По Японии

Входом в это сегодняшнее Никко была автострада Ироха, которая шла наверх от станции Умагаэси. Это петлеобразное шоссе, с каждым поворотом поднимающееся все выше и выше. Петель около тридцати, идут они в большинстве своем строго друг над другом, и поэтому их свободно можно пересчитать как бы по алфавиту, по японскому алфавиту — «и», «ро», «ха», отсюда и название дороги.

Наш молчаливый водитель в белой рубашке и белоснежных нитяных перчатках сосредоточенно глядел на дорогу. При всех ее великолепных качествах дорога очень опасна. На одном из верхних виражей мы заметили, что ажурные низкие заборчики вдоль края дороги в нескольких местах начисто смяты. Восстановить их еще не успели, только, видимо, подмели осколки цемента и зачистили выбоины. Внизу шла отвесная стена, чуть прикрытая кронами деревьев, и где-то в пропасти сквозь листья просвечивала следующая петля дороги. Представить недавно разыгравшуюся трагедию было нетрудно. И понятными становились непривычные для нас забота и внимание, дорожная вежливость шоферов, если так можно выразиться. На каждом повороте спускающаяся вниз машина стоит минуту-другую, ждет появления встречной. Такой же водитель, как наш, поднимает руку в белой перчатке и нажимает клаксон — «спасибо!». Ответный взмах руки — машина трогается. В кабинах перед обоими шоферами в прикрепленных к стеклу вазочках раскачиваются головки цветов. Цветы в кабине — обычное явление, любовь к природе, тонкий вкус проявляется у японца во всем.

Ироха привела нас на Тюдзэндзи. Озеро, в которое были опрокинуты зеленые горы, пылающие пожары желтых и красных альпийских лугов, гордилось своей неправдоподобной красотой. И все здесь наверху было совсем как та Япония, которая с удовольствием показывает себя иностранцам, та, которую называют «Азиатская Америка», та, что гордится своими дорогами и машинами, кичится «сервисом», а глубину голубого неба и нежные краски природы деловито превращает в статью дохода. В этом поэтическом уголке, где

Мох зеленый, что платье,

Плечи гор покрывает.

Светлая туча, что пояс,

Чресла гор обвивает,

приютились белые современные здания, станция канатной дороги, моторные базы, стоянки легких спортивных судов. Вся красота природы подчинена интересам туриста, все «обработано», все подано ему «на блюдечке с голубой каемкой».

А машины японских и иностранных марок все везут и везут туристов. Все, что идет вверх от храмового ансамбля, превращено в фешенебельное место отдыха, где «сервис» — необходимое добавление к красотам природы. Например, к известному водопаду Кэгон, широкая струя которого хлещет со стометровой высоты, туриста доставляют на лифте. В горе продолблен тоннель с гудящими под ногами железными плитами, который ведет вас к подъемнику. Подъемник, как уголь «на гора», выбрасывает толпы туристов прямо к подножию водопада. У самого его основания, куда с грохотом бьет многотонная лавина, сделана небольшая деревянная вышка для обозрения.

Но, пожалуй, не хуже этого красавца менее популярный и, конечно, менее мощный водопад Рюдзу — «Голова дракона», по преданию, возникший из тысячи змей-струй, брошенных на скалы. Туристов здесь значительно меньше. И уж совсем нет ни души у небольшого водопада Юдаки, у озера Юноко. Правда, добраться до него не так просто. Прекрасные отели с зеркальными стенами, белыми купальнями и крыльями яхт на глади озера, так же как и комфортабельные автострады, останутся далеко внизу, пока по пыльной, вихляющей, разухабистой дороге доберешься, наконец, до маленького сиреневого озера. Зато необычайная тишь и первозданная, нетронутая красота величественных гор, косматых струй водопада, прямо посредине которого на черном камне дрожит красная осинка, восполняют сторицей тяготы пути.

Возвращались мы из Никко поздним вечером. Дорога была совсем пустынна, смельчаков, вроде нашего шофера, было мало. Клубы тумана крутились перед машиной, как вихри снежного бурана где-нибудь в Подмосковье.

