-императоры Сиракава (1086–1129) и Тоба (1123–1156), опираясь в своей власти на политическую и экономическую мощь буддийской церкви, часто использовали «госо» как средство воздействия на политических противников. О практике «госо» см.: Сакамото Сёдзо. Фудзивара Ёримити-но дзидай (Эпоха Фудзивара Ёримити). Токио, 1991, с. 232–244; Танахаси Мицуо. Отё-но сякай (Придворное общество). Токио, 2000, с. 304–315.
485
Есть рыбу и мясо было одним из важнейших запретов для монаха. Рё-но гигэ. Указ. соч., с. 83; Рё-но сюгэ. Указ. соч., т. 1, с. 221–222.
486
В древней и средневековой Японии забойщики скота считались ритуально «нечистыми», поскольку имели дело с кровью. Даже общение с ними требовало дальнейшего осуществления очистительных ритуалов. По этой причине подобного рода занятия (забой скота и разделка мяса, выделка кож, захоронение умерших и т. д.) были уделом замкнутых социальных групп, находившихся на самых низших ступенях социальной иерархии.
487
Поскольку чеканка монеты являлась монополией государства, то ее подделка считалась одним из самых опасных преступлений.
488
Существует предположение, что активизация большого числа «злобных монахов», заполонивших практически все провинции Японии в период Хэйан, привела представителей высшей элиты к убеждению, что в Японии наступил «век конца Закона» (яп. «маппо дзидай»), когда страну и ее население постигнут различные несчастья. Считалось, что есть зрительные проявления наступления скорого наступления «маппо дзидай», и бесчинства монахов, то есть тех, кто своим праведными деяниями должен «защищать» государство от вредоносных сил, одно из таких проявлений. При этом существовали различные расчеты, когда должен наступить «век конца Закона»: 1007, 1017, 1045 гг., но самой распространенной датой считался 1052 г. Кацуура Норико. Отё-но буккё то бунка (Буддизм и культура при государевом дворе). / Сэккан сэйдзи то Отё бунка (Правление регентов и канцлеров и придворная культура). Под ред. Като Томоясу. Токио, 2002, с. 230; Сакамото Сёдзо. Указ. соч. с. 247–257.
489
Известно, что он был и управителем провинции Ямасиро.
490
Согласно комментариям кодексу «Тайхорё», так как лжемонахи (те, кто тайно постригся) и монахи-расстриги официально не являлись монахами, то они подлежали наказанию по уголовному кодексу, а не по монашескому уставу. Рё-но гигэ. Указ. соч., с. 87–88; Рё-но сюгэ. Указ. соч., т. 1, с. 237–239.
491
Энгисики. Указ. соч., т. 3, с. 955.
492
Рицурё. Указ. соч., с. 312; Энгисики. Указ. соч., т. 3, с. 955.
493
Ри — мера длины равная 3927 м. В древности соответствовала приблизительно 442–462 м.