Два Никко провожали нас. Одно осталось наверху, в огнях отелей и вилл, в ритмах твиста, в затихающих шорохах моторок на озере. Другое в полном молчании проплывало слева. Прекрасные храмы — бесценные сокровища японского искусства — мирно спали, укутанные густым белым туманом.

Фонтаны и песчинка

По вечерам в душной полутьме светятся призывные рекламы театра Кабуки.

Здание театра громоздко и эклектично. Впечатление такое, будто зодчий, завершив европейское по виду строение, вспомнил, что оно находится в Японии, и решил добавить к каменной кладке и балконам, опирающимся на лепные консоли, необходимую специфику восточной архитектуры. Легкие шатры выгнутых крыш, как большие шляпы, глубоко нахлобучены на тяжелые каменные стены.

Мы смотрели в театре Кабуки многочасовую историческую драму. Был храбрый даймё, были страдания самурая, пожертвовавшего своей любовью из верноподданнических чувств к сюзерену, был звон сямисэна, бормотание барабана «цуцуми» и черные фигуры служителей сцены «куромбо», была неизменная, всегда поражающая европейца традиционность Кабуки — сочетание условности и реализма. Словом, Кабуки оставался таким, каким мы его видели во время его гастролей в Москве, каким он оставался в течение веков, ибо его настоящее — это бережно сохраненное прошлое, истоки которого восходят к XVII столетию.

При огромной загруженности наших дней в Японии нам нелегко было найти время для Кабуки: в день посещения театра исключалось все остальное — представление идет очень долго, да и не хотелось смешивать впечатление от этого истинно японского, грандиозного национального зрелища с чем-нибудь другим.

Накануне, когда мы перекраивали свое расписание и советовались с нашими друзьями-японцами, мы столкнулись с совершенно неожиданной для нас точкой зрения:

— Ну зачем вам Кабуки? Во-первых, вы недавно видели его в Москве, во-вторых, Кабуки — это все же не современность для Японии, с какой стороны ни подойти — это токугавская эпоха. Любовь к Кабуки у японцев превратилась больше в традицию. Молодежь сюда ходит мало и то лишь для того, чтобы отдать дань традиции, и только среди пожилых японцев встретишь настоящих ценителей и поклонников этого театра.

Нам даже объяснили, что, когда Кабуки пришел на смену феодальному театру Но, доступному только узкому кругу феодальных эстетов, он долгое время отражал интересы основных слоев общества, шагал в ногу с эпохой, а теперь сам стал скорее искусством прошлого, тем более что каноны этого театра незыблемы и дальнейшее развитие возможно лишь в рамках совершенствования мастерства актера.

— Ну, а что же современно? — спросили мы.

В ответ пожали плечами.

— Все остальное современно.

И мы пустились в странствие по театрам, которые были «на уровне современности» (правда, не послушавшись совета и посетив предварительно Кабуки).

В самом центре Токио на Гиндзе большое здание театра Нитигэки. Наши знакомые сказали моим спутникам-мужчинам:

— Завтра мы вам достанем билеты в Нитигэки, — а потом, взглянув на меня, огорошили:

— А вот с вами дело хуже. Женщины там не бывают. Иногда приходят иностранки, но это очень редко. И то обычно после начала действия, когда гаснет свет, иначе очень неудобно.

Я знала, что женщины раньше не имели права участвовать в театральных действиях (за исключением самого раннего Кабуки), но что женщинам в наши дни «неудобно» ходить в театр — это было что-то новое.

Однако разъяснилось все чрезвычайно просто — оказалось, что программа Нитигэки состоит из показа полуобнаженных звезд — американских, приехавших на гастроли, и своих «доморощенных». Забегая вперед, скажу, что в Асакуса я попала на еще более «откровенные» представления, но первое знакомство с программой Нитигэки, одного из крупнейших театров столицы, оставило тоскливое недоумение